о "массовой культуре" и пр.
Чес слово, не знаю, куда тему определить. Админы, если что перенесут...
Вот в продолжение [url]http://music-rock.ru/showthread.php?t=1682&page=77[/url] решил, поделиться.
Две довольно-таки неоднозначные и дискуссионные статьи Александра Тарасова.
Написаны 10 лет назад, но тем не менее...
[B]Десятилетие позора
[I]Тезисы обвинительной речи[/I][/B]
[SPOILER]
[B]Александр Тарасов
Десятилетие позора
[I]Тезисы обвинительной речи[/I][/B]
1. Предательство интеллигентов. 90-е годы были годами отказа интеллигенции от своей идентичности и автономии. Интеллигент, если это настоящий интеллигент, а не псевдоинтеллигент (статусный интеллигент, чиновник, клерк, «интеллектуал», то есть узкий специалист в непромышленной области – в сфере образования, управления, информационных технологий и т.п.) – это творец, творческая личность, гений, человек, занимающийся поиском истины, рациональным (научным) или чувственным (художественным) познанием и освоением мира. Настоящий интеллигент понимает свою индивидуальную роль познающего субъекта – и общественную роль просветителя и освободителя. Настоящий интеллигент – носитель критического мышления. Настоящий интеллигент противостоит конформизму и мещанству.
В 90-е интеллигенты предали сами себя. Они добровольно переняли психологию лавочников и проституток. Лавочник ориентирован на сиюминутный материальный успех, на то, чтобы продать побольше и подороже (и избавиться от залежалого товара). Проститутка точно так же продает свой товар (себя) – вообще-то говоря, тоже не первой свежести – и точно так же норовит продать его подороже и большему числу покупателей. Ни лавочник, ни проститутка не являются творцами, они не производят, а лишь продают. «Интеллигенция» в 90-е стала социальным слоем духовных лавочников и духовных проституток. Массовое потребление требует массовых, то есть унифицированных, то есть по большому счету примитивных, товаров – и «интеллигенты» принялись всучивать всем духовную сивуху, преданно ловя любое слово и любой жест сутенеров (спонсоров, то есть банкиров, фондов, государственных чиновников – тех, кто платил деньги, давал гранты, распределял ставки, задавал правила игры) и с энтузиазмом, достойным лучшего применения, выполняя любые, самые извращенные пожелания сутенеров.
«Интеллигенция» стала сословием мещан, мелкими буржуа. «Интеллигенция» стала стадом конформистов, которым, как всяким стадом, легко управлять. «Интеллигенция» в 90-е не захотела творить, не захотела создавать шедевры (за это не платят, шедевры получают признание спустя десятилетия – часто после смерти творца, а успеха хочется сейчас). «Интеллигенты» 90-х отказались от критического мышления: за критическое мышление репрессируют (отодвигают от кормушки, как минимум, сажают в тюрьму или убивают, как максимум), а отсутствие критического мышления предполагало и отсутствие критического действия – то есть отсутствие творческого действия, революционного действия, действия, изменяющего мир, новаторского действия. Естественно, «интеллигент» 90-х утратил характер просветителя и освободителя. Взамен пришло ханжеское и лакейское презрение к собственному народу – как к «быдлу». Духовные проститутки и духовные лавочники переняли (как это часто бывает у холопов и лакеев) взгляды и манеры своих хозяев.
«Интеллигенты» 90-х поверили в некое «информационное», постиндустриальное общество – и это послужило им основой для самооправдания: дескать, мы теперь не зависим от тех, кто добывает уголь, собирает хлопок и выращивает хлеб, мы – внутри другой, «более высокой» цивилизации. Хотя сельскохозяйственные продукты не стали виртуальными – и их по-прежнему производят крестьяне, причем во все большей степени – живущие в чудовищной нищете крестьяне «третьего мира». И одежда не стала виртуальной, хлопок по-прежнему выращивают и собирают крестьяне, ткани по-прежнему ткут рабочие-ткачи, зарабатывая туберкулез и пневмокониоз, уголь (без которого не будет электроэнергии и, следовательно, не будут работать компьютеры и электронные СМИ – весь виртуальный мир псевдоинтеллигенции 90-х) по-прежнему добывают шахтеры – за гроши, зарабатывая силикоз и ежегодно сотнями погибая в обвалах и метановых вспышках.
«Интеллигенция» 90-х превратилась в преимущественно паразитический слой – и, как всякий паразитический слой, прониклась контрреволюционными настроениями. Быть левым стало немодно, революция предана анафеме за «насилие» (как будто контрреволюция – это не насилие, как будто «нормальное существование» современного мира, в котором ежегодно от голода умирает 40 миллионов человек (данные ООН), – не насилие, не массовое убийство сытыми голодных).
Псевдоинтеллигенты 90-х не хотят никого просвещать и освобождать: просвещать и освобождать готовы гении, творцы, пророки, революционеры: чем шире их круг, чем больше их сообщество – тем им интереснее жить, тем большим смыслом наполняется их существование. Мелкие буржуа, духовные лавочники и духовные проститутки экономически не заинтересованы в чужом просвещении и освобождении: каждый просвещенный и освобожденный, с их точки зрения – это экономический конкурент: а вдруг он продаст, а я нет? вдруг его приласкает сутенер, а меня нет?
Продажность нашей «интеллигенции» была очевидна еще в советское время, в 70-е – 80-е годы, когда «интеллигенты» дружно славили «мудрость» КПСС и лично Л.И. Брежнева – хотя никакой энкаведешник с автоматом не стоял у них за спиной и не заставлял этого делать, просто за это хорошо платили. Но в 90-е продажность приняла уже откровенно неприличные формы: те же люди, кто славил коммунизм при коммунистах, в одночасье превратились в ярых врагов коммунизма при антикоммунистах. Достаточно вспомнить П.С. Гуревича, который в 70-е – 80-е «разоблачал» мистицизм, неофрейдизм и православный персонализм, восхваляя марксизм, а в 90-е принялся восхвалять мистицизм, неофрейдизм и православный персонализм, оплевывая марксизм. Д.А. Волкогонов еще в конце 80-х сочинял идеологические инструкции в ГлавПУРе и клеймил со страниц журнала «Юность» тех, кто «клевещет» на Советскую Армию, а в 90-е уже сочинял инструкции по борьбе с «коммуно-фашизмом» и писал антиисторические «труды», демонизируя Ленина и Троцкого. А.С. Ципко в 70-е писал книги по теории марксизма (правда, безграмотные: он даже названия произведений Ленина путал!), в 80-е был консультантом ЦК – а в 90-е, как только получил шикарную квартиру в цековском доме на улице Димитрова (помните, в связи с этим домом было так много шума в прессе в начале 90-х, когда шла кампания по борьбе с привилегиями?), – сразу же стал яростным гонителем компартии.
«Интеллигенция» 90-х, превратившись в слой, обслуживающий интересы власть и деньги имущих, даже не обратила внимания на то, что эти имущие становятся всё более и более тупыми и эстетически неразвитыми. Сталин мог звонить Пастернаку, чтобы выяснить, действительно ли Мандельштам – выдающийся поэт, Кеннеди мог просить объяснить ему («только так, чтобы я это понял»), почему Бежар – выдающийся балетмейстер. Лужкову невозможно доказать, что Церетели – это нечто чудовищное. Маргарет Тэтчер оказалось невозможно доказать, что киберпанк – это самое яркое литературное явление в США в 80-е (все, что связано со словом «панк», вызывает у Мэгги инстинктивное классовое отвращение). Чтобы угодить имущим, надо соответствовать их вкусам, чтобы соответствовать их вкусам, надо быть такими, как Зураб Церетели и Сидни Шелдон, то есть надо либо быть посредственностью, либо стать посредственностью.
2. Триумф посредственности . 90-е стали годами победы посредственности над талантом. Масскульт, презираемый интеллигентами в 60-е – 70-е и отчасти в 80-е годы, был провозглашен равноправной культурой – и полностью вытеснил культуру подлинную (поскольку масскульт хорошо продается – а хорошо продается он потому, что рассчитан на примитивные вкусы примитивных умов «среднего класса»; масскульт – это аутентичная культура «среднего класса»). Целые отрасли культуры (обычно имеющие недолгую собственную историю в рамках подлинной культуры) в 90-е были убиты. Первыми жертвами стали кино и рок. И кино, и рок как виды искусства выросли из масскульта относительно недавно: кино вырывалось из пут «массовой культуры» с 20-х годов, но как самостоятельное, серьезное, подлинное искусство сложилось только в 50-е – с формированием постсталинского кино в «Восточном блоке» (советской, венгерской, польской и чехословацкой кинематографических школ), с одной стороны, и победой в западном кинематографическом сознании итальянского неореализма – с другой. Рок как серьезное, подлинное искусство и вовсе сложился во второй половине 60-х.
Больше нет кино. Вместо кино теперь – мувиз. Это уже не искусство. Это – часть шоу-бизнеса. Всё, что шоу-бизнес, не имеет отношения к искусству (это уже из названия «шоу-бизнес» следует). В 90-е годы не могут существовать Феллини или Тарковский: они не имеют отношения ни к шоу, ни к бизнесу, они не продаются. Шоу – это стриптиз, это человек с двумя головами, это фальшивящий оркестр с голоногой придурковатой красоткой-тамбурмажором, это, наконец, Познер или Арбатова («ток-шоу»), старательно морочащие на TV головы домашним хозяйкам по заказу власть имущих (иной вариант «мыльных опер»: чтобы у зрителя было занято время, но, упаси господи, ни в коем случае не задействованы мозги). Бизнес – это бизнес: у меня товар и я должен всучить его потребителю, мозги здесь вообще вредны – еще не дай бог начнешь задумываться над тем, а нужен ли вообще потребителю этот товар...
Позорная история с откровенно вторичным, невыносимо скучным, невыносимо пошлым, невыносимо сентиментальным, эталонно бульварным «Титаником» – это символ. Символ смерти кино как искусства. Таких знаковых явлений в 90-х много: это, например, торжественное зачисление в «современную классику» и «выдающиеся достижения» кинематографа такого откровенно убогого и вторичного фильма, как «Пятый элемент» (рассчитанного, в лучшем случае, на подростков 10–12 лет), или награждение орденом Почетного Легиона (!) полностью деградировавшего Эльдара Рязанова за чудовищный по качеству фильм «Парижские тайны».
В 90-е всё, что в кино имело отношение не к китчу, не к шоу-бизнесу, а к искусству, оказалось загнано в гетто.
В 90-е не могут существовать ни «Дорз», ни Дженис Джоплин, ни «Кинг Кримзон». Они слишком оппозиционны. Они не политкорректны. Они слишком философичны. Они, наконец, неприлично мрачны. История с попыткой повторения через 30 лет Вудстока показала всю степень деградации рок-сцены: вместо праздника слияния, любви, пира гениев и соединения с мировой пульсацией родилось обычное шоу с толпами полупьяных и подколотых сытых и самодовольных яппи и детей яппи, которые даже не слушали толком музыку, не интересовались, кто играет и о чем поет (а это действительно уже неважно – не 60-е), а стремились приобщиться к «историческому» событию – поваляться в вудстокской грязи.
Все, кто из последних сил сопротивляется валу коммерциализации и музыкального примитивизма, пытается сохранить сегодня дух подлинного рока, тоже загнаны в гетто(в крайнем случае они произведены в « полезные евреи» – на них налеплен ярлык «звезды», «выдающегося деятеля», «живой легенды» и «национального достояния», британская королева и президент США готовы при случае пожать им руку и выдать грамоту, удостоверяющую, что «податель сего – действительный член юденрата в рок-гетто»).
При помощи найденных и отлаженных в предыдущие десятилетия механизмов обладающая деньгами посредственность научилась делать безопасными творцов, художников, подлинных интеллигентов. В США, например, как известно, в роли «убийцы талантов» сегодня выступают Голливуд и TV. Как только на литературном горизонте появляется талантливый прозаик – его тут же соблазняют большими деньгами на сценарную работу в Голливуд и/или на TV. И всё – талант погиб. То же происходит с поэтами, только их поглощает трясина поп-музыки.
Интересно, кстати, как реагируют на это в 90-е американские псевдоинтеллигенты – посредственности, мнящие себя «людьми искусства». Поскольку Голливуд и TV интересуются лишь теми, кто способен создавать талантливую, захватывающую сюжетную и психологическую прозу (то есть такую, для которой существует четкие, классические критерии и качество которой легко определяется путем сравнения с известными образцами), литературные бездари, не способные к работе такого уровня сложности, плодят бессюжетные, лишенные персонажей, «автоматические» и т.п. произведения, утешая самих себя и пытаясь внушить окружающим, что только такая проза – «единственно современная», отражающая дух сегодняшнего дня. Аналогично ведут себя посредственности и в поэзии. Неспособные создавать интересные произведения в рамках поэтической традиции (например, совсем не просто сегодня писать оригинальные, не эпигонские, рифмованные стихи, особенно в сложных формах – попробуйте-ка, скажем, спенсерову строфу!), посредственности поголовно бросаются в минимализм и свободный стих, утверждая, что только такие стихи – современны и отражают «дух сегодняшнего дня». На самом деле за этими «теоретическими манифестами» стоит элементарная зависть к своим более удачливым коллегам.
