По русский "ро к/г" и вообще про "рок"
Такие вот мнения:
[I]№ 1[/I]
2006-10-31
[B]Всеволод Баронин
«Хотят ли русские рок-н-ролла?»[/B]
[SPOILER]«Хотят ли русские рок-н-ролла?»
[I]Ну, сейчас начнется… Начнется, поскольку я наконец-то выкладываю в LiveJournal свое видение отечественного рок-процесса в исторической перспективе. Данный текст был написан по заказу сайта MusicaMustdie в январе 2005 г., был опубликован там и в результате вызвал обвинения автора в «антисоветизме» (кои слышу с 1976 г.) и в «приверженности теориям заговора».
Затем текст был перепечатан на неофициальном сайте группы «Автограф».
Сейчас же меня, очевидно обвинят в «фашизме» и «дерьмократии» одновременно, вполне в русле современной моды отечественного LiveJournal.
В общем, прошу читать.[/I]
[B]ХОТЯТ ЛИ РУССКИЕ РОК-Н-РОЛЛА?[/B]
Если учесть, что этот вопрос задан во второй половине января 2005 года, то ответ на него будет совершенно однозначный: не хотят.
А почему, собственно, не хотят? Вспомним умное высказывание, авторство которого от частого употребления уже совершенно забылось: "Рок-н-ролл - это приключение". Так как же при всей популярности в современной России журналов "про светскую жизнь", то есть про чужие невеликие приключения - адресованные тем, у кого собственных приключений в жизни то ли вообще нет, то ли маловато - рок-музыка настолько непопулярна в России? Ведь никто из меломанских кругов не будет спорить с тем, что хороший рок-концерт (и вовсе не обязательно хэви-металлический), сыгранный с изрядной энергетикой настоящими мастерами своего дела - настоящий родник адреналина и положительных эмоций. Значит...
Ничего это не значит. Рок-музыки в стране России не хотят именно потому, что она в нашей стране не интегрирована в повседневную жизнь ее гражданина, как минимум - молодого гражданина. Да и под рок-музыкой у нас подразумевается нечто иное, нежели во всем мире.
Удивительно, но так было не всегда...
[B]Before the storm[/B]
Трудно и почти невозможно поверить человеку, родившемуся позже 1965 года, что в России когда-то не существовало такого понятия, как дискотека. Ибо на танцах, куда, в зависимости от исполнявшегося на них песенного материала, хаживали граждане обоих полов и всех возрастов и вкусов, до ноября 1980-го по всем просторам тогдашнего СССР играли исключительно живые музыканты.
И, если говорить честно, эти люди с электрогитарами "Урал", Musima и Lead Star и барабанами "Энгельс" и Tocton были не просто живыми патефонами. Во всяком случае, где-то до середины 70-х, когда магнитофонные катушечные записи с фирменных грампластинок "пошли в народ", самодеятельные музыканты выполняли важную функцию рок-культпросвета, донося до ушей публики актуальные иностранные рок-хиты.
Именно иностранные! Сейчас, на фоне поддерживаемого СМИ разгула местного говнорока и попсы в духе "Фабрики звезд", опять же невозможно представить, что публика, посещавшая танцплощадки или вечера в школах и институтах, из отечественной музыки желала слушать лишь "Машину времени" (а особенно продвинутые - "Високосное лето"), и отрываться под ее песни до упаду. Официальная эстрада не вызывала никаких положительных эмоций у слушателя (хотя если вспомнить некоторые песни, скажем, "Самоцветов" середины 70-х с их содранной с иностранных оригиналов аранжировкой, то окажется, что они были вовсе не плохи) именно ввиду своей официальной разрешенности. Вспоминаю, какому суровому остракизму подвергся один мой одноклассник, когда в 1977 году он осмелился публично сказать, что ему весьма понравилась новая пластинка "Веселых ребят"! За счет настойчивого магнитофонного и танцплощадочного ликбеза даже отъявленные хулиганы (а таких и в моей школе было немало) предпочитали слушать Nazareth и Slade (мы-то, высоколобые, тащились от Deep Purple, Uriah Heep, Yes и Genesis). Из отечественного, помимо "Машины времени", признавался еще Владимир Высоцкий (хотя многие кривились - "он хрипит"), а по поводу блатных песен (которые тогда встречались много реже даже записей Genesis), даже вышеупомянутые хулиганы отзывались так: "Это пусть слушают те, кто срок мотал и нары видел! Мы их слушать не будем!"
Итак, как ни парадоксально это покажется, но, невзирая на бурный застой, рок-музыка была инкорпорирована в повседневную жизнь молодого советского человека пусть и в гораздо меньшей мере, чем в западном мире 70-х, но она не воспринималась той же молодой публикой как нечто удивительное и асоциальное. Да, в СССР не издавались даже пластинки The Beatles (а фирменные LP, благодаря своей запредельно высокой по тем временам цене и крайней ограниченности по количеству завозимых экземпляров, были доступны лишь отдельным жителям двух столиц да портовых городов) - но само имя The Beatles было известно каждому 17-летнему: не то, что сейчас. За счет постоянной перезаписи "у друзей и знакомых" записи западных рок-звезд крутились на магнитофонах всей страны, от Бреста до Владивостока.
А озвучивание танцев именно живыми рок-группами имело еще одно весьма положительное следствие, придававшее нашей действительности некоторое эфемерное сходство с Западом. Да, группы как единые коллективы очень редко становились звездами государственного масштаба (хотя пример той же "Машины времени" был у всех перед глазами), но ничто не мешало ловким "художественным руководителям" (читай - менеджерам) из концертных филармоний выкрадывать в свои профессиональные коллективы самых лучших певцов и инструменталистов, замеченных ими на танцплощадках. Именно таким образом попали на профессиональную сцену все музыканты групп "Динамик" (Владимир Кузьмин & Co) и "Аракс", певец Сергей Беликов, лучшая ритм-секция СССР Юрий Рыжов - Сергей Китаев и многие, многие другие. За счет интереса публики к живым формам музицирования (а иные тогда и не предполагались) профессиональные коллективы ездили в постоянные турне "от Тихого океана до болот Белоруссии" с графиком до 30-40 (!) выступлений в месяц, радовали публику и зарабатывали до 900 руб. в месяц на нос (при тогдашнем окладе ведущего инженера 180 руб.). Причем, будучи выдернутыми из опытной самодеятельности, большинство музыкантов (а уж инструменталисты - так и все) демонстрировали на сцене высокий класс владения инструментами.
Но вечно так продолжаться не могло: к началу 1978 развитие рок-н-ролла в России естественным путем стало причинять известное беспокойство власть предержащим. Очевидно, что где-то наверху было решено принять меры. И меры были приняты.
[B]1978: Мы любим диско![/B]
Итак, власть обратила внимание на меломанские увлечения своих молодых подданных. Впрочем, как и водится, она не собиралась раскрывать свои намерения: я очень хорошо помню самую первую публикацию "о проблемах молодежной музыки" в "Комсомольской Правде" в марте 1978-го. Удивительно, но в той статье не было ни слова о том, что с поп- и рок-музыкой необходимо бороться. Напротив, там отчего-то указывалось, что, мол, необходимо развивать сеть студий грамзаписи. Она, простите, и так была развита в масштабах всей страны - с нежностью вспоминаю точки в Сокольниках и в Зеленограде, где в 1978-1979 годах я делал записи Uriah Heep, Pink Floyd и Alan Parsons Project по 4 рубля за альбом (10 коп. за минуту звучания).
Но кто бы мог подумать, что первый, самый сильный удар по рок-н-роллу в России окажется нанесен бытовым магнитофоном с хорошим усилителем и стереосистемой и комплектом самодельной цветомузыки, мигающим в такт "новейшим модным записям" ABBA и Boney M? То есть всем тем, что до сегодняшнего дня носит у потребителя имя "дискотека"?
О том, что на растленном Западе существуют какие-то "дискотеки", широкому потребителю было известно еще с середины 70-х. Запретный плод сладок: всем мнилось, что дискотека - это нечто необыкновенное, и там, простите уж, "живет духовность" (приписывать "духовность" немногочисленным отечественным рок-исполнителям тогда еще никто не догадывался). Первые отечественные эксперименты по созданию дискотек были диковинными и сильно национальными: дискотека мыслилась как нечто в двух отделениях. В первом суровый ведущий рассказывал историю какой-либо популярной группы, сопровождая рассказ ее композициями (сам присутствовал в 1979-м на подобном мероприятии, посвященном Uriah Heep), а во втором публика отрывалась в танцах. Зачастую, впрочем, под тот же хард-рок и записи "Машины времени" (ибо до осени 1981-го дискотеки никто сверху не контролировал).
Диско-бум на Западе оказался манной небесной для советских культурно-молодежных функционеров: наверху очень оперативно было понято, что танцы под живую музыку ведут к изрядному увеличению количества адреналина в молодом организме и, вероятно, к известным неприятным последствиям для советской власти (паранойяльная боязнь народного восстания была присуща ей всегда). Танцы же под магнитофон были безопасны, и расчет был сделан на то, что немного найдется идейно упертых личностей, подобных автору этих строк, которые поймут, что живая музыка и записанная - две большие разницы.
Я даже сейчас ничем не могу подтвердить свои подозрения, но мне кажется, что огромное количество винила ABBA и Boney M было вброшено в 1978-м на "черный рынок" вполне умышленно. Гипотеза подтверждается тем, что в те-то годы фирма "Мелодия" издала по лицензии три (!) альбома ABBA. Boney M тоже, впрочем, был издан на виниле. Была выпущена и пластинка каких-то местных умельцев (кажется, весной 1980-го) с названием "Мы любим "диско". (Любим, стало быть, по разрешению свыше.) Простите, но даже сейчас мало у кого возникает желание издать CD и поименовать его громко и гордо: "Мы любим рок".
Официальная поддержка дискотек не слишком напоминала всеобщую современную шумиху вокруг "Фабрики звезд" (мобильных телефонов еще просто не существовало, и торговать ими не надо было), но от постоянных упоминаний в "Комсомольской Правде" о том, что "диско-ритмы - это музыка, настраивающая советскую молодежь на трудовые свершения", уже подташнивало. К 1980-му олимпийскому триумф дискотек на 1/6 части земной суши состоялся: автор этих строк в последний раз в жизни плясал под живую группу (исполнявшую кавера Deep Purple и Rainbow) в родном МИЭТе примерно 15-20 ноября того же года. Дальше, простите, всем приходилось довольствоваться записями тех же ABBA и Boney M, а также всяческого невообразимого отстоя вроде Ottawan или никудышно записанного LP "Диско-альянс" рижского "Зодиака". Однако именно к концу 1980-го власть начала понимать, что она заехала с дискотеками несколько не туда: их принялись организовывать, и ими принялись руководить. Поначалу это руководство имело форму конкурсов, где ответственные товарищи настаивали на разбавлении "безыдейной" плясовой формы дискотеки какими-то нравоучительными рассказами не пойми о чем. Затем - в репертуар дискотек стал проталкиваться совсем уж отстойный материал. Дело в том, что к весне 1981-го стиль диско окончательно исчерпал себя в мировом масштабе, и в отечественных дискотеках стали появляться записи новейших героев нью-вэйва (Duran Duran и пр.). Тут уж высказались газеты: вся музыканты "новой волны" была объявлены "фашистскими и антисоветскими панк-приспешниками" - и вторжение стильных музперсонажей на территорию СССР не состоялось. Зато с осени того года в дискотеках зазвучали "популярные" (у кого???) итальянские артисты, очень понравившиеся как невзыскательным, но ушлым командирам дискотек, так и самой нетребовательной публике. Последствия этого итало-триумфа артистов, не шибко нужных и у себя на родине, страна Россия расхлебывает до сих пор...