В 80-е годы те же люди еще могли морщить носы, фыркать и клеймить более удачливых, интегрированных Голливудом и поп-сценой, за «продажность» и уход в низкую «массовую культуру». В 90-е это невозможно: они сами провозгласили «массовую культуру» настоящей и сами провозгласили продажность признаком успеха, а успех – признаком таланта.
Утрата обществом интереса к современным художникам (в самом широком смысле этого слова) – расплата за посредственность. Зачем тратить деньги и смотреть посредственный фильм, если очевидно, что на таком уровне я и сам могу снимать? И вот десятки тысяч представителей «среднего класса» в США в 90-е берут в руки видеокамеры и снимают порнофильмы с собственным участием – а затем обмениваются ими друг с другом. А что – это и впрямь интереснее, чем аналогичная продукция с участием актеров, которых ты в реальной жизни, в отличие от соседа, никогда не встречал.
Торжество посредственности отразилось и на политической сцене. На смену ярким политикам пришли невзрачные, серые, убогие людишки. Достаточно посмотреть на физиономии, например, Робина Кука или Джеми Ши, чтобы вспомнить если не пособие по патопсихологии, то, как минимум, книгу Макса Нордау «Вырождение». Президент Клинтон войдет в историю скандалом, связанным с оральным сексом. Это вам не Кеннеди с Карибским кризисом и тем более не Рузвельт с «Новым курсом» и победой во II Мировой войне. Клинтона (в отличие от Рузвельта и Кеннеди) потому никто и не убивает, что он никому не нужен, как Неуловимый Джо. А не отличимые друг от друга, незапоминающиеся лица европейских политиков – откровенно ущербных, лишенных индивидуальности, взаимозаменяемых... Балаганные фигуры российских политических лидеров – от двоечника Черномырдина, единственное достижение которого – фраза «Хотели как лучше, а получилось как всегда» – до вначале делириозного, а затем дементного Ельцина, «второго издания Леонида Ильича Брежнева» (о прочих жириновских и зюгановых я и не говорю).
«Интеллектуальная элита» ничем не лучше. Все наши титулованные экономисты за 90-е годы с треском провалились, расписавшись в полной некомпетентности. Все наши титулованные социологи с таким же треском провалились на всех крупных выборах 90-х, дружно предсказав сокрушительное поражение Лукашенко и Кучмы на президентских выборах в Белоруссии и на Украине и выдающийся успех НДР и «Демократического выбора России» и поражение коммунистов на парламентских выборах в России...
Впрочем, и западные экономисты 90-х оказались ничем не лучше. Никто из них не смог ни предсказать, ни вразумительно объяснить причины мексиканского финансового кризиса или – позже – азиатского, российского, бразильского...
Только в атмосфере торжества посредственности мог возникнуть феномен Фрэнсиса Фукуямы с его «концом истории». Вовремя вспомнить университетский курс истории философии (в данном случае – Гегеля), быстренько положить гегелевскую идеологему в основу восхваления либерализма (и никто даже не заметил, что Фукуяма обокрал не только Гегеля, но и Гитлера, провозгласив очередной Тысячелетний Рейх – только Либеральный!) и на пустом месте снискать лавры «выдающегося философа» – такого даже в 80-е годы еще и представить было нельзя. Уж на что «новые философы» были мастера саморекламы, но такое даже им не удалось. И не важно, что все постулаты Фукуямы к концу 90-х оказались полностью несостоятельными, – имя уже заработано, Фукуяму уже изучают в университетах как «живого классика». Зато других философов – настоящих – из университетских курсов в 90-е изымают: в Мексике – Маркса, в США и Франции – Гегеля, в Канаде – Грамши, в Дании – Унамуно и Сартра...
3. Нарциссизм, гедонизм, Диснейленд . Искусство в 90-х утратило социальную значимость – с полного согласия самих художников, «интеллигентов». Ушли в прошлое философские романы, социальные фильмы, бунтарская поэзия, полит-рок, фресковая и психоделическая живопись и психоделический танец, социально и политически ориентированные (как часть или наследие контркультуры). «Художник» замкнулся в мирке собственных мелких и глубоко личных проблем, в излечении (или культивировании) собственных многочисленных комплексов. Наступила эра нарциссизма, торжествующего индивидуализма, бесстыдной рекламы дюжинного мещанского «Я». В настойчивых попытках (часто тщетных) привлечь к себе внимание и выклянчить деньги у потенциальных спонсоров проходит жизнь «художника» 90-х. Отсутствие таланта и фантазии компенсируется любовью к себе. Проза ни о чем соседствует с прозой о любви к собственному телу (один такой шедевр со словами «достали уже, сил нет!» демонстрировал мне А. Агеев из журнала «Знамя»: автор долго-долго описывала, как она бреет себе папиной бритвой лобок; господи, да кому это интересно?).
Лишившись социальной значимости, искусство, во-первых, потеряло аудиторию, выпало из общества, стало лишним и ненужным в современном мире, а во-вторых – превратилось в игру (популярность в 90-х среди наших «интеллигентов» «Homo ludens» очень показательна; так же как показателен факт непонимания Хёйзинги, в частности, игнорирование его предупреждения, что игра находится уже вне морали). Но, превратив искусство в игру, «художник» 90-х резко снизил ценность искусства и ценность самого себя, «художника». И сам он, и его «продукт» стали товаром игрушечного магазина, заведомо нестрашным и легко заменяемым на другой.
Такое «искусство» перестало быть опасным для Системы. И, следовательно, такой «художник» перестал быть властителем дум, то есть Художником. Его никогда не повесят, как Рылеева, никогда не расстреляют, как Лорку или Джо Хилла, не гильотинируют, как Андре Шенье, не отрубят голову, как Томасу Мору или Уолтеру Рэли, не забьют до смерти на стадионе, как Виктора Хару, не утопят в море, сбросив с вертолета, как Отто Рене Кастильо, не застрелят, как Леннона или Куртье, не отравят, как Сантейля или Ли Юя, не уморят в лагере, как Мандельштама или Десноса, не сожгут заживо, как Сервета или протопопа Аввакума, он не погибнет в бою, как Хавьер Эро или Хосе Марти, с него не снимут кожу, как с Имадеддина Насими. Он никому не нужен, потому что никому не страшен. Власть уважает только того, кого боится. Уведя свою деятельность в область игры, «художник» 90-х стал домашней игрушкой Власти. Всё, что ему осталось, – истошно веселиться, играть самому в принятую Властью игру.
90-е стали годами торжества гедонизма. Существует всего три психосоциокультурных типа человека: филистер, богема и творец (творческая личность). В 90-е и на Западе, и у нас филистер и богема слились в единое целое. Богема приняла ценности обывательского мира, обывательский мир заразился образом жизни богемы. «Художник» приучился выклянчивать деньги на «проект», а осуществив «проект» – превращать жизнь в грандиозную вечеринку с травой, жратвой и сексом до изнеможения – в восторге от того, что на полученные от реализации «проекта» деньги он может долго ничего не делать. Джону Мильтону, который не мог не писать «Потерянный Рай», или Пушкину с его «руки тянутся к перу», такого не понять.
Конечно, все это возможно только в условиях избытка денег в обществе. А этот избыток обеспечивается, как известно, неэквивалентным обменом со странами «третьего мира». Именно потому и могут бездарности тысячами производить бездарные «художественные» продукты (никому не нужные) и затем накачиваться героином, что где-то в Латинской Америке, Африке и Азии (впрочем, теперь и в России) ежедневно тысячи детей умирают от голода. Мир «среднего класса» превратился в 90-е в нерушимый блок филистера и богемы, в единый неразделимый кислотно-галерейно-подиумно-TV-шоу-секс-туристский-садо-мазохистский клуб.
Отсюда и фашизация артистической среды. Фашизм стал безопасным для Системы (Пиночет в Чили не конфисковывал ничью собственность, наоборот – возвращал национализированное при Альенде). Фашизм стал игрой – но игрой на грани дозволенного. Это – вернейший способ привлечь к себе внимание , то есть успешно продать себя на рынке, где у тебя слишком много конкурентов. Ярчайший пример – «Лайбах» и вообще «нойе словенише кюнст». Фашизм стал частью мейнстрима. Эсэсовская форма у байкеров, танцоров гей-балетов и посетителей садо-мазохистских клубов, очеловечевание Гитлера у Феста и Сокурова – все это лишь культурный вариант политической амальгамы буржуазной демократии и фашизма в одной и той же стране (например, в Перу, где парламентская демократия уничтожает деревни 600 тысяч индейцев, превращая их в беженцев, и 80 тысяч убивает, или в Турции, где парламентская демократия уничтожает деревни 3 миллионов курдов, делая их беженцами, и 200 тысяч убивает).
Играющий «художник» – гедонист и нарциссист – не имеет шансов найти такую же аудиторию, такую же степень востребованности и такой же уровень почитания, как социальный художник – бунтарь, пророк и «проклятый поэт». Это в сандинистской Никарагуа наблюдался расцвет поэзии и всенародная любовь к Карденалю, Гарсиа Маркесу и Гуаясамину, это у партизан Тимора на поэтов и артистов подпольных театров молятся, как на богов, это в джунглях Колумбии певцы песен протеста пользуются невероятным почетом и уважением у вооруженных «кампенсинос». В мире, где «художника» покупают и продают – и он сам с этим согласен, – у него нет будущего как у художника. Он – товар и его судьба (и его цена) определяется покупателем, а покупатель в современном западном обществе все более и более тяготеет к предметам одноразового пользования.
Отсюда же и увлечение лингвистической философией – как философией совершенно безопасной, политически стерильной. Если вместо изучения человека и общества изучать язык и текст (пратекст) – по определению невозможно задеть ничьи имущественные интересы. Лингвистическая философия сегодня – такое же прибежище трусов, как схоластика в XVI–XVIII веках, и не случайно лингвистическая философия, подобно схоластике, помешана на интерпретации текста , а не на анализе практики, опыта: действие, практика невозможны без столкновения интересов, действие ангажировано изначально – и потому тот, кто анализирует действие, также вынуждено ангажирован: он смотрит либо глазами победителей, либо глазами побежденных, даже при «взгляде со стороны» он вынужден признавать, что есть побежденные и победители (что уже оскорбительно для одной из сторон). За текст же отвечает не интерпретатор, а лишь автор текста. Не говорю уже о том, что экзегеза не создает интеллектуальных сущностей, а лишь перекомбинирует уже данные, в то время как обобщение и анализ опыта, действия – это именно создание новых интеллектуальных сущностей (опыт и действие – феномены до- или внеинтеллектуальные, природные).
Отсюда же и увлечение и неклассической философией. Особенно оно распространено среди тех «художников» и «интеллигентов», кто драпируется в «левые» и «левацкие» одежды (это такая же попытка привлечь к себе внимание, как и игра в фашизм) – подобные «художники» и «интеллигенты» были всегда, но в предыдущие десятилетия настоящие западные левые называли их «плюшевыми» или «шикарными левыми» («шили»), то есть ненастоящими, игрушечными. «Шили» особенно любят Дебора (поскольку он теоретически «обосновал» бессмысленность политической борьбы, задолго до Фукуямы – просто другим, псевдомарксистским языком – провозгласив несокрушимость Тысячелетнего Либерального Рейха) и Фуко с его стремлением к изучению психосоциальной патологии и пограничных феноменов, например, безумия как якобы «антибуржуазного» явления. Втайне «шили», конечно, знают, что безумие вовсе не антибуржуазно, оно не противостоит буржуазии, оно вообще вне классовых характеристик. Антибуржуазно и, следовательно, опасно для буржуазии (а значит, опасно и для тех, кто этим в буржуазном обществе занимается) только то (и те), что (кто) предлагает конкурентный буржуазному позитивный социальный проект, создает новую утопию. За это буржуазия репрессирует. А безумие дозволено. Безумие – не криминал, а болезнь. Революцию можно провозгласить преступлением, болезнь – нельзя.
4. Постмодернизм, политкорректность, тирания СМИ . 90-е были годами царства постмодернизма . «Поколение 90-х» отказалось от философии ввиду своей явной неспособности к пониманию классических и постклассических философских текстов, с одной стороны, и из-за страха перед борьбой за изменение действительности – с другой. «Интеллигенция» 90-х восторженно приняла постмодернизм именно потому, что увидела в нем оправдание своей интеллектуальной посредственности, творческой бесплодности, политической трусости и социальной продажности: постмодернистская «отмена» онтологии, рационализма и по сути философии вообще «оправдывала» неспособность и к научному видению и познанию мира, и к пониманию и освоению философского наследия (как замечательно сформулировал на семинаре в Центре современного искусства В. Терин, «теперь можно не читать Канта, Гегеля, Маркса – теперь можно читать меня, Терина»); постмодернистский отказ от познающей, профетической и дидактической функции искусства «оправдывал» бездарность и позволял заменить традиционное создание произведений искусства бесконечной «деятельностью», ориентированной на сам процесс этой деятельности; постмодернистское провозглашение рационального действия «устаревшим» (поскольку «результат всегда не совпадает с проектом», а «изменяемое отвечает насилием на попытки его изменить») «оправдывало» страх перед репрессиями (нарциссисты и гедонисты боятся не только смерти, пыток или тюрьмы, но и отсутствия комфорта и потери возможностей разнообразного наслаждения – разве можно жить без ЛСД и биде?); постмодернистское «уравнивание в правах» подлинного искусства и китча, серьезного и игры, левого и правого, созидания и разрушения, реального и иллюзорного «оправдывало» продажность «интеллигенции» и превращение ее в машину для удовлетворения довольно примитивных потребностей гедонизирующего «среднего класса».