Отечественный диско-бум каким-то непостижимым образом убедил жадную до модных новинок публику в том, что живая рок-группа на танцах - это как-то несовременно и плохо. Именно в расцвет диско-бума стала резко падать посещаемость настоящих живых концертов, и уже в 1982-1983 гг. московские концерты профессиональных рок-групп в залах вместимостью от 800 до 3 000 мест ходили слушать практически одни и те же личности. Подозреваю, что они делают это и до сих пор.
Говоря о диско-триумфе 1978-1980 гг., необходимо упомянуть еще одну очень важную деталь, а именно - вспомнить, кто же командовал теми первыми дискотеками. Вопреки заверениям не шибко умных юных журналистов о том, что все тогдашние руководители дискотек были чуть ли не идейными врагами советской власти, память народная хранит обратное: все руководители дискотек до 1982 года являлись немелкими комсомольскими боссами уровня той конторы, к которой была приписана данная дискотека. Работа в дискотеке рассматривалась как ответственная и почетная обязанность, и кого попало туда не брали. Простой пример: автор этих строк пытался податься сотрудничать в дискотеку МИЭТа в октябре 1980-го. Нет, сказали, не надобно нам людей с такими мерзкими музыкальными вкусами - ты хард-рок больно любишь! (Ну прям как в современных "модных и актуальных" журналах!) Также интересно вспомнить, что когда в 1983-м на дискотеки обрушился удар властей, связанный с прокруткой первых магнитофонных альбомов отечественных рок-групп нового поколения, никто из тех комсомольских боссов ими уже не командовал - весь удар пришелся на фанатиков музыкальной идеи, пребывавших в жизни в основном в инженерских должностях.
Наверное, те боссы ушли на повышение. Вот только комсомол в целом так и не получил свой Седьмой Орден за развал рок-движения в стране. А жаль - знали бы, с кого спрашивать.
[B]Рок без танцев[/B]
Ну а что же рок-музыканты, профессионалы и любители? Так и сдались на милость магнитофона с цветомузыкой? Сдались, да не все: все-таки к началу 80-х в стране уже сложилась крепкая школа русскоязычного (именно русскоязычного, а не "русского") рока, да и фестиваль "Весенние ритмы. Тбилиси-80" открыл публике глаза на существование отечественного рок-феномена.
Кто ушел в филармонии, кто занялся записью собственных альбомов, а те, кто по положению сидел повыше ("Аракс", "Автограф" и "Рок-ателье") даже сподобились на проталкивание своих опусов через худсовет фирмы "Мелодия" - впрочем, безрезультатно. Как бы то ни было, но рок-процесс, хотя и очень вялый, в стране шел. Однако с очень изрядным исключением: живая музыка была изгнана с танцев везде, за исключением Эстонии и, отчасти, Латвии и Литвы. Следовательно, молодые рок-музыканты существовали в своеобразном вакууме: их творческая жизнь начиналась не с непосредственного контакта с публикой и осознания того, что в основе рок-музыки как коммуникативного искусства лежит обмен энергетическими сигналами на уровне рок-группа - слушательская аудитория. Первого опыта эти рокеры набирались не на танцах в клубах или школьных актовых залах, а на репетициях (где публики нет) или в огромных Дворцах спорта, где до публики - миллион миль в эмоциональном плане. Представления музыкантов о сценической энергетике и необходимом для ее реализации исполнительском мастерстве стали уходить на второй план, заменяясь мыслью о том, что "в отечественной песне текст важнее музыки". Антироковая кампания 1983-1985 годов еще более ухудшила положение: тысячи музыкантов сидели даже без репетиционных баз, записывая альбомы в домашних условиях и совершенно не давая концертов. При этом в голове у них свербила одна мысль: их группы запрещают именно из-за смелых текстов (тут официозная пресса перехитрила сама себя - она же постоянно рассказывала, какие The Beatles бунтари, и как они смело обличают капиталистический строй). Представление о том, что власть запрещает рок именно потому, что он не укладывался в прокрустово ложе "социалистических ценностей", у большинства музыкантов просто не укладывалось в голове. А в городе Ленинграде тем временем под зорким оком КГБ и "музыкального критика" с инициалами АК тем временем рос так называемый "рок-клуб", состоявший из весьма амбициозных личностей, едва умевших играть на инструментах, но жаждавших вселенской славы...
Впервые я столкнулся с "новой рок-школой" ранней весной 1982-го: однокурсник позвал ехать в общагу МИФИ на подпольный концерт лично мне неизвестных групп "Центр" и "Кино". Поехали. В грязноватом подвале ("клубе", как я полагал) сидело на лавках человек 80 и мрачно внимали заикающемуся ведущему в грязноватом свитере (это и был, как вы догадываетесь, АК). Ведущий объяснил, что "Центр" - это лучшая рок-группа страны (!) и вообще "надежда стиля". Надежда стиля заиграла... О боже мой!!! На сцене было полтора усилителя (почти не работающих), барабаны не были подзвучены вообще, а самая распоследняя и нетрезвая группа, услаждавшая слух автора на танцах в его родной школе №909 в 1978-1980 гг., по сравнению с "Центром" звучала как Yes или Deep Purple. Публика была недовольна: она мрачно метала бутылки из-под портвейна в господ музыкантов. Эта своего рода "открытая репетиция" закончилась преждевременно: перегорел очередной усилитель, и группа, боясь бутылочных увечий, удалилась со сцены. Засим на сцену вышли Виктор Цой и Алексей Рыбин ("Кино" тогда было дуэтом) и затянули "Восьмиклассницу" - и это было выдержать решительно невозможно...
Еще можно и нужно вспомнить выступление "Аквариума" 13 марта 1983-го, случившееся в районном "красном уголке", располагавшемся тогда в соседнем с моим доме. Ну и концерт: за вход на него мы отдали с приятелем бутылку портвейна "Кавказ", а Наш Рок-Гуру и Его Команда играли через какие-то бытовые колонки... Аппаратура, в общем-то, была ни при чем: когда на сцену вышли никому еще не известные "Странные игры", они со своей ска-программой произвели на меня впечатление очень толковой и крепкой в профессиональном смысле слова группы. А вот Гуру и Его Команда играли хуже школьной группы на репетиции, будучи к тому же изрядно пьяны: вспоминаю, как грязноватый и косивший под Дэвида Боуи Гуру в процессе исполнения последней песни (аххх!!! из репертуара Вертинского) натурально облевался прямо на сцене. Тоже мне, Сид Вишес выискался... И что, все это - рок-н-ролл? Нет, это - "протест против системы"!
Главным во всей этой новейшей рок-истории оказалось то, что группы "новой русской волны" вбили себе в голову представление о крайней актуальности и смелости собственных текстов - да так и живут с ним до сих пор. Впрочем, этих новичков совершенно не привечали ветераны как минимум московского рок-движения - "продавшиеся", как считалось уже тогда, самодеятельные группы вроде "Мозаики", "Прогресса" или "Полигона", относившиеся к "художественной самодеятельности" иных богатых заводов и НИИ и имевшие вполне пристойные комплекты концертной аппаратуры. Эти музыканты совершенно справедливо полагали, что юная поросль никогда не сможет обеспечить должный уровень сценической энергетики, и следовательно, не составит им никакой конкуренции при выходе на одну сцену. Аналогично пренебрежительно отзывались о "центрах" и "аквариумах" профессиональные филармонические рок-музыканты - кто ж предполагал, что всего через несколько лет борьба за сердца и умы слушателей будет выиграна не на концертных подмостках, но на страницах осмелевших по случаю перестройки газет и журналов...
[B]"Русский рок" - дитя перестройки[/B]
Когда грянула перестройка, рок был объявлен "музыкой в законе". Что ж, резонно - держать далее заклепанным предохранительный клапан на паровом котле молодежных эмоций в такой проблемной стране, как СССР-1986, было просто рискованно. Да и немилосердно разворачивающаяся кампания "по борьбе с алкоголизмом" требовала хоть каких-то послаблений...
Но что было представлено "народу советскому" под заманчивой и буквально только что запретной вывеской "рок-музыка"? Определенно не то, что он уже мало-мальски привык слышать на концертах "Машины времени", "Автографа", "Диалога" и изредка гастролировавших в наших краях эстонских рок-составов. С первых же дней возникновения так называемой "Московской рок-лаборатории" группы именно этого сомнительного объединения вкупе с помоечными командами "Ленинградского рок-клуба" (а впоследствии - и в компании столь же ужасных "музыкантов" из Екатеринбурга, то есть из "Свердловского рок-клуба") были объявлены Единственными Настоящими Советскими Рок-Группами. У Кураторов новорожденного рок-движения было очень плохо с фантазией: с самого начала было объявлено, что основной отличительной чертой Советского Рока, как Музыки Перестройки, является примат слова над музыкой, а "искренности" - над техникой исполнения. Ну да, Кураторы действовали здесь по собственному рецепту: объявить The Beatles "борцами с буржуазным строем", а потом перенести этот шаблон на родную землю. Впрочем, я не согласен с бытующей версией стопроцентного рождения "русского рока" в результате некоего заговора КГБ: был бы полноразмерный заговор - Кураторы из КГБ не позабыли бы тогда снабдить все эти "рок-клубы" приличным концертным комплектом аппаратуры. Но вот что до осени 1985-го о личностях, ставших, скажем, во главе "Московской рок-лаборатории" не было известно никому из рок-кругов, знакомо мне не понаслышке.
Именно в момент зарождения "русского рока" в роли могильщиков настоящей рок-музыки и рок-культуры впервые в отечественной истории профигурировали так называемые "музыкальные обозреватели", общекультурный уровень которых был (да и остался) куда как ниже, чем даже у загадочных Кураторов. К тому же, как говорится, "на горизонте было чисто" - единственный достойный и разбирающийся в предмете своей профессии музжурналист доперестроечной эпохи Геннадий Головко был в феврале 1984-го изгнан из "МК" за публикацию первых отечественных рок- и поп-чартс. Прочие личности, вроде печально известного Юрия Филинова из "Комсомольской правды" (автора позорной антироковой статьи "Барбаросса рок-н-ролла", сентябрь 1983 г.), подозрений не вызывали - уже к осени 1986-го они развернулись на 180 градусов и из гонителей рока превратились в его наиглавнейших агитаторов. Оно и неудивительно - компетенция в области современной музыки у этих господ (простите, товарищей!) находилась на нуле: по всей видимости, информация, которой владели 99% из них, бралась из каких-нибудь комсомольско-методических брошюр. Вспоминается Михаил Садчиков из ленинградской газеты "Смена", до осени 1986-го превозносившего да небес общеизвестную группу "Земляне", а затем, не сменив, как говорится, строя фраз - только что гонимый "Аквариум". Примеров не счесть, и каждый архивариус-любитель насчитает не один десяток их...