Постмодернистское общество – это воплощенная в реальность «мозаичная культура» А. Молля: общество разбилось на маленькие группы, в каждой из которых – собственные «гении» (совершенно убогие), собственные неофиты (еще более убогие), собственные критерии качества, собственная мораль, собственная мода. Постмодернистское общество уже не способно выступать как тотальность, оно беззащитно перед власть имущими – микрогруппы не способны объединиться, они с большим трудом взаимодействуют друг с другом, будучи втайне враждебны друг другу и не нуждаясь друг в друге. Постмодерн – это мир одиноких. В идеале постмодернистское общество стремится к полной атомизации, полному сытому равенству в интеллектуальной ограниченности при внешнем разнообразии («Машина останавливается» Э.М. Форстера). Самая большая, тщательно скрываемая тайна постмодерна – это его исключительная политическая выгодность для правящей элиты: элита консолидирована, ангажирована и предельно рациональна; она владеет собственностью, получает прибыль, организует (строго рационально) мировое производство и мировой политический процесс. Элита консервативна по необходимости (без стабильности нет прибыли), не играет в постмодернистские игры (носит строгие костюмы, учит детей в закрытых школах с классическим образованием и палочной дисциплиной XIX века, покупает картинны Сезанна, а не инсталляции Карла Андре, слушает Бетховена в Карнеги-холле, а не Майкла Джексона на стадионах и т.д.); постмодернизм навязывается элитой «среднему классу» и «низам» – атомизированное общество безопасно (оно не может отнять у элиты собственность, а, следовательно, и власть).
Чтобы мозаичная культура не превратилась в открытую войну всех против всех, нужна политкорректность. Политкорректность, по блестящему определению Пако Рабана, это «добродетель баранов, которых ведут на бойню». Социальный конфликт провоцирует поиск , он тяготеет к глобализации, всякий такой конфликт, начинаясь со столкновения между «сотами» мозаичного общества, грозит укрупнением до классового и расового (поскольку в ходе конфликта выявляются всё более общие противоречия и совпадения, по признакам основных противоречий и совпадений и происходит формирование блоков союзников). Политкорректность же обеспечивает стабильность за счет игнорирования другого; лень и нежелание понять другую ячейку мозаичного общества позволяют избегать конфликта (путем избегания сравнения) и нарциссистски возвеличивать самого себя. Как отметил Кристофер Хигиченс, политкорректность не внушила людям уважения к разнообразию, каждый опасается всех других и из страха старается не интересоваться другими. Хигиченс назвал царство политкорректности «Я-тысячелетием» (снова – Либеральный Рейх!).
Политкорректность гарантирует посредственности высокий статус внутри ячейки мозаичного общества: иерархия таланта от ремесленника до гения (от Булгарина до Достоевского) выстраивается путем сравнения. Если же избегать сравнения, не будет и иерархии. «Художником» и «гением» может провозгласить себя всякий, «гениальность» приобретает заявительный характер, для «течения» и «школы» достаточно набрать группу из 2–3 приятелей (собутыльников).
В постмодернистском обществе СМИ превращаются в жандарма и цензора. Поощряя мнимое разнообразие стилей и групп, СМИ создают ситуацию информационной перегрузки, при которой блокируются, как известно психологам и психиатрам, высшие (пиковые) психологические способности (эмоциональные, интеллектуальные, творческие). «Массовая культура» становится единственно принимаемой не только потому, что она навязывается, но и потому, что восприятие ее не требует усилий. Перегруженный информацией мозг сопротивляется восприятию всего, понимание чего связано с серьезными интеллектуальными или эмоциональными усилиями и затратами.
СМИ в 90-е успешно вытесняют из картины мира невыгодную для власть имущих информацию, одновременно примитивизируя картину реальности, примитивизируя перципиента как личность и примитивизируя вкусовые и моральные критерии в целом. Так, скандал с Моникой Левински навязал сотням миллионов вмешательство в чужую личную жизнь и одновременно вытеснил из «электронной картины мира» невыгодную реальность: партизанскую войну в Колумбии и участие в ней авиации США; миллионные марши протеста в Нью-Йорке против полицейского расистского террора, устроенного мэром Джулиани; попытку правительства разгромить сильнейший в США профсоюз «тимстеров» – водителей грузовиков и т.п.
Тирания СМИ в 90-е навязывает утрату критериев: в рамках до-постмодернистского (рационального) мышления невозможно объяснить, например, почему поклонник фашизма Туджман и исламский фундаменталист Изетбегович «хорошие», а социалист Милошевич – «чудовище». В 90-е ничего и не надо объяснять – достаточно провозгласить. В результате в первых рядах культурной портретной галереи СМИ оказываются самые безопасные: скажем, в прозе – Виктор Ерофеев с текстами, заведомо уже не имеющими отношения к литературе, Пелевин с «Чапаевым и Пустотой» – точной копией (в моральном отношении даже ухудшенной) «хита» масскульта «эпохи застоя» «Альтиста Данилова» и т.п. Отсутствие критериев распространяется в 90-х не только на качество, но и на саму деятельность, на наличие статуса: судьям требуются специальные экспертные подтверждения, что Авдей Тер-Оганьян – художник и его акция – это художественная акция; с другой стороны, никто не требует от Пригова доказательств, что написанное им – поэзия (хотя плохие стихи или никакие стихи уже не являются поэзией).
СМИ в 90-е навязывают бешеный ритм смены стандартов, имен и мод. Постоянно меняются «стили» и «художники» – однодневки. От «художника» требуют постоянной новизны – это требование рынка, рекламы, при этом требование механическое, формальное, внеэстетическое, внекачественное, внесущностное. « После» в 90-е значит «лучше» (то есть если Евтушенко пишет после Байрона, то, следовательно, лучше).
Тирания СМИ полностью проявила себя во время II Югославской войны (войны из-за Косова). И I Югославская война была справедливо названа «постмодернистской войной», но Вторая показала тотальную зависимость постмодернистского «культурного сообщества» от СМИ, полностью подконтрольных власть имущим и даже уже не маскирующих свою роль brainwashing machine. Авиация НАТО методически уничтожала югославские СМИ именно потому, что они контролировались не НАТО и поставляли «неправильную» информацию, – и об этом говорилось открыто. Знакомые американские профессора дружно жаловались, что ни одно издание не хочет печатать их статьи с критикой НАТО, а TV отказывается от интервью сразу, как только выясняет, что они – противники войны в Югославии. Постмодернистская же псевдоинтеллигенция принялась дружно цитировать Р. Барта и повторять, что-де «всякая дискурсивная система есть представление, шоу», хотя югославский пример как раз опровергает Барта, это – пример ликвидации шоу (игры), пример того, как одна дискурсивная система уничтожает другую не лингвистически, не по Барту, не путем «агрессии в диалоге», а ракетами и бомбами, отменяя диалог и навязывая монолог. И I, и II Югославские войны были вызваны экономическими причинами: отказом правящей в Югославии Социалистической партии приватизировать коллективнуюсобственность и дать западному капиталу скупить югославскую промышленность (в Югославии в целом приватизировано лишь 7% экономики, в Сербии – 4%). Эта позиция югославского руководства объясняется экономическими интересами коллективных собственников, которые и составляют опору Социалистической партии, но западные СМИ об этом не сказали ни разу ни слова, предпочитая демонизировать одного человека – Милошевича. Это – целенаправленное оглупление перципиента до уровня темного и неграмотного русского крестьянина начала XIX века, верившего в то, что Бонапарт – Антихрист.
5. Геттоизация культуры . Подлинная культура в 90-е оказывается оттеснена на обочину, загнана в гетто: это касается не только искусства, но и философии и прикладных гуманитарных наук – только их загнали в гетто университетов и крошечных специализированных исследовательских групп и центров. Гуманитарные науки распадаются в 90-е на десятки и сотни школ – и каждая из школ не взаимодействует с другими (если только с очень близкими – и то конфликтно). На постмарксистском европейском пространстве существует, например, «лондонская школа» (развитие югославской группы «Праксис»), но из освещаемого СМИ интеллектуального поля она вытеснена, и эту ячейку мозаичного общества «репрезентирует» небольшая группа политически безобидных французских «шили» – Делёз и Гваттари с их «Желанием», Лиотар с его «интенсивностью», Бодрийяр с его «соблазном». Во Франции к 90-м исторические школы, не скрывавшие своей ангажированности, были полностью лишены финансирования и вытеснены из издательского пространства и из университетов. Уцелели лишь те, кто занимался безобидным делом: изданием документов и сочинением комментариев на комментарии. Строго говоря, история как наука в сегодняшней Франции больше не существует. Остались: псевдоистория (беспомощная, лишенная методологии, бульварная) и метаистория.
Геттоизация обрекает несогласных с навязанными в 90-е правилами игры на безвестность и раздробленность: отстраненные от СМИ, ограниченные в средствах и круге общения, лишенные больших тиражей, они обречены на тяжелую борьбу за выживание и с трудом находят друг друга.
Постмодернистский мир 90-х активно препятствует получению полной правдивой информации и доступу к до-постмодернистскому критическому наследию, к подлинной культуре, но делает это не путем прямых запретов (тогда было бы легче – «что запретно, то и истинно»), а путем информационного перенасыщения, забивания сенсорных каналов «белым шумом»; геттоизированная оппозиция все более отрывается от собственных корней, все с бóльшим трудом находит не только союзников, но даже предшественников. Так, теоретик итальянской люксембургианской организации «Socialismo Rivoluzionario» был потрясен, узнав от меня о существовании в XX веке большого числа итальянских же философов-марксистов, – он знал только о Грамши, все остальные имена – даже Лабриолы, Делла Вольпе и Колетти ему ничего не говорили!
В США в культурном гетто оказались, например, балетные группы, пытающиеся противостоять «балетным мейнстримам» – в условиях оторванности друг от друга и, фактически, нищеты. Во второй половине 60-х – начале 70-х ситуация была сходной, но тогда эти группы могли быстро находить друг друга, объединяться, взаимодействовать (в том числе и в противоречии) и в целом осознавали себя как часть «Living Theater». В результате им удалось заставить общество увидеть себя и признать себя. Сегодня это невозможно из-за огромного моря балетных кружков и студий для «среднего класса», где толстеющие американцы обучаются ради того, чтобы занять чем-то время, сбросить вес и сохранить фигуру.
Но дело не только в том, что «эфир забит», дело в принципиальной несовместимости двух культур – подлинной, являющейся наследием европейской традиции от Возрождения и Просвещения и до авангарда, и «массовой культуры» (феномена, автохтонного для любой культуры, не только европейской или вестернизированной). Подлинная культура ориентирована на гения, творчество и неудовлетворенность, «массовая» – на обывателя, потребление и комфорт. Они не могут мирно сосуществовать, как не могли в III Рейхе мирно сосуществовать нацисты и евреи.
И если сегодня, в 90-е, «поле битвы» за «нацистами», то, естественно, «евреи» – в гетто. Поэтому, например, в России «широкой общественности» неизвестен прекрасный журнал «Забриски Rider»; поэтому словно вне «культурного пространства» в России оказался замечательный художник, поэт и издатель анархист Толстый; поэтому ни разу не попал на экраны TV или на музыкальные радиостанции блестящий рок-бард-поэт и исполнитель Александр Непомнящий; поэтому «официальная поэзия» (от Вознесенского до Всеволода Некрасова) старательно игнорирует существование живущего в Томске выдающегося поэта-традиционалиста, ученика С. Шервинского Евгения Кольчужкина. Поэтому, наконец, литературный мир России делает вид, что нет в природе потрясающей книги пародий «Это я, Боринька!..».
Интеллигенция 90-х по отношению к культурным гетто оказалась в положении германского населения при Гитлере по отношению к концлагерям и еврейским гетто. Это тот счет, который дети (внуки) этой «интеллигенции» – будущие РАФовцы – предъявят в XXI веке своим предкам.
Геттоизируя подлинную культуру, постмодернистское общество само подталкивает к идеологической, политической оппозиции тех, кто оказывается в культурном гетто. Так, журнал «Бронзовый век» начинался как чисто литературный, пограничный с культурой мейнстрима. После нескольких лет геттоизированного существования «Бронзовый век» стал изданием откровенно политически, эстетически и философски оппозиционным либерализму, «открытому обществу», представительной демократии.
6. Деградация и упадок Постмодернистской империи . К концу десятилетия Постмодернистская империя 90-х – с невероятной для предыдущих эпох скоростью! – загнила и стала демонстрировать все классические признаки деградации и упадка.
И раньше интеллектуальная продажность не была в новинку, но никогда она не была такой массовой и такой разрушительной по своим последствиям (в том числе и для самих продавшихся). В целом, продаваясь, «интеллигенция» шла двумя путями. Назовем их условно «путем Стивена Кинга» и «путем Джеффа Кунса».
Стивен Кинг начинал когда-то с талантливых рассказов с отчетливым антибуржуазным и антимилитаристским подтекстом (сказывалось прошлое активиста борьбы против Вьетнамской войны), соединяя линию, идущую от Амброза Бирса, с линией, идущей от Рея Брэдбери. С приходом успеха (и затем – коммерческого успеха) С. Кинг перешел из культуры в «массовую культуру» и утратил лицо: вместо рассказов появились романы (листаж, гонорары!); индивидуальный стиль исчез, его сменила бойкая «речепись» «экшнз»; психология исчезла, образы стали ходульными и повторяющимися; повторяющимися стали и сюжетные ходы, да и сами сюжеты – теперь у Кинга в основном либо кто-то попадает в какую-нибудь пространственную или временную дыру, либо кто-то (что-то) кого-то со свистом (причмокиванием) куда-то втягивает или засасывает... Тиражи, однако, растут. Но интерес падает даже на поле «массовой культуры». Творческая и личностная деградация налицо. Это – деградация через успех .
Джефф Кунс проявил себя как невероятно талантливый художник на очень неблагоприятном поле – в сфере рекламы. Успех дал ему возможность перейти из сферы масскульта в мир серьезной культуры – высмеяв рекламу и масскульт в конце 80-х в серии «Banality». Но в 90-е Кунс уже вновь переходит в «массовую культуру» – через псевдобунтарскую акцию «Made in Heaven». Конечно, брак с Чиччолиной – это для скандальной хроники, и в 90-е никого уже не удивишь серией фотографий полового акта в разных позициях (порноиндустрия!), даже если в качестве «звезд» – лично ты и Чиччолина. Но правила бульварного скандала соблюдены (и даже сделан вид, что это – «политическое» противостояние ханжеской рейгановской консервативной Америке! – тогда и Мадонна – «политический борец»!). Итак: скандал, успех, деньги – и деградация: откровенно скучные и убогие, хотя и высоко оплачиваемые заказные работы 90-х. Это – деградация через скандал.
У нас по «пути Стивена Кинга» пошел, например, тот же Пелевин, начавший пусть не с гениальных, но, безусловно, интересных рассказов. А по «пути Джеффа Кунса» – например, Сараскина, перешедшая от литературоведческих статей к статьям на все темы в «эпоху гласности» – и затем резко прыгнувшая в масскульт книгой о «женщинах Достоевского».
Целая плеяда самых известных у нас рок-музыкантов – Гребенщиков, Кинчев, Шевчук – опробовали по сути оба варианта: поскольку к началу 90-х их рок был и скандалом (с точки зрения «официальной культуры»), и развитием успеха в предыдущей культурной деятельности. Конец для всех оказался один: деградация до кабатчины и потакания вкусам «новых русских».
Можно проследить эту деградацию на примерах, скажем, «культовых» Тарантино, Линча и Гринуэя. Во-первых, какой смысл становиться «культовым», если «культов» так много, что «культовым» может стать и откровенно плохо сделанное («панк любит помойку»). А во-вторых, повторяемость и узнаваемость у Гринуэя, Линча и Тарантино, поточность быстро делают их неинтересными и откровенно скучными за пределами круга «фанатов». «Культ» мгновенно превращается в «культик» и сходит на нет.
«Отмена» в 90-е постмодернистской «интеллигенцией» дихотомии научного и обыденного мышления привела, естественно, к деградации до обыденного, к возврату к мещанскому common sense. К концу 90-х «интеллигенция» уже боится употреблять строго научные термины и пользоваться лексиконом серьезной философии, говорит на pidgin professional («деконструкция дискурса синтагмами репрезентируемой инсталляции» – известное дело: только тот ясно излагает, кто ясно мыслит!). Боязнь распространилась даже на сам термин «постмодернизм». Одновременно «интеллигенция» стала впадать в панику при любом столкновении со сложной реальностью. Ли Раста Брауна, например, пугает любая систематизация: систематичность явления требует систематизированного знания и систематизированного мышления, а жертвам мозаичной культуры систематизированные знания и систематизированное мышление недоступны (система предполагает иерархию и сравнение). Питер Фенд провозглашает себя «политически активным художником», но при этом мыслит категориями среднего американца (и даже бравирует этим), без конца повторяет банальности «левого бидермейера» и злобно ненавидит Сартра за то, что тот якобы «всю жизнь сидел в кафе и ораторствовал, как он ненавидит буржуазию» (хотя реальный Сартр участвовал в Сопротивлении и в Мае 68-го, лично продавал «Дело труда» в 70-х, помогал «городским партизанам» РАФ, вдохновлял революционеров в 60-е – 80-е годы, не говоря уже о прямом назначении философа и писателя). Ненависть П. Фенда к Ж.-П. Сартру – это ненависть человека времен деградации, который не может сбытьсясоциально и политически, к человеку, который полностью сбылся социально и политически, полностью реализовал себя. Иначе говоря, это зависть. Зависть к другому времени и другим «правилам игры».
Жалобы «художников» 90-х на то, что «публика не интересуется» ими, – явление того же ряда. Слово «публика» здесь – это как раз pidgin professional, эвфемизм, стыдливая и лукавая замена реальности «виртуальной реальностью». Это не «публике» не нужны «художники» 90-х – они не нужны обществу. Или, если угодно, человечеству .
Мозаичная культура возникает не впервые. Впервые она возникает лишь в масштабах не одной страны, одной империи – а глобально. В Австро-Венгрии перед ее развалом также сложилась типичная мозаичная культура. То же самое было в эллинистических государствах перед их гибелью. Постмодернистский тип культуры – со всеми его атрибутами: вторичностью, цитированием, перекомбинацией, приматом зрелища, сексуализацией, игрой – также возникает не впервые. Так было в Европе в эпоху маньеризма, в поздней Византийской империи и в позднем Риме. Совпадают даже мелкие детали, вплоть до гиперболизации «индустрии моды», увлечения «этнической музыкой» и татуировками или превращения процесса общения представителей «культурной среды» в тусовку. Аналогия с Римом особенно уместна потому, что поздний Рим, как и современный «первый мир», был паразитическим образованием – метрополия существовала за счет эксплуатации провинций и ограбления окраин, так же как сегодняшний «первый мир» существует за счет «третьего».
Классические признаки деградации и упадка лишают всяких перспектив «интеллигенцию» 90-х. Будущие историки станут писать о 90-х годах XX века как о 90-х годах XIX-го в России или 80-х годах XVIII века во Франции. «Загнивание сытого паразитического общества», «fin du siecle», «нарастание мистицизма и имморализма», «наркотизация», «усиление интереса к болезни и смерти и эстетизация их», «декаданс», «уход в мир иллюзий» и т.п.
Развитие культуры, как и в предыдущих случаях в истории человечества, будет происходить из источников за пределами мейнстрима паразитического общества – то есть из источников чуждых (либо оппозиционных) западной либеральной постмодернистской «культуре».
«Интеллигенция» 90-х сама приговорила себя к будущему забвению и осмеянию. Так ей и надо.
Александр Тарасов
8–17 июня 1999
[url]http://scepsis.ru/library/id_100.html[/url]
[/SPOILER]
[B]Долой продажную буржуазно-мещанскую культуру посредственностей, да здравствует революционная культура тружеников и творцов!
[I]Считайте, что это – манифест[/I][/B]
[SPOILER]
[B]Александр Тарасов
Долой продажную буржуазно-мещанскую культуру посредственностей, да здравствует революционная культура тружеников и творцов!
[I]Считайте, что это – манифест[/I][/B]
Мещанин действительности либо низкопоклонен, жалок, блудлив, труслив, стыден вследствие слабости и приниженности..., либо бессовестен, нагл, жаден, если представляет из себя сливки мещанства, всплывающие наверх.
А.В. Луначарский
... А между тем пила и кушала,
Вложивши душу в сей процесс,
Демократическая шушера –
Надежный друг КПСС.
Толстый
... единственное приличествующее место честному человеку в России в теперешнее время есть тюрьма!
Лев Толстой
История настойчиво и не без ехидства напоминает нам, что с сотворения мира все бунты против человеческой подлости и угнетения начинались одним храбрецом из десяти тысяч, тогда как все остальные робко ждали и медленно, нехотя, под влиянием этого человека и его единомышленников из других десятков тысяч, присоединялись к движению.
Марк Твен
Наша страна умирает. Ее убивают как раз те, кто должен “по должности” о ней заботиться – чиновники. Но чиновники предпочли свой частный интерес интересу общественному, государственному. Вроде бы ничего из ряда вон выходящего, никакого каннибализма – обычное мещанское поведение, обычная психология обывателя. Вот уже десять лет нас убеждают через СМИ, что это – нормальная психология. Да вот только последствия пребывания у власти этих “нормальных людей” оказались катастрофическими. Социальные структуры разваливаются на глазах. Север и Сибирь замерзают. Люди умирают от голода и связанных с ним болезней, стреляются, вешаются, травятся, спиваются, режут друг друга, гибнут от наркотиков и “социальных болезней” вроде туберкулеза. Закрываются школы, дети бегут из пораженных отчаянием и пьянством семей – и превращаются в добычу сутенеров и торговцев органами для трансплантации. Все западные бордели забиты нашими девушками. Голодные солдаты палят друг в друга...
Вчера казалось: СССР – это сверхдержава, “империя”, придавившая всех скала, ее не сдвинешь. Оказалось, что всего-то и надо было кинуть клич: “Не думайте о других, не думайте об “общем благе”, гребите под себя, обогащайтесь!”. Мещанин убил (разворовал) “империю”. Сегодня он добивает (доворовывает) то, что от “империи” осталось.
Наша культура умирает. Ее убивают как раз те, кто должен “по должности” ее создавать – люди, которых mass media безо всяких к тому оснований именует словом “интеллигенция” (1) . В первую очередь – это “интеллигенция” столичная, именитая, “статусная”, привыкшая лизать задницы советским партийно-государственным чиновникам и с энтузиазмом принявшаяся лизать теперь задницы чиновникам антисоветским. А заодно и банкирам – благо, у банкиров денег больше...
На наших глазах эти проститутки отказались даже от самого имени интеллигента (вспомним хотя бы печатные выступления пародиста Александра Иванова). Отказавшись от имени, эти псевдоинтеллигенты отказались от прошлого – от отечественной традиции, предписывающей интеллигенту болеть болями своей страны и думать о судьбах страны и народа, быть в оппозиции к власти, противостоять пошлости, примитивизму, мещанству, торгашеской психологии и идеологии. Интеллигенцию провозгласили “виновником” революции 1917 года (2) ! А себя эта братия решила именовать “интеллектуалами”. И эти “интеллектуалы” убивают (почти совсем убили) на наших глазах литературу, уже убили кино, довели до позорного состояния театр, загнали в нищету живопись, загнали в эмиграцию музыку, проституировали социальные науки, превратили философию в слюнявые антиинтеллектуальные псевдобогословские разглагольствования.
Интеллигентов – настоящих интеллигентов – в стране много. Но вот интеллигенции как класса (тем более как сознающего себя класса, “класса для себя”) нет. “Статусная интеллигенция” – это уже не интеллигенция. Это – торгаши. Это мелкие буржуа, занятые продажей и перепродажей самих себя (то есть проституцией и сводничеством) в сфере “интеллектуального производства”, занятые шоу-бизнесом. Интеллигенты – это учителя, врачи, библиотекари, инженеры, воспитатели в детских домах, преподаватели вузов, музейные и редакционные работники и т.п. – люди, не получающие по году зарплату, умирающие с голоду, теряющие работу, остающиеся без всяких надежд на будущее, растерянные, угнетенные, разъединенные, не осознающие себя как класс и, следовательно, не способные сформулировать свои классовые социальные интересы, а, значит, не способные и коллективно бороться за эти интересы на политической сцене.
А сборище проституток, ожесточенно дерущихся за деньги западных спонсоров, молящихся Маммоне, соревнующихся в восхвалении богачей, в прославлении Америки и либеральной системы ценностей (не бесплатно, конечно) – это не интеллигенты. Это, как совершенно справедливо выразился когда-то интеллигент Ленин, “ говно нации ”. Для того, чтобы понять, что Ленин был прав, нужно было вновь попасть в систему экономических и социальных отношений дореволюционной России и вновь своими глазами увидеть поведение этих “интеллигентов” в такой системе отношений.
Наши либеральные псевдоинтеллигенты начали с коллективных мантр о том, что их, талантливых-расталантливых, “зажимали” и “преследовали” Советская власть и КПСС. Хотя что-то незаметно было, чтобы зажимали и преследовали, например, Андрея Вознесенского или Булата Окуджаву, Егора Гайдара или Никиту Михалкова, не говоря уже о многих других, рангом помельче.
Но вот Советская власть и КПСС перестали “зажимать” и “преследовать” – наступила “гласность”. И что же? После того, как издали не издававшиеся с 30-х годов книги (от Набокова до Флоренского), показали не показывавшиеся ранее фильмы и т.п., оказалось, что король-то голый! Где шедевры, созданные “зажимаемыми”?! Нет, не давно умершими Булгаковым, Платоновым, Цветаевой, Гроссманом, а вот этими – ныне живущими?
Нет шедевров.