Поскольку "новейшая" информация в основном об истории родной страны и ее совсем недавно запрещенных культурных ценностях валилась на головы граждан просто мешками, то в этих головах - как музыкантских, так и слушательских - сложилась интересная логическая схема. Раз рок - это музыка перестройки, а вся перстройка сводится к широчайшему раскрытию информации о былых и современных тяготах жизни, то "рок-музыка" - это песни (не обязательно даже электрифицированные) об этих самых тяготах. Говоря кратко - песни о сталинских репрессиях (будто у нас в иные времена новейшей истории репрессий не было!), наличии бюрократов и отсутствии колбасы. Публика воспринимала такой новый "рок" с восторгом: как же, о запрещенном поют! Отсутствие навыков игры на инструментах слушателей не беспокоила: во-первых, за годы диско-бума публика успела позабыть о том, что такое живая рок-группа в действии (да и как-никак за шесть лет два поколения уже успели превратиться в активных потребителей официально разрешенной диско-музыки и разнообразных итальянцев), а упоминавшееся отчуждение профессиональных музыкантов от публики в энергетическом смысле на концертах в Дворцах спорта подталкивало их на усиление текстовой составляющей: текст подоходчивее музыки будет, особенно в условиях почти полной музыкальной безграмотности и тотального дурновкусия, насаждаемого и по сю пору радио и ТВ. (О подвижнической деятельности Олега Гробовникова в "Молодежном канале" на радио "Юность" - как-нибудь в следующий раз.)
Робкие попытки профессионалов противопоставить текстовому засилию вокальный и инструментальный класс исполнения сурово пресекались в первую очередь теми самыми "прогрессивно мыслящими" журналистами: вспоминаю, каких оценок в тогдашней прессе заслужили вполне пристойные фестивали "Панорама-86" и "Рок-панорама ‘87": какой ужас, на них выступало мало "злободневных групп"! Что в те годы писал о нормальной, в том числе зарубежной, рок-музыке обозреватель с инициалами АК, вообще удивительно схоже с уродскими текстами ненавистников хэви-метала. Кстати, и вошедший было в моду хэви-метал в значительной мере оказался дискредитирован "текстовой" политикой тогдашней сцены: так, "Ария", "Мастер" и "Черный кофе" воспринимались в те годы как остросоциальные, именно текстовые составы. Именно в те годы сложился незыблемый пантеон тех групп, при имени которых положено пасть ниц и сделать "ку", чем большинство журналистов и занимается до сих пор: "Аквариум", "Кино", "Звуки Му", "Алиса", "ДДТ" и, в меньшей степени, "Центр", "Вежливый отказ" и "Зоопарк". Стереотип русского рока сложился окончательно: практически не умеющие играть музыканты с плохими инструментами, не умеющие писать нормальных песен, но зато сочиняющие "социальные и злободневные тексты".
[B]Enter Pops[/B]
К весне 1987-го непрерывная долбежка в раздухарившихся СМИ привела к интересному результату: как-то исподволь начало считаться, что рок-музыка бывает только отечественной. Вспоминаю, как тогдашние коллеги по НИИ всерьез воображали, что их молодой коллега (не понаслышке уже знакомый тогда с продукций Shrapnel Records) - фанат "Аквариума" и "Черного кофе". Но не эти представления были самым страшным. Хуже всего стало то, что именно в рок-музыке рядовой обыватель стал видеть один из главных источников всех своих бед.
Как так? А очень просто: когда в стране элементарно нечего жрать, любой предмет потребления "отоваривается" с боем (что стало совершенно общим местом даже в Москве уже на рубеже 1988-1989 гг.), а общество живет в условиях постоянного политического кризиса предчувствием гражданской войны, то усиленная, но безграмотная пропаганда местной "рок-музыки" в СМИ приводит к противоположным последствиям: ага, эти умники что-то болтают о роке?! Не хотят ли они отвлечь нас от того, что нам и нашим детям кушать нечего? Неудивительно, что приход на сцену первых отечественных поп-звезд новой формации - "Миража" и "Ласкового мая" - сопровождался таким триумфом, какой ни одному местному рокеру и не снился. Простые сахаринные песенки о простых радостях и горестях стали прообразом будущих телесериалов. Вообще-то успех этих и подобных исполнителей - продолжение того же диско-триумфа (полная концертная фонограмма) в смеси с возможностью полюбоваться на "гонимого" (бизнес-конкурентами) кумира. Именно тогда сложилась национальная модель концерта - 20 с лишним исполнителей, "поющих" под плюсовые фонограммы и предоставляющих запредельно радостной публике полюбоваться на себя, родных. Другие для этой цели ходят не на концерт, но в в зоопарк...
Если бы в те годы жизнь в стране была чуть полегче, а нормальным рокерам были бы открыты двери мелких клубов - мы бы не сокрушались сейчас по поводу отчуждения рок-н-ролла от рядового гражданина. Вот уж 15 с лишним лет прошло, а тот самый гражданин воспринимает рок как музыку опасную: все беды конца 80-х и начала 90-х теперь связаны в его сознании именно с разгулом местного "социального рока" и не менее "социального" кинематографа а-ля "Маленькая Вера".