Где великие фильмы, которые не давала снимать “партийная цензура”? Что-то так и не появились.
Дали им “свободу”. И для чего они ее использовали? Для того, чтобы превращать пьесы Островского в порнуху, как Марк Захаров? А то мы раньше не знали, что Захаров – посредственный режиссер, поставивший когда-то по образцам, содранным с Запада, “Звезду и Смерть Хоакина Мурьеты” – и затем из спектакля в спектакль все тиражировавший и тиражировавший эту “находку” (аналогично и в кино – с “Обыкновенным чудом” и последующими “тиражными копиями”). То есть именно “партийная цензура”, сделавшая недоступной рядовому зрителю западные оригиналы захаровской “Звезды”, создала режиссеру славу и репутацию. Стоило ли после этого биться в антисоветских телеистериках, пресмыкаться перед Ельциным, жечь публично партбилет?
Когда к 1992 году стало очевидно, что наши “страдальцы” вовсе не “жертвы партийного диктата” (жертвы были – но они либо сидели, либо вынуждены были эмигрировать, либо умерли в безвестности, либо остаются безвестными и сейчас) – и об этом стали открыто писать даже в либеральных изданиях, наша “статусная интеллигенция” возненавидела свою страну и свой народ. Вот ведь горе-то какое: эти люди надеялись, что они до конца жизни (добросовестно вылизывая партийные задницы в официальной обстановке и вдохновенно ругая эти же задницы дома, на кухне) так и будут рассказывать всем желающим их слушать, что они – “гении”, вот только “тоталитаризм”-де не дает им продемонстрировать их гениальность, а “тоталитаризм” возьми да и “самораспустись” – и всем вдруг стало видно, что король-то – голый, что люди эти – не гении, а пигмеи.
И они решили переквалифицироваться в управдомы. Собственно, они и раньше были – дворецкими. “ Мацонщиками ”, как сказал, если верить Пастернаку, Табидзе.
Первым делом они призвали к расправам, опубликовав в “Известиях” знаменитое письмо. Позже его сравнивали с разными письмами и резолюциями, принимавшимися интеллигенцией в 1937 году. Это ошибка. В 37-м интеллигентами руководил страх. Они выполняли спущенные сверху приказы.
В 1993-м “подписантами” руководил не страх, а ненависть. Ненависть к стране и к народу, которые стали свидетелями их, псевдоинтеллигентов, коллективного позора – разоблачения их бездарности.
Поскольку были они не интеллигентами, а всего лишь захватившими нишу интеллигенции мещанами, торгашами, “мацонщиками”, между ними и такими же мещанами, только сидящими в креслах чиновников, не было пропасти непонимания. Одни мелкие буржуа, бездарности, пигмеи обращались с просьбой о помощи к другим. А другие этой просьбы ждали и, более того – сами намекнули, что хорошо бы с такой просьбой выступить.
Так и произошел государственный переворот 1993 года, в ходе которого одни мещане, придурковатые мещане-консерваторы – руцкие, хасбулатовы и прочие макашовы – поддались на провокацию других мещан, либеральных мещан – и дали возможность ельцинам, гайдарам, грачевым и волкогоновым вдоволь порезвиться, поубивать рядовых граждан на улицах столицы.
Теперь мы знаем, как выглядит либерализм в действии. Почти все эти несчастные люди, убитые либеральным режимом на московских улицах, были случайными жертвами – и безоружными. Тем обыватель и характерен, что, как и положено трусу, с сильным противником он не связывается ("с сильным не борись, с богатым не судись", говорит мещанская мудрость), но уж на слабом отыграться всегда готов.
Теперь мы знаем, что государственный переворот, устроенный Ельциным в октябре 1993 года, был нужен только ради того, чтобы никто не мешал нашим либералам-западникам воплощать в России их "либеральную модель" (то есть, попросту говоря, безнаказанно воровать ) – и теперь мы знаем, что нужно быть исключительно подлым и продажным, чтобы пропагандировать этот режим и получать от него награды.
И дело тут не только в "государственном перевороте" – хотя именно либералы постоянно выступают против всяких государственных переворотов и настойчиво твердят о мирной и законной передаче власти как единственно правильном способе. (Если бы речь шла не о либералах, а об "экстремистах", с оружием в руках сражающихся за свои "экстремистские" идеи, и говорить было бы не о чем.)
Дело в самом исполнении – циничном и в то же время тайном (как это всегда бывает у либералов) – под прикрытием громогласных фарисейских завываний об "угрозе демократии", о "бандах красно-коричневых погромщиков и убийц". Даже официальная, правительственная следственная комиссия (Генеральной прокуратуры), изучавшая события октября 1993 года, вынуждена была признать, что первые выстрелы и у "Белого дома", и в Останкино были сделаны именно правительственной стороной (с провокационной целью). Опубликована, например, схема, на которой показано, с какого именно места бойцом спецназа ("23-го ОСМБР") был сделан первый выстрел в толпу в Останкино – в спину демонстрантам, из здания АСК-1 (противники режима Ельцина, напомню, митинговали перед стоящим через дорогу зданием АСК-3). Доказано следствием и напечатано в газетах, что видеоинженер С.Н. Красильников, убитый внутри здания АСК-3 и представленный СМИ как "жертва макашовских боевиков" (и получивший посмертно от либерального режима Ельцина орден "За личное мужество"), был на самом деле убит выстрелом в упор спецназовцем отряда "Витязь" – для того, чтобы можно было предоставить миру доказательства "красно-коричневого террора". Доказано следствием, что единственная жертва среди военнослужащих в Останкине – боец отряда "Витязь" Н.Ю. Ситников – был убит вовсе не "макашовцами", а своими же (хотя он тоже активно выдавался за жертву "красно-коричневых боевиков"). Собственно, в случае с Ситниковым и доказывать было нечего: он был убит из крупнокалиберного пулемета БТР, а у "макашовцев" никаких БТР не было, БТР обстреливали здание телецентра "Останкино" через час после начала расстрела – с тем, чтобы оставить следы "штурма" и обстрела здания "восставшими".
Кстати, наши либеральные тележурналисты, работавшие в "Останкино", не могли не знать всего этого. Но они промолчали. То есть – разделили ответственность с режимом Ельцина за преступления этого режима. И странно мне было слушать свистопляску вокруг убийства Листьева: он не выступил, в отличие от Любимова и Политковского, против провокации режима в октябре 1993 года – значит, поддержал этот режим, значит, сам выбрал, в какой стране ему жить и по каким правилам. Мне его не жалко. А уж убитого своими спецназовца – тем более. Не хватало еще, чтобы на Руси скорбели о смерти опричника (3) !
Следствие Генеральной прокуратуры установило также, что из оружия, принадлежащего сторонникам Руцкого и Хасбулатова, не было убито ни одного человека. А оружие другой стороны следствию предоставлено для экспертизы не было.
"Гуманный демократический" либеральный режим Ельцина использовал в октябре 1993 года против безоружных разрывные пули, давным-давно запрещенные международными соглашениями. Это доказано следствием, и известны имена убитых этими пулями: Климов Ю.П., 42 лет; Обух Д.В., 18 лет; Петухова Н.Ю., 19 лет.
"Гуманный демократический" либеральный режим Ельцина использовал в октябре 1993 года против безоружных пули со смещенным центром тяжести – тоже запрещенные (хотя и недавно, в отличие от разрывных) международными соглашениями. Это доказано следствием, и известны имена убитых такими пулями: Дудник Д.М., 20 лет; Валевич В.И., 47 лет; Девонисский А.В., 37 лет; Денисов Р.В., 15 лет; Пантелеев И.В., 20 лет; Песков Ю.Е., 20 лет; Пестряков Д.В., 28 лет.
30-летний Игорь Моргунов 3 октября в Останкине был убит осколком снаряда в грудь (данные следствия), хотя, если верить режиму Ельцина и его платным пропагандистам, этого просто не могло быть. Между прочим, одежду Моргунова у следствия отобрали и уничтожили (как и во многих других случаях, когда гуманные либералы не хотели оставлять вещественных доказательств своего совсем уже запредельного "гуманизма").
Защитники “гуманного демократического” либерального режима Ельцина ставили на безоружных людях эксперименты (ну любопытно им было! понимаете – нацистским врачам, ставившим свои эксперименты в концлагерях, тоже было любопытно ), например: что будет с человеком, если ему с близкого расстояния (в упор, скажем) выстрелить в живот (или в лицо) патроном с “черемухой”. В результате экспериментов удалось выяснить, что враги либерализма от таких выстрелов умирают – и не просто умирают, а в мучениях. Это тоже доказано следствием. Вот имена жертв: Кудрявцев О.В., 25 лет; Нелюбов С.В., 23 лет.
Защитники “гуманного демократического” режима Ельцина в октябре избивали и подвергали пыткам и истязаниям задержанных и пленных. А после этих пыток и истязаний либералы добивали раненых и измученных людей. Это также доказано следствием. Вот имена жертв: Зотов С.Я., 41 года; Кобяков В.Н., 33 лет; Петухова Н.Ю., 19 лет; Темлянцев Ю.А., 32 лет; Шабалин А.М., 31 года; Абахов В.А., 44 лет; Адамлюк О.Ю., 20 лет; Артамонов Д.Н., 17 лет; Гулин А.К., 33 лет; Денискин А.А., 25 лет; Еговцев Ю.Л., 47 лет; Ермаков В..А, 44 лет; Калинин К.В., 14 лет; Кургин М.А., 46 лет; Марченко Д.В., 28 лет; Павлов В.А., 30 лет; Парнюгин С.И., 21 года; Пименов Ю.А., 41 года; Салиб Ассаф, 24 лет; Сурский А.М., 45 лет; Хануш Фади, 30 лет; Челяков Н.Н., 44 лет; Чопоров В.Д., 52 лет; Шалимов Ю.В., 30 лет; Шевырев С.В, 48 лет; Солоха А.С., 54 лет.
Вся наша либеральная “интеллигенция” не могла не знать, например, перед президентскими выборами 1996 года (если, конечно, хотела знать, а если не хотела – это не оправдание), что действия режима Ельцина в октябре 1993 года квалифицированы как военные преступления и преступления против человечества. Пропагандировавшая за Ельцина либеральная “интеллигенция” не могла не знать, что на военных преступников не распространяется срок давности и право убежища. Самый главный военный преступник в событиях 1993 года – конечно, либерал Ельцин. Но и все остальные – Лужков, Черномырдин, Грачев, Ерин и вся братия помельче – тоже военные преступники. По международным законам, приказы военных преступников не подлежат исполнению – в противном случае те, кто их выполняет, сами становятся военными преступниками. А как, интересно, называть тех, кто пропагандирует в СМИ военных преступников? И какую ответственность за это они должны нести?
Выступив пропагандистами режима Ельцина, Дмитрий Лихачев и Андрей Макаревич, Мария Арбатова и Марк Захаров, Мариэтта Чудакова и Борис Стругацкий, хотят они того или нет, сделали себя соучастниками военных преступлений, то есть военными преступниками. Разумеется, раз у власти в стране стоит их соучастник – им не грозит преследование "по закону". Но они сами себя сделали законным объектом возмездия для любой жертвы правительственного террора октября 1993 года, для любого родственника этих жертв. Если кто-то захочет совершить над ними "самосуд" – он имеет на это полное моральное право. И не только моральное. Режим военных преступников – преступный режим. Всякий вправе и даже, если на то пошло, обязан бороться с преступным режимом. Герои Сопротивления, с точки зрения фашистов, были преступниками, но на самом деле они были именно героями. И если с преступлениями не борются государство и правительство (поскольку и государство, и правительство, как у нас, преступные) – право на наказание переходит к гражданам и к объединениям граждан. И это уже не самосуд. И даже не самооборона. Это – моральный долг каждого честного и порядочного человека.
Октябрь 1993 года был лишь прологом к чеченской бойне. Это ведь не "коммунисты" бомбили Грозный и другие чеченские города и села без разбора – и под бомбами погибли десятки тысяч человек. Это ведь не "коммунисты" устраивали "зачистки" чеченских сел, после которых оставались только обгоревшие трупы женщин и детей. Это ведь не "коммунисты" создали "фильтрационные" лагеря, где людей подвергали пыткам и где практиковались бессудные расстрелы. Это ведь не "коммунисты" насиловали двенадцатилетних девочек (русских, кстати, а не чеченок), а потом убивали их, расчленяли и сжигали, – чтобы не осталось следов (и не "коммунистическая" печать об этом написала, а самая что ни на есть либеральная).
Действия либерального режима Ельцина в Чечне – это геноцид (в форме этноцида ). Преступления ельцинского режима в Чечне однозначно квалифицируется Международной конвенцией “О предупреждении преступления геноцида и наказании за него” как этноцид. О том, что это военные преступления и преступления против человечества – и говорить нечего, это само собой разумеется. Любой, кто защищает режим Ельцина – защищает геноцид. Если этот защитник или его семья завтра станут жертвой чеченских террористов – ему не на что жаловаться и не на кого обижаться, кроме самого себя. Всякий, кто не борется с режимом, практикующим геноцид (инвалидов, детей и т.п. я в виду не имею, понятно), – пособник этого режима. Всякий, кто активно поддерживает этот режим, – сам становится военным преступником. Он вне закона.