Музыканты, хранившие в ту пору верность настоящей рок-музыке, а не кривым песням про бюрократов и колбасу, были в растерянности: что делать? Ставить себя в оппозицию к "новой попсе"? Но не упрекнут ли нас тогда в симпатии к коммунистам? Тем более, что ловкие деляги музыкального рынка, желающие поиметь лишнюю копейку, мешали в своих фонограммных шоу "Автограф" с Димой Маликовым. Не удивлен, что вконец дезориентированные рокеры первыми встали в оппозицию к новой власти, которая, кстати, ничего плохого им не сделала: вспоминаю, как на памятном тушинском побоище (сентябрь 1991) Жан Сагадеев из "Э.С.Т." уже пел со сцены: "Осенний ветер демократов качал..."
[B]У разбитого корыта[/B]
Бессмысленно говорить о том, что рок-музыка в России сейчас пребывает в каком-то гонимом положении. Она пребывает в исторически сложившемся положении - рядовой гражданин относится к ней настороженно, опираясь на свой печальный исторический опыт, а журналист тяготеет к "светской жизни" тусовки, где еще до конца 90-х водились кое-какие доллары в помощь его гонорарам. Собственно, то же происходит во всем мире (пример - граждане Дании совсем непреклонного возраста знать не знают о какой-то там группе Royal Hunt), однако там никто не собирается кидать грязью в рок-музыку лишь по причине того, что она - явление неновое и в общем-то немодное.
Хорошо высказался пару лет назад по этому поводу экс-лидер "Автографа" Александр Ситковецкий: "[I]В Америке все, как в России - сплошная Бритни Спирс по всем телеканалам. Только с одним маленьким "но": там ни один журналист не посмеет написать, что Led Zeppelin - говно, потому что это группа старая и молодежи неинтересная[/I]". Вот до тех пор, пока наши журналисты не перестанут писать о том, что рок - это говно для недоразвитых великовозрастных дебилов, а танцы под магнитофон не будут вытеснены живыми музыкантами хотя бы с пафосных корпоративных вечеринок, русские не будут хотеть рок-н-ролла. С вышеописанной историей приключений рок-н-ролла в России это неудивительно.
[url]http://vs-baronin.livejournal.com/33148.html[/url][/SPOILER]
и
вот такой - [I]№ 2[/I]
2006-06-20
[B]Илья Кормильцев
Великое рок-н-ролльное надувательство-2. Часть первая[/B]
[SPOILER]Великое рок-н-ролльное надувательство-2. Часть первая
[B]I[/B]
В свое время крестный отец панка Малькольм Макларен снял фильм о том, как он удачно продал уличный бунт британских недорослей испуганной буржуазии, окончательно потерявшей веру в будущее после бурного финала революционных 60-ых, нефтяного кризиса 73-го и дебюта палестинского террора на Мюнхенской олимпиаде.
– No future, будущего нет! — орал Джонни Роттен, и испуганные хозяева мира вторили полушепотом: — Yes, yes, no future…
На этом совпадении спроса и предложения веснушчатый шотландец и заработал свои миллионы. А потом слил секрет своего успеха в циничной ленте Great Rock’n’Roll Swindle (Великое рок-н-ролльное надувательство).
Печальная история русского рока так пока, к счастью или к несчастью, не обрела своего Макларена, который снял бы сиквел под названием «[I]Великое рок-н-ролльное надувательство-2[/I]» Ибо, как и в той британской истории, мы имеем дело со старинным филистерским трюком: конвертацией гнева поэтов в политический капитал власть имущих с последующей сдачей на расправу обманутой толпе сделавших свое дело мавров.
В чем обычно обвиняют русский рок его критики, выползшие внезапно, словно черви после дождя, на могиле покойного, о котором, казалось бы, успели позабыть даже ближайшие родственники?
Они обвиняют его в том, что он послужил одним из инструментов разрушения Советской империи. И они отчасти правы. Но самозваные судьи в своем надрывном пафосе (каковой обычно выдает пристрастность суда) забывают об одном немаловажном для юриспруденции понятии — понятии умысла — и забывают неспроста.
«I was framed! Меня подставили!» — восклицают в критический момент герои типичного американского криминального боевика. Вместе с ними мое поколение — поколение тех, кто делал русский рок — может с полным основанием воскликнуть: «We were framed! Нас подставили!»
Вернемся на двадцать пять лет назад.
Мы не знали советской власти такой, какой ее замышлял Сталин, не говоря уже о призрачных на тот момент тенях Ленина и Троцкого. Мы выросли и возмужали при Брежневе. С его птенцами нам и приходилось иметь дело. Именно о них были наши ранние песни — о комсомольских цыплятах с оловянными глазками, веривших только в джинсы и загранкомандировки. О бездуховности и смерти веры. О войне против будущего во имя животных радостей настоящего — потных лобков млеющих комсомольских подруг в обкомовской бане. (Мне не хочется сыпать цитатами: пусть тяжесть доказательства противного лежит на обвинителях. Пусть они найдут хоть одну [I]антисоветскую[/I] строку в доперестроечном русском роке — и я возьму свои слова обратно.)
Реакция на развертывающийся у нас на глазах процесс обуржуазивания была спонтанной и синхронной — [B]это была стихийная реакция юных идеалистов на наличную фальшь социума[/B]. Типичный, как сказали бы сейчас, сетевой процесс. Узлы возникали, не подозревая о существовании друг друга, и только потом устанавливали между собой горизонтальные связи — на уровне двора, города, страны. Устанавливали медленно: так о существовании питерского андерграунда мы узнали в 1983-ем, когда у нас у самих за плечами было уже по несколько созданных групп и записанных альбомов.
В силу сетевой природы процесса каждый центр кристаллизации того, что позже получило название «русского рока», имел свою, отчетливо выраженную специфику: Питер наиболее был связан с западными веяниями, Москва никогда не могла до конца изжить свое родство с кухонными бардами предыдущего поколения, мы же (и сибиряки) были дики и безродны как Гог и Магог. Запад мы, конечно, уважали, но примерно как древние греки своих богов — без пиетета. Барды были нам точно не родня — Высоцкого (и Северного) сдержанно уважали, за упоминание же об Окуджаве или Галиче можно было конкретно получить в хлебало. Антисоветчина — что сам-, что тамиздатовская — вызывала однозначную враждебность.
[I]Помню типичную сцену из поздних 70-ых: баня на задворках дачного участка, бутылка «Эрети», приемник «Спидола», напряженное вслушивание в лирический оргазм Роберта, скажем, Планта, пробивающийся через рев глушилок. И вдруг — Whole Lotta Love заканчивается, сразу же унимаются глушилки (да, да — их врубали в основном на музыке — за работу, господа конспирологи!) — и в эфире возникает квакающий эмигрантский голос, докладающий, говоря стихами Емелина:
«Про поэтов на нарах,
Про убийство царя
И о крымских татарах,
Что страдают зазря…»
И тут же чей-нибудь ленивый вопль: «Дюха, выруби этого козла, поищи еще музон!» Так что маленькая хитрость мистера Бжезинского не срабатывала: караси, обглодав мякиш, выплевывали крючок. (Или именно так и было задумано? Это нам объяснят конспирологи, которые, как известно, всегда правы.)[/I]
Когда мы перестали слушать чужой музон и начали делать свой, мы понесли его на показ советской власти — во-первых, потому, что нужно было получить литовку, во-вторых, потому что для нас это было не в большей степени походом в логово врага, чем для Мальчиша-Кибальчиша — визит в штаб Красной Армии. Нет, разумеется, мы не были тотально наивны — мы уже имели к тому моменту приличный опыт столкновения с мутноглазыми цыплятами, но считали, что у власти этот бесстыжий курятник тоже должен был вызывать некоторое беспокойство.
[I]Цыплята встревожились. Больше всего их смущал тот факт, что мы пришли сами, а не были доставлены в кабинеты обкома милицией. Инструктор обкома по идеологии Виктор Олюнин задернул шторы, выглянул в коридор, закрыл дверь на защелку, ткнул пальцем в стопку тексты и прошипел драматическим шепотом:
— Вы понимаете, ЧТО ЭТО ТАКОЕ?!
Мы молчали.
— Это же ФАШИЗМ!
Но Олюнин сказал глупость и сам это понимал. Это не было фашизмом. Если бы рядом был дедушка Олюнина, он бы быстро объяснил внуку, что это — троцкизм и левый уклонизм, и, может быть даже, мелкобуржуазный анархизм, но в 82-ом году эти термины уже вышли из обихода... Своим идеологическим чутьём комсомольский цыпленок улавливал, что это — не совсем ТО, с чем его призывают бороться, но признать этого не мог, иначе бы пришлось и нас признать «своими». А нас нельзя было признать «своими» — ведь наша критика была направлена и в ЕГО, олюнинский, адрес. Но и замочить нас он не мог! Сейчас спустя 25 лет я бы его даже пожалел, да только что жалеть менеджера по кадрам УГМК-Холдинг? Так и над горькой судьбой Абрамовича начнешь проливать слезы…[/I]
Тем не менее, именно с этой встречи начались наши отношения с властью. Извилистый роман, который, как это не удивительно, до сих пор не завершен. И чтобы завершить его, не обойтись без ответа на болезненный вопрос: как вышло так, что именно [I]мы[/I] привели [I]их[/I] к власти? Как родился этот чудовищный симбиоз, в результате которого мы потеряли все, а они это все приобрели? [I]Как это могло случиться[/I]?
[B]II[/B]
Две самых стойких и расхожих легенды «про русский рок» это то 1) что сначала он «подвергался репрессиям», а затем 2) «КГБ организовало рок-клубы».
Все живучие легенды редко бывают стопроцентной ложью, их природа всегда лежит в зоне полуправды.
Репрессий не было. По крайней мере, я их не видел. Была вялая бюрократическая волокита, столь типичная для смертельно больного апатией и нерешительностью динозавра брежневизма. Бумажная возня идеологических чиновников, толком не понимающих, что им делать с этими дурацкими рокерами. Не имеющих ни привычки, ни желания решать что-либо без команды сверху. И когда команда, наконец, поступила, чиновники были безмерно рады. Содержание команды не имело ни малейшего значения: сказали бы "всех посадить!" — посадили бы, сказали бы "всех разрешить!" — разрешили. Возможно, где-нибудь в архивах ФСБ и валяется бумажка, на которой написано «организовать рок-клуб» — и что? С тем же успехом можно было написать «организовать лето» или «признать необходимым существование облаков». Мы просто были — как лето или облака. Другой вопрос, что теперь мы им понадобились. Не Олюнину, конечно, не простому обкомовскому цыпленку. Тем петушкам, что уже кукарекали на Старой площади и отчаянно придумывали, как им выжить из курятника обветшалую старую гвардию, по-прежнему лелеявшую пусть и жалкие, но все же рудименты неудобной красной веры.
[I]Хотя кроме рациональной социальной истории есть и история мистических откровений. Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь в том, что, не прислушиваясь к ней, ничего не объяснишь.