Понятия "военные преступления" и "геноцид" ввели в международное право не "коммунисты". Это – изобретения буржуазной либеральной политической мысли. Правда, эти изобретения никогда не мешали господам либералам закрывать глаза на факты геноцида или на военные преступления там и тогда, где и когда это было выгодно для господ либералов по политическим или экономическим соображениям. Либеральный Запад “не заметил” геноцида индейцев аче-гуаяки в Парагвае, либеральный Запад “не заметил” массового искусственного голода, организованного Индонезией на Восточном Тиморе, либеральный Запад “не замечал” десятилетиями геноцид, развязанный против собственного народа режимом Мобуту в Заире. И т.д., и т.д. Примеры можно множить до бесконечности. Либеральный Запад, помимо прочего, активно поддерживал режимы геноцида – и даже сам подталкивал их к геноциду – как это было в Биафре. Наконец, эти изобретения буржуазной либеральной мысли не мешали господам либералам самим творить преступления – как это было, например, во Вьетнаме, где военные преступления и преступления против человечества носили массовый характер, а гласности (и то случайно) была предана лишь история Сонгми (а применение “agent orange” – это и вовсе, с точки зрения международного права, акт геноцида – так же, впрочем, как и применение снарядов и бомб с урановой начинкой в Ираке и против сербов в Боснии) (4) .
Дошел до геноцида и либеральный режим Ельцина. Либеральное (ну не фашистское же и не коммунистическое) правительство России решило послать 18-летних мальчишек в Чечню убивать людей и умирать самим – только ради того, чтобы господа Черномырдин, Чубайс, Кобзон и разные либеральные банкиры (Березовский) контролировали транспорт каспийской нефти в черноморские порты и наживались на этом. Убили 110 тысяч (население двух Гренландий, или двух Сейшел, или таких стран, как Гренада и Французская Гвиана).
А либеральный Запад, фарисейски пожурив Ельцина за "излишнюю жестокость" в Чечне, давал ему все новые и новые кредиты, принимал в Совет Европы, давал деньги и советников для предвыборной кампании и т.д., и т.п. – а вот Радована Караджича, например, тащит в суд, хотя ответственность Караджича за военные преступления в Боснии так и не удалось доказать на суде в Гааге!
С нашей либеральной мещанской псевдоинтеллигенцией, лижущей зады денежным мешкам, со всеми этими голембиовскими, ципко, улюкаевыми, найшулями и прочими – все понятно. Они замарали себя так, что не отмыться. Если бы завтра новый Нюрнбергский трибунал судил либеральный режим Ельцина – место всем этим духовным проституткам на скамье подсудимых было бы обеспечено: где-то в задних рядах, в поздних заседаниях, после того, как уже осудили главных преступников, где-то среди рядовой мелюзги, подпевал Александра Н. Яковлева и Геннадия Э. Бурбулиса.
Но есть, конечно, либералы, которые, прочтя все это, могут завопить: сие не о нас! Мы не выступали по Центральному TV, мы не писали в “Известиях” “раздавите гадину”, мы не участвовали ни в московской бойне, ни в в чеченской, ни прямо, ни даже косвенно! Нельзя распространять на нас принцип коллективной ответственности. Это все было в Москве да в Чечне, а в нашей Тьмутаракани все было мирком да ладком – и даже напротив, народ расправил плечи после ига парткомов, стал жить лучше и свободнее!
Насчет того, насколько “народ” стал “свободнее” в “тьмутараканях”, существуют, увы, некоторые социологические данные. Например, результаты социологических исследований в Сибири изложены в статье Марины Шабановой “Свобода в условиях реформ” ( “Свободная мысль”, 1996, №4). Оказывается, житель сибирской провинции чувствует себя менее свободным, чем в советский период! Раньше он страдал от дефицита товаров и продуктов – сегодня во многих сельских районах этот дефицит усугубился, но, в отличие от прежнего времени, сибиряки не могут съездить в крупный город и купить себе товар: нет денег ни на поездку, ни на покупку товара. Раньше сибиряки страдали от ограниченного выбора сферы деятельности (особенно на селе) – сегодня ситуация ухудшилась : безработица заставляет людей соглашаться вообще на любую работу – и тут уж “не до жиру”: интересная она или не интересная, тяжелая или не тяжелая, монотонная или не монотонная, позорная или не позорная, есть к ней способности или нет – уже никого не волнует. Вчера сибиряки страдали от жилищных проблем (в городах) – сегодня ситуация усугубилась : строительство государственного (муниципального) жилья сведено до минимума, а на частное нет денег. То же самое и с переменой места жительства (миграцией). Вчера сибиряк, если он много работал – много зарабатывал. Сегодня он, даже работая на полторы-две ставки или на трех работах, неспособен решить свои материальные проблемы. “Рыночная стоимость” его труда несопоставима со стоимостью товаров, продуктов и услуг. Не говоря уже о том, что зарплату не платят по полгода. Вчера сибиряки страдали от социального неравенства (по отношению к местной номенклатуре) – сегодня ситуация усугубилась до невероятного: 70% сибиряков ощущают себя нищими – и где уж им до “сладкой жизни” “новых русских”! Наконец, вчера сибиряк страдал от произвола власть имущих – сегодня ситуация усугубилась чрезвычайно : сегодня нет “центра”, где можно искать защиту от произвола – “права человека зависят от наличия у него денег” (так говорят сами участники обследования); нет парткома, которым можно испугать зарвавшегося начальника; не страшны никому газеты – критикуй не критикуй, ничего не изменится. И так далее.
Если говорить коротко, то из исследования, описанного Шабановой, видно, что либералы, придя к власти, сделали большинство населения России нищими. Не может быть свободным нищий.
Есть один результат деятельности либерального режима Ельцина, который касается не только Чечни или Москвы. Он относится ко всей стране. Это – гибель населения России в результате проводимых либералами реформ. За последние шесть лет в России противоестественно вымерло шесть с половиной миллионов человек (5) .
Это уже геноцид по отношению ко всему населению России, ко всем народам, ее населяющим. И за него ответственны все, кто поддерживает – активно или пассивно – режим Ельцина. Каждый местный мелкий паршивый либерал – соучастник убийства 6,5 миллионов человек (6) . Каждого можно смело судить – и смело расстреливать несколько десятков тысяч раз. Знаменитый Чикатило по сравнению с каждым российским либералом – первоклассник, виновный в том, что стрелял из рогатки по воробьям.
И насколько симпатичней такого убийцы-либерала самый страшный чекист-большевик в кожаной куртке и с маузером в руке! Тот приходил к осужденному, зачитывал приговор ЧК и лично расстреливал. Все было ясно и открыто. Сам чекист знал, что если он попадет в руки врага, – пощады не будет.
А либерал лично не стреляет. Он создает условия для массовой гибели людей. Притом не своих политических противников, активно против него боровшихся, не представителей враждебного класса, а просто самых слабых, тех, кто не может сопротивляться, – стариков, инвалидов, больных... “Санитары леса”! Волки, а не люди (7) . Даже гитлеровцы с их “программой эвтаназии” выглядят менее ханжески, чем наши либералы!
Насколько симпатичнее и честнее все-таки смотрятся те же большевики и эсеры или те же большевики и анархисты-махновцы, которые честно и в открытом бою и с оружием в руках выясняли между собой отношения (идейные споры, между прочим!). Уж если гражданской войне сопутствовал голод, то не в силу “коварного замысла” Ленина, или Троцкого, или Махно, – а постольку, поскольку разрушения, болезни и голод всегда следовали за войной. Либералы организовали голод в мирное время. И не для всех – а лишь для самых слабых. Крестьяне, озверевшие от продразверстки, могли поднимать восстания (как на Тамбовщине или в Западной Сибири) – разрозненные и не знакомые друг с другом 80-летние дряхлые старики, инвалиды-спинальники, слепые, измученные болями хроники (в том числе онкологические больные) не могут поднять восстание. Либералам нечего бояться. Они убивают безнаказанно.
Потому и распространяется на российских либералов принцип коллективной ответственности, что их преступление не индивидуально.
Режим Ельцина мало того, что преступен – он еще и незаконен. И незаконен именно с точки зрения либерализма. Это ведь либералы считают важнейшим фактором легитимность режима. А легитимность, по их мнению, гарантируется поддержкой народа. А поддержка народа выявляется на выборах и на референдумах.
После государственного переворота 1993 года либеральный режим провел “выборы” и провел “референдум”. Правда, он отстранил от выборов значительную часть своих противников. Правда, результаты выборов были сфальсифицированы (что было много раз доказано уже в 1994 году – но власти, естественно, проигнорировали эти доказательства, даже доклад группы “демократа” Собянина).
Были сфальсифицированы и результаты референдума по “ельцинской” конституции. Что тоже было доказано уже в 1994 году. Но даже по официальным цифрам получалось, что за конституцию Ельцина высказался лишь 31% граждан, имевших право голоса. Дураку понятно, что конституция, принятая 1/3 населения, – незаконная конституция.
Но дело еще и в том, что ведь и референдума по конституции в декабре 1993 года не было! “Референдумом” в рептильной проправительственной прозападной буржуазной печати, сознательно передергивая, называли то, что во всех официальных документах скромно именовалось “опросом населения”. А “опрос населения” никакой юридической силы не имел и никаких правовых последствий за собой не влек. В стране в декабре 1993 года действовал никем не отмененный Закон о референдуме, который гласил, что при проведении референдума по конституционным вопросам для принятия положительного решения требовалось большинство от общего числа избирателей. Режим же Ельцина в положении об “опросе” записал, что достаточно большинства в 50% + 1 голос от числа принявших участие в опросе. Так произошла грандиозная фальсификация. “Ельцинская” конституция не набрала на самом деле и того 31% голосов всех граждан, имеющих право голоса, о котором говорилось выше. Но даже если бы и набрала – это недостаточно для ее введения в действие. Но ее ввели.
То есть: конституция 1993 года незаконна и не действует. То есть: все законы, принятые в соответствии с ней – не действуют. То есть: власть, опирающаяся на эту конституцию – незаконна. Незаконны все – от президента и до последнего постового милиционера.
Это значит, что если подходить к делу с позиций строгого либерализма, законной власти в стране нет. Режим Ельцина – режим узурпаторов, захвативших власть противозаконно. Ельцин и его сторонники – государственные преступники.
Так что каждого нашего либерала – сторонника режима Ельцина или хотя бы признающего “ельцинскую” конституцию – можно смело судить если не за геноцид, то за мятеж и государственный переворот.
Наши либеральные псевдоинтеллигенты, присосавшиеся к кормушке при новой власти, до сих пор не краснея, оправдывают свои действия в октябре 1993 года. Из всех, кто подписался под знаменитым письмом в “Известиях”, только один (!) – писатель Юрий Давыдов – публично заявил позже о раскаянии. Остальные твердят, что они-де заботились о “судьбах страны”, о “будущем нашей молодежи” и т.п. Мария Арбатова по TV так прямо и заявила: я, дескать, всю жизнь жила при “коммунизме”, по моей, дескать, судьбе, этот “коммунизм” проехал (подразумевалось: не дал мне стать великой писательницей) – и теперь, дескать, я не хочу, чтобы “коммунизм” проехал по судьбам и жизням молодых. Это “объяснение” более чем показательно. Это – точное выражение распространенного у наших "демократов" комплекса предрассудков, комплекса в основе своей глубоко мифологического, гностического и конспирологического. В принципе он ничем не отличается от такого же комплекса у наших "патриотов”, уверенных, что все их беды, начиная от неудачной карьеры и кончая проблемами в семье, – результат "жидо-масонского заговора". "И сам горбат, и стихи горбаты. А кто виноват? – Жиды виноваты". Вот и здесь – то же самое. Только на место "жидов" подставляются "коммуняки" (8) .
Средний человек, обыватель, как известно, не любит и не умеет думать – и потому требует, чтобы на сложные вопросы ему давали простые ответы. "Образ врага" – это и есть такой простой ответ. Достаточно внушить себе, что во всем виноваты "коммунисты", – и можно отключать мозг и не замечать, что реальность гораздо сложнее такого простого ответа, не думать, что же это за коммунисты такие странные были, что Маркса их заставляли в системе партучебы изучать из-под палки, да еще и в упрощенном, оглупленном и оскопленном виде, – а они все равно не понимали и сразу после сдачи экзамена раз и навсегда забывали весь "марксизм-ленинизм". Что же это за коммунисты такие странные были, что больше всего им хотелось стать капиталистами, – и они ими стали: совсем недавно, у нас на глазах. Что же это за коммунисты такие странные были, что они все едва не поголовно, как писал когда-то Платон, "в один день и одну бедственную ночь" "коллективно прозрели" и превратились в поборников рынка и буржуазной демократии, сохранив, впрочем, теплые места в высоких кабинетах (а то и сменив кабинеты на более высокие) и приумножив свои капиталы...
Когда-то давно М. Горький предупреждал коммунистов (не тех "коммунистов", которые выступают в роли демонов в мещанском сознании наших “демократов”, а настоящих, реально существовавших), что они – лишь крошечная кучка, действующая в многомиллионной массе российских мещан, – и их отчаянный социальный эксперимент элементарно может в этом мещанском болоте увязнуть и захлебнуться. Так и случилось. Вырезав почти поголовно способных к "излишне самостоятельному" мышлению большевиков (два поколения подряд), а заодно и всех других потенциально опасных "излишне самостоятельных", Сталин успешно насадил приспособленцев-мещан, типичную посредственность на всех этажах социальной иерархии – снизу доверху, от парткомов и сельсоветов и до Политбюро. Василий Аксенов, когда он еще был писателем, а не живым мертвецом – жалким музейным экспонатом, посмертным наследником своей прижизненной славы, – совершенно верно определил Жданова как типичного мещанина. А ведь Жданов, как известно, был одним из самых развитых и образованных субъектов в сталинском руководстве. Жданову Аксенов совершенно верно противопоставил фигуру Зощенко, подлинно революционного художника (этот очевидный для любого отечественного левака факт либеральная критика (в лице Бенедикта Сарнова и Бориса Парамонова) только-только – и с огромным трудом, упираясь и озираясь, – начинает признавать). Брежнев – типичный обыватель – занял уже последнюю, самую высокую, ступеньку власти в стране, а на остальных ступеньках расселись маленькие брежневы. Это, впрочем, там же и тогда же написал тот же Аксенов, еще не эмигрант и еще интеллигент (9) .
Все, чего не хватало отечественному мещанину для создания полноценного мещанского государства и полноценного мещанского общества, тотального царства мещанства – это соответствующей идеологии. Увы и ах, отечественный обыватель, даже захватив власть и вырезав всех "иных", вынужден был использовать в качестве официального прикрытия чуждую себе идеологию – марксизм. Конечно, обыватель ее максимально исказил, искорежил, оглупил, но отказаться от нее не мог: она была единственным основанием легитимности, законной преемственности власти. А без разрушения этой чуждой для себя идеологии (плоть от плоти и кровь от крови европейского Возрождения и Просвещения, идеологии, ориентированной на активную творческую личность, а не на мещанина, идеологии, прямо придающей анафеме мещанина, конформиста, мелкого буржуа) никак нельзя было насадить вместо классической европейской культуры мещанскую псевдокультуру.
Даже когда появилась mass media, даже когда социальная психология изучила поведенческие реакции мещанской массы, даже когда реклама научилась манипулировать мещанским потребительским стадом, даже когда на Западе была создана обывательская "массовая культура" – наши мещане у власти все еще боялись отказаться от тяжкого марксистского креста, справедливо опасаясь, что тот, кто первый предложит его сбросить, будет сожран конкурентами.
Понадобилось новое поколение руководителей – поколение совершенно серых, бесцветных, несамостоятельных, трусливых, зависимых от "советников" мещан – поколение михаилов горбачевых и вадимов медведевых – чтобы властвующий обыватель оказался неспособен даже на самом примитивном уровне поддерживать жизнедеятельность Системы – и Система начала стихийно распадаться.
Понадобилось еще более молодое поколение мещан – поколение "мальчишей-плохишей", гайдаров и чубайсов – жадных, циничных, презирающих свой народ и открыто мечтающих о стиле жизни западных менеджеров и капиталистов (яппи), тотально аморальных – чтобы властвующий мещанин рискнул наконец отказаться от марксистских одежд – одежд героя-революционера – и стать тем, чем он и является на самом деле: мелким буржуа, хищником, собственником, посредственностью, требующей, чтобы другие посредственности – наемные посредственности – слепили для его нужд понятную его убогому умишку и психологически комфортную культуру посредственностей.
Западным мещанам было легче. В 40-е годы нашего века мещанская "массовая культура" окончательно задавила европейскую классическую культуру в США, а к концу 70-х годов – и в Западной Европе. Немещанская – подлинная – культура оказалась загнана в резервации, в интеллектуальные гетто, оттеснена на периферию, стала недоступной для масс.
Последнее утверждение может показаться парадоксальным, поскольку формально все выглядит наоборот: современные методы тиражирования (то есть: удешевление предметов искусства) и mass media (то есть: удешевление и облегчение их доставки "потребителю") вроде бы сделали "высокое искусство" более доступным широким кругам населения. Но это иллюзия. Во-первых, каналы тиражирования и доставки настолько забиты произведениями псевдокультуры, что "потребитель" обычно даже и не подозревает о существовании подлинного искусства, во-вторых, формирование потребностей и эстетических установок происходит в "допотребительский" период: в семье (обычно полностью интегрированной "масскультом") и в школе, которая сегодня уже отчуждена от культуры и образовательно и воспитательно: американская средняя школа, например, это – спорт, секс, низкое качество образования и полное отсутствие воспитания, американская высшая школа – это то же самое плюс сверхузкая специализация. В-третьих, настоящее искусство, если оно даже доходит до масс, подается как развлечение, то есть как товар : "потребитель" не способен воспринять искусство как искусство, то есть как способ познания и освоения действительности, не способен пережить катарсис, он воспринимает предмет искусства как "продукт" – то есть ведет себя именно как потребитель. Говоря иначе, он не способен воспринять внутренние эстетические законы "высокой культуры", а потребляет ее по правилам общества потребления и в соответствии с эстетикой общества потребления (яркие примеры этого даны в романе Фрица Лейбера "Серебряные яйцеглавы", где герой – жертва "масскульта" не способен воспринимать романы Достоевского иначе как занудно написанные детективы, или в знаменитом клипе Сида Вишеза "Мой путь", где Сид "поет" эту сентиментально-слащавую песню в манере "Sex Pistols", издеваясь над собравшейся буржуазной публикой, а та этого не понимает и восхищается, услышав знакомые слова и музыку).
Европейская школа в первые десятилетия XX века была часто – а в России даже в основном – ориентирована на "высокую культуру", на включение ученика в европейскую прогрессивную культурную традицию: научившись читать и усвоив в школе эстетические установки "высокой культуры", ученик, если он не был дураком и лентяем, был готов к аутентичному восприятию и личному переживанию Достоевского, Ницше, Блока, Пастернака и т.д., которые становились для него лично значимыми, превращались в важную часть его внутреннего мира и занимали в его шкале ценностей подобающее им высокое место. Напротив, между сегодняшней школой и подлинной культурой существует разрыв (это явление тоже рождено Америкой – еще на заре возникновения "масскульта", в эпоху “genteel tradition”): эти два института общества существуют в разных мирах, в разных измерениях, фактически они уже враждебны друг другу. Школа выпускает не творцов, а потребителей – в соответствии с "указанием" Олдоса Хаксли: "Научите человека [только] читать – и он будет читать одну порнографию". Маркузе в "Одномерном человеке" справедливо осознал этот процесс как продолжение политики классового репрессивного общества по отчуждению масс от "трансцедентирующих истин изящных искусств, эстетики жизни и мысли" – только иными, "демократическими" средствами, и верно заключил: "этот грех нельзя исправить дешевыми изданиями, всеобщим образованием, долгоиграющими пластинками и упразднением торжественного наряда в театре и концертном зале".
Как только мещанская “массовая культура” победила и за океаном, и в Западной Европе европейскую классическую культуру, буржуазное общество созидания было сожрано буржуазным обществом потребления. В духовном смысле капитализм стал паразитическим строем.
Обыватель окончательно провозгласил себя "нормой" и нацепил на себя антинаучный, но благопристойно выглядящий ярлык "среднего класса", услужливо подсунутый буржуазными "учеными". Возникло нечто вроде "Цивилизации Среднего Класса".
"Цивилизация Среднего Класса" – это и есть тот самый "мещанский рай". Классовые и социальные конфликты в нем отчасти сглажены, абортированы, отчасти замалчиваются. Большая часть политического спектра накрывают "центристы". Традиционные политические различия стерлись, термины утратили определенность и былое значение. "Левые" почти неотличимы от "правых". Действительные радикалы оттеснены на обочину политической жизни: обывателю чужд радикализм, обыватель помешан на стабильности. Разумеется, поддержание такого положения требует "вливаний извне". "Средний класс" Британии (метрополии) формировался за счет ограбления колоний. "Средний класс" Запада поддерживает "качество жизни" за счет ограбления транснациональными корпорациями стран "третьего мира" (уже в 1985 году из каждого доллара доходов в США 52 цента были результатом неэквивалентного обмена со странами "третьего мира" – то есть установись на Земле "справедливый экономический порядок", о котором так любили рассуждать западные политические лидеры в 80-е годы, доходы американцев упали бы более чем вдвое!; но США – вовсе не лидер в этом списке: в крошечном и вроде бы незаметном Люксембурге из каждого франка доходов 86,5 (!) сантима – украдены у стран "третьего мира").
"Цивилизация Среднего Класса" – с ее средним уровнем жизни, среднего качества "культурой", основанной на центризме политической жизнью – вполне естественно довольствуется буржуазной "представительной демократией" (то, что специалисты давно уже издеваются над "представительной демократией”, называя ее, как, например, Майкл Паренти, "грандиозным шоу" и "пошлым фарсом", – ничего не меняет: пусть себе "яйцеголовые" тешатся!): ведь "представительная демократия”, как мы помним – это не власть лучших, а власть себе подобных, то есть посредственностей. То, что за кулисами этой системы стоит крупный капитал, который и есть подлинная власть, – посредственность, естественно, не осознает: на то она и посредственность (а если и осознает, то старается об этом не думать и не вспоминать; таким образом, обыватель становится соучастником всех преступлений Запада – и тем самым дает юридическое и моральное право, например, исламским террористам на неизбирательный террор ).
Наши платные певцы либерализма, – начиная от Чубайса и кончая всякими там клямкиными и нуйкиными, – уже много лет убеждают нас, что западное мещанское общество – это общество социально и политически активных личностей. Чушь собачья! В эпоху наибольшего влияния антивоенного и "зеленого" движений в ФРГ этим "гражданским инициативам" удалось суммарно привлечь хотя бы один раз хоть к какой-нибудь деятельности не более 450 тысяч человек – это в 60-миллионной стране! Даже в США в 60-е – первую половину 70-х годов (в условиях вьетнамской войны и остро стоящей расовой проблемы) все действительно серьезные "гражданские инициативы" (антивоенное, негритянское, индейское, женское, студенческое движения, движение за гражданские права, движение чиканос) смогли привлечь хотя бы один раз хоть к какой-нибудь акции не более 1 миллиона 200 тысяч человек – это в 215-миллионной стране!
Норман Бирнбаум еще в 1969 году – то есть тогда, когда многим консерваторам казалось, что "Америка стоит на пороге революции, хаоса и анархии", – показал, что весь "радикализм" "среднего класса" – миф, и все, что хочет "средний класс", это улучшить (или сохранить) "благоприятные условия своей жизнедеятельности" за счет государства. Все правильно. Томас Дай и Харман Зиглер в своей знаменитой книге "Ирония демократии" показали, что рядовой американец вступает в какие-то объединения и организации, действующие на социальной и политической арене, в основном ради сохранения status quo (и потому ведущий метод действия таких организаций – лоббирование). Так на практике проявляется выявленное еще Марией Оссовской в ее замечательной книге "Moralnosc mieszchanska" превалирующее стремление буржуазии, мещанства к безопасности, надежности существования (в отличие, например, от аристократии, стремившейся к славе) (10).
Уравновесив "крайности" испугавших обывателя радикальных 60-х годов ("Sixty Rollers") “неоконсерватизмом” 80-х, "мещанский рай" обрел идеологию – Либерализм. Собственно, либерализм – это мировоззрение сытого обывателя, сытого и довольного своим существованием, обывателя, не стремящегося к серьезным переменам и боящегося их (11). Либерализм – это псевдорелигия западного мещанина, который временно оказался в условиях минимально гарантированного достатка и комфорта, розового сытого болота, "мещанского рая", где горизонт событий ограничен подстриженной лужайкой соседнего коттеджа и экраном телевизора (а на экране – тоже одни мещане: вплоть до самых "верхов" (12), вплоть до умственно отсталого Рейгана (правый, консервативный вариант мещанина) (13) и придурковатого трусливого Клинтона ("левый", "прогрессивный" вариант обывателя), но в основном – "мыльные оперы" из жизни мещан, телевикторины с участием мещан, спорт – чтоб подхлестнуть эмоции засидевшихся дома мещан, и т.д.). Либерализм – наиболее адекватная идеология для Welfare State.
Eще четверть века назад Э. Хакер в своей книге "Конец Американской Эры" с удивлением и явным расстройством (поскольку он считал себя либералом) обнаружил, что "либерализм целиком превратился в философию оправдания привилегий среднего класса", в "способ, который позволяет зажиточным гражданам, с одной стороны, считать себя прогрессивными, а с другой – избегать расплаты за свои "прогрессивные" принципы".
Обыватель втайне подозревает, что его сытое существование может оказаться не вечным. Поэтому он, с одной стороны, постоянно сам себя успокаивает (Френсис Фукуяма с его "Концом истории" и т.п.), с другой – пытается строго ограничить размеры "рая" и численность "избранных" (поэтому либеральный подход не распространяется на "чужих" – западный обыватель удивительным образом не замечает 10% обездоленных в своих собственных странах: их как бы нет, в кварталы бедняков – в трущобы, гетто – либералы "случайно" не заходят, нищих на улицах они "не видят", даже если смотрят прямо на них; из этого же ряда – все ужесточающееся эмиграционное законодательство: "всякие там" турки, курды, арабы, цыгане, румыны и прочие "инородцы" – это "недочеловеки", им нечего делать в западном мещанском раю!).