Последнее брежневское лето в Свердловске было умеренно жарким и приятно расслабленным. Мы только что записали «15» и альбом нужно было срочно копировать на бобины. Один «Акай» был у Андрюхи, но у всех остальных были только «Ноты». Тогда, в эпоху аналоговой техники, качество магнитофонов имело важное значение для успеха записи. Второй импортный бобинник нашелся у Таньки, с которой у Андрюхи тогда был роман. Но девушка сказала, что технику на вынос не даст, да и родители заругают. Пришлось Андрюхе таскать свою бандуру к Таньке, благо жили они в соседних подъездах обкомовского дома. Копий требовалось много, а перезапись в ту пору производилась исключительно в режиме реального времени. Даже флиртующей парочке бывало тоскливо так подолгу оставаться наедине: так в комнате Таньки в главной квартире города оказался однажды и я. С бутылкой, разумеется. Пили, слушали в сотый раз альбом, и тут в коридоре открылась входная дверь, расположенная прямо рядом с дверью в комнату, где сидели мы. «Хоре шуметь, — шикнула Танька. — Отец пришел!» Мы замерли. Послышались шаги, которые сначала проследовали мимо нас, потом вернулись обратно. Дверь приоткрылась, и показался хозяин. Окинув взглядом комнату, тихо (дальше в глубинах квартиры скрывалась жена) сказал:
— Вижу, молодежь отдыхает? А как насчет того, чтобы отдохнуть с молодежью?
Андрюха сразу понял намек, вытащил из тумбочки нашу бутылку «Havana Club» и налил стакан. Взяв стакан в здоровенную неполнопалую лапищу, хозяин сказал:
— Давайте выпьем за вас, за молодых. Вы еще нам очень понадобитесь, — и потянулся стаканом ко мне.
Посмотрев в глаза этому человеку, которого я в первый и последний раз видел не на экране телевизора, я сказал как Штирлиц:
— Прозит, Борис Николаевич!
Глядя на могилы на солдатских кладбищах или на «аллеях бандитской славы», или даже вглядываясь во вполне благополучные, но полные какой-то животной, скотской тоски лица моих бывших коллег по русскому року, я понимаю теперь[/I], зачем [I]мы им понадобились[/I].
Не буду врать — я не знаю, кто первым догадался, что «русским роком» можно воспользоваться (впрочем, как и всеми другими проявлениями социальной самодеятельности молодежи). Если пофантазировать, можно представить тайный визит Яковлева в Париж к стареющему Ги-Эрнст Дебору. За бутылкой вина забытый всеми ситуационист дает уроки detournement начинающему прорабу Перестройки. А десять лет спустя, осознав, чего натворил, Дебор пустил себе пулю в лоб. Порекомендовал же другу Саше обратиться к Ги еще во времена канадские некий Ламборн Уильсон — он же вручил перспективному партократу [I]засушенные куриные ноги[/I] и научил, как наложить на мавзолей [I]заклятие черного джинна[/I].
Так оно было или как-то иначе, но все последующее оказалось триумфом вовсе не скучного кальвинистского неолиберализма, как наивно полагают многие, а именно Ситуационизма. Ни одно другое историческое движение не пользовалось техникой апроприации в таких масштабах. Все пошло в топку паровоза, увлекающего за собой «поезд в огне», — красные знамена и царские штандарты, унылое недовольство стоящего в очереди за водкой обывателя и суконные инвективы вермонтского занародстрадальца. Попали в нее и мы грешные. И нельзя сказать, чтобы нам это нравилось. С самого начала взаимного доверия не было ни на грош — а откуда бы ему было взяться? Слишком свежи были воспоминания о том, как те же люди, что теперь чуть ли не носили нас на руках, не давали нам ходу (никогда не забуду дрожащую руку Бурбулиса, которой он, услужливый как гарсон, разливал портвейн по стаканам в гримерке, уговаривая перед концертом господ музыкантов поддержать со сцены его кандидатуру.)
Видеть это было, безусловно, противно, но мы утешали себя тем, что нас, судя по всему, боятся. Выпускают пар в свисток, чувствуя свою историческую вину. И, на уровне рядового цыпленка, возможно, оно так и было. Но где-то в штабе удовлетворенно повторяли заученную на лекциях по истории марксизма бернштейновскую максиму «Движение все», заканчивая ее «а цель определяем мы».
Еще мы утешали себя тем, что сами не лжем. «[B]Мы ждем перемен[/B]» — разве это не так? «[B]Скованные одной цепью[/B]» — разве это не очевидно? «[B]Твой папа — фаш[/B]ист» — а кто же он еще? Мы были слишком наивны, чтобы понимать: будущее принадлежит тому, кто владеет монополией на интерпретацию настоящего. «Мы ждем перемен», — пел Цой, а какой-нибудь Черниченко объяснял каких именно. «Скованные одной цепью», — пели мы, а какой-нибудь Коротич объяснял, что речь идет о шестой статье Конституции. «Твой папа — фашист!» — вещал Борзыкин, а «Новый мир» объяснял: да, таки фашист, потому что в детстве плакал, узнав о смерти Сталина.
Мы приезжали в Москву — и нас тут же, как кита рыбы-прилипалы, облепляли незнакомые нам благожелатели. Одни просто хотели заработать денег, и эти были самые безобидные. Другие же самозабвенно ваяли идеологические основания нового режима: «Как трудно быть молодым», «Маленькая Вера» (действительно, маленькая) — что там еще? «Любера»? «АССА»?
Третий Рим всегда прикармливал клиентелу из идеологических лакеев и проституток, находящихся в постоянном творческом поиске высоких покровителей. С падением советской парадигмы наступило их осевое время. И время нашего Позора. Хотя внешне оно и выглядело временем нашей Славы. Многие — самые чуткие и хрупкие — начали умирать под занавес восьмидесятых. Другие предпочли воспользоваться предложенной Гребенщиковым формулой «[B]Рок-н-ролл мертв, а я еще нет[/B]», хотя время для предательства каждый выбирал сам. У кого-то оно наступило в 1993, у кого-то — в 1996, а у кого-то — в 2005-ом.
(продолжение следует)
[url]http://www.apn.ru/publications/comments9874.htm#comments[/url]
[/SPOILER]