Точно так же не распространяется либерализм и на страны "третьего мира". Пол-Африки может смело умирать от голода – сытый и богатый Запад, выкачавший из Африки биллионы и биллионы долларов, истребивший миллионы африканцев (и не заплативший за это никакой компенсации никаким родственникам убитых), будет лишь изредка замечать "трагедию Сахеля", ханжески сочувствовать и откупаться мизерными подачками – мешками со слежавшейся, окаменевшей мукой, изъятой из стратегических армейских запасов, созданных когда-то на случай ядерной войны (14).
Сейчас, когда рухнули СССР и ОВД и определилась возможность превратить в капиталистическую периферию или полупериферию страны бывшего "восточного блока", а заодно и полностью подчинить себе те страны "третьего мира", которые ранее были советской клиентелой, по логике вещей, Welfare State должно бы расцвести пышным цветом, расширить свои рамки, интегрировать в "мещанский рай" остающиеся за его границами слои и территории – да и просто повысить общий уровень благосостояния (за счет прекращения общей гонки вооружений и перераспределения сверхприбылей, выкачиваемых из новых зон эксплуатации и ограбления – еще вчера советских, еще вчера недоступных).
Не тут-то было! Мещанская цивилизация, обнаружив, что "советской угрозы" нет, и перестав страшиться "повторения большевистской революции" у себя дома, наоборот, резко поправела, стала агрессивно нетерпима к собственным социальным низам – и уже готова, как выражаются западногерманские левые, "скинуть нижнюю треть" общества. Частнособственнический инстинкт, мещанский эгоизм оказались сильнее элементарного расчета: западная цивилизация обывателей готова пойти на возрождение в собственных странах полномасштабной классовой борьбы – лишь бы не делиться с "нижней третью" открывшимися возможностями быстро повысить свой материальный, потребительский уровень.
Очень показателен пример Клинтона, либерала из либералов, которого его более консервативные оппоненты от либерализма готовы были записать чуть ли не в “леваки”. Клинтон начинал с фарисейских речей о том, что современное высококачественное здравоохранение должно быть доступно всем американцам – даже самым бедным, но никакого доступного здравоохранения не ввел, а напротив, урезал в августе 1996 года программы социальной помощи, оставив за бортом Welfare State еще минимум 6 миллионов американцев – в первую очередь, конечно, иммигрантов (нечего, мол, вам лезть в нашу сытую Америку!).
Даже за те самые "права человека", что лежат, вроде бы, в основе идеологии либерализма, либералы "борются" как-то странно, выборочно. Они устраивали бурные пропагандистские кампании в защиту "своих" – например, сторонников капитализма в Советском Союзе, когда тех преследовали, – и те же самые либералы совершенно игнорируют, например, трагедию целого народа Абхазии, удушаемого голодом из-за блокады, установленной либеральными режимами Шеварднадзе и Ельцина. А ведь право на жизнь – самое первое, главное, основное право человека. Все остальные права – лишь приложение к нему. Либералы боролись за свободу выезда из СССР, – ссылаясь на ст.13 "Всеобщей Декларации прав человека" (15) , – и теперь они же нарушают эту статью, максимально ограничивая въезд в свои страны. А какие молнии метали либералы в адрес СССР за “использование принудительного труда заключенных”! И что же? Нет СССР, – и вот уже в восьми штатах США законодательно вводится этот самый “принудительный труда заключенных”. А сколько было криков о Берлинской стене как о “позорном символе тоталитаризма”! А теперь либеральная Америка возводит такую же стену вдоль всей границы с Мексикой!
Обыватель, подобно крысе и таракану, замечателен приспособляемостью. Может носить любую маску. И для того, чтобы выяснить, что это – лишь маска, нужен момент экзистенции (16) .
Между Ждановым и Рейганом, строго говоря, нет никакой разницы. Как мещанин Жданов носил маску коммуниста, играл роль коммуниста, так и мещанин Рейган носил маску государственного деятеля, играл роль государственного деятеля (ему, правда, было чуть легче – он хоть и бездарный, но актер). Обыватель вообще тяготеет к игре – как к форме “деятельности”, где “все можно исправить”, где он не несет ответственности за содеянное (поскольку игра – это “понарошку”). О тяготении обывательского “счастливого сознания” к играм говорил уже Маркузе – в “Одномерном человеке” (“Играем в игру”, “игры со смертью и опасностью увечий”). Озверевший обыватель Гитлер утверждал, что война – это всего лишь игра (политическая игра свободных стихийных сил нации). Либерал Хёйзинга даже противопоставил “человека играющего” “человеку созидающему” (не случайно “Homo ludens” стал пользоваться такой популярностью на мещанском Западе, а с недавних пор и у нас – обыватель, не вникая, как всегда, в суть, воспринял книгу как теоретическое оправдание своего поведения, даже не заметив, что Хёйзинга подверг это поведение критике как “пуерилизм” и честно предупредил читателя, что “игра лежит вне сферы нравственных норм”).
Буржуазное общество потому так легко переварило "сексуальную революцию", что она позволила расширить рамки мещанского потребления за счет секса, легализовать секс как товар – вдобавок к движимости и недвижимости, еде и питью, доступному (то есть примитивному) псевдоискусству. Это – классическая картина образа жизни паразитического общества (вроде позднего Рима), то есть общества сытого и безответственного. Когда в 1925 году Ортега-и-Гассет написал "Европа вступает в эпоху ребячества", он именно это и имел в виду. Ребячество – это именно сытость и безответственность, уверенность в том, что ты будешь сыт и что за твое "невзрослое" поведение ты не будешь наказан. Разумеется, при этом нельзя "покушаться на устои": на частную собственность, например – школьник ведь тоже в школе не стреляет из рогатки по лягушкам и не лазит по соседским яблоням, а чинно сидит за партой, отвечает уроки или поет псалмы. Это – правила игры. Если он будет вести себя не так, – его могут лишить гарантированной сытости. А сам он ни добывать, ни готовить еду не умеет. Он несамостоятелен. В этом смысле несамостоятельны, невзрослы, примитивны детским примитивизмом западные обыватели. Не случайно их пристрастие к играм, притом играм примитивным (сексуальным и спортивным, например) – и детская уверенность, что все одинаково могут в эти игры играть и всем это должно быть интересно.
Я, как и большинство людей моей профессии, регулярно вынужден общаться с западными людьми и давно уже понял, что средний западный человек (то есть рядовой западный обыватель) – исключительное дерьмо. Из западных людей можно общаться только с тем, кто считается в своих странах "белой вороной", сумасшедшим, неудачником (о, это на Западе такое страшное ругательство! – и нам, воспитанным на Достоевском, Толстом и протопопе Аввакуме, этой логики не понять) – с какими-нибудь там анархистами, троцкистами, радикальными "зелеными", фанатиками народной культуры, "завернутыми" на своей работе учеными и разными друзьями Советского Союза, не захотевшими стать государственными чиновниками-советологами. Из всех иностранцев самые убогие – американцы. Как говорит один мой друг и коллега, "их развитие остановилось в старшей группе детского сада". И потребности развиваться они не испытывают. Еще лет 30 назад европейцы отличались от американцев в лучшую сторону. Но потом европейскую культуру сожрала американская "массовая культура", европейскую систему образования – американская, европейский образ жизни – American Way of Life. И всё унифицировалось.
Наши малограмотные певцы Запада любят, восхваляя среднего западного человека, объяснять его поведение особым, “западным”, менталитетом. Только "менталитет" тут не при чем. Для того, чтобы понять, с чем мы имеем дело, достаточно почитать учебники по возрастной психологии – на тему о формировании личности, и особенно о тех патологических (но очень распространенных) случаях, когда индивид до уровня личности так и не развился.
Оно конечно, таких и у нас полно. Но наши при этом ощущают (во всяком случае, пока ) свою ущербность – или хотя бы подозревают о ней. Наша (России/СССР) культурная традиция заставляет. Жизнь тяжелая заставляет. А на Западе – комфорт. Всё разжевано. Все услуги. Только бы деньги были (17) . Потому и с чувством юмора – плохо. И сам юмор – примитивный. Зато самодовольства – через край.
Средний западный человек сочится своим превосходством, презрением к "аборигенам" и их стране (России) и твердо уверен, что он – культуртрегер и несет "бремя белого человека" (даже если он не белый, а, скажем, негр). Это только западные левые (ясно осознающие, что их материальное благополучие основано на ограблении их странами народов "третьего мира", на том, что ежесекундно в Африке, Азии и Латинской Америке умирают от голода младенцы) не демонстрируют такого презрения и превосходства. Они – интернационалисты, они действительно верят в то, что все люди равны независимо от расы и места проживания. Троцкисты так просто пламенно любят Россию, поскольку это "родина Революции и Леона Троцкого" (и учат русский, поскольку это "язык Ленина и Троцкого").
Да вот еще художники (артисты), представители мира искусства – тоже “белые вороны” в своих странах – обычно стараются понять нас, помочь нам и вообще чувствуют к нам инстинктивную симпатию.
Но зато все остальные – в первую очередь, бизнесмены, менеджеры, политики и проповедники – с плохо скрываемым презрением постоянно учат нас, как нам жить. Спасибо, что не крестят насильно и не сжигают на костре за неповиновение. А что? Могут. Опыт есть. И то, что они либералы, это, между нами говоря, неважно. Янки 200 лет назад тоже были либералы (18) и яростные, фанатичные поборники равноправия. Но индейцев убивали, не задумываясь, – и укокошили то ли тридцать, то ли сорок миллионов. Куда там злодею Сталину!
Удивительно, но среди наших молящихся на Запад "демократических" "интеллигентов"-мещан широко распространена вера в то, что они, со своей природной рептильностью, врожденным конформизмом, посконным православием (19) могут быть чем-то "лучше" и "выше" своих западных коллег. Россия, как все знают – страна крайностей. И если уж у нас начнут брать на Западе, как сейчас, в качестве примеров для подражания все самое худшее, – то обязательно доведут это худшее до самого-самого-самого худшего, до предела, до таких форм, какие Западу и не снились.
Наш обыватель – в силу ли национального характера или в силу еще каких причин, не знаю – заведомо даст сто очков вперед западному в области хамства, зависти, низости и подлости. Западный обыватель мелочен, труслив, расчетлив и законопослушен. Наш, при своей трусости, натура широкая, "восточная" – если гулять, так с пальбой и битьем морд и зеркал, если грабить соплеменников – то не до последнего цента, как в Штатах, а до последней нитки.
У нашего обывателя психология такая, уходящая корнями в нормы поведения деревенского жителя – с его дурной "молодецкой удалью" и хмельным разгулом, порожденными идиотизмом сельской жизни. Наш обыватель по этому поводу даже поговорку сочинил: "Е...ть – так королеву, украсть – так миллион".
Насколько мерзок наш отечественный обыватель, как быстро реализуется вся заложенная в него погань, хорошо видно на примере нашей эмиграции. Нет в мире эмиграции худшей, чем русская. Даже политическая эмиграция наша (политический эмигрант вроде бы – по определению – не должен быть обывателем; но это в теории, а теория в очередной раз оказалась, как любил выражаться Иосиф Виссарионович, "мертва"), как выяснилось, на 90 с лишним процентов состояла из исключительного дерьма, способного только сводить друг с другом счеты, подсиживать и обманывать друг друга (одна знаменитая история о том, как Кронид Любарский обокрал Синявских, чего стоит!), писать друг на друга доносы и клянчить у разных спецслужб деньги, – а если эти "борцы за идею" и умудрялись иногда объединяться, то только вокруг денег ЦРУ.
"Экономическая" эмиграция и того омерзительней. Огромная "русская" колония в США оказалась такой убогой, что неспособна даже создать собственное лобби, несмотря на свою внушительную численность (в то время как какие-нибудь крошечные эстонская или хорватская общины создали в США мощные лобби).
Отечественный обыватель – носитель мелкобуржуазного сознания – всегда был исключительно убог, труслив и рептилен по сравнению со своим западноевропейским коллегой. Так сложилось исторически. Те, кто изучал историю русских революций, давно заметили, что русская буржуазия по сравнению с западной выглядит удивительно трусливой, конформистской, несамостоятельной, патриархально-неразвитой. В то время как в Европе буржуазия (третье сословие, мещанин, le citoyen) с оружием в руках и на баррикадах свергала монархов и добивалась для себя преимущественного положения в обществе, русская буржуазия, русский обыватель максимум униженно просили у монархии кусочек каких-нибудь прав для себя и испуганно затихали при каждом окрике сверху (даже лучшие представители нашей буржуазно-мещанской интеллигенции лишь один раз рискнули пойти на действительно смелый шаг: приняли Выборгское воззвание, – и то сделали это в запальчивости и в большинстве своем чуть ли не на следующий день раскаялись в содеянном). Предел мечтаний нашей буржуазии, нашего интеллигентного обывателя был – встроиться в систему власти, получить какие-то привилегии лично для себя (лично для своего "дела", производства). Весь тот сарказм, который выплеснули Маркс и Энгельс в "Немецкой идеологии" на германское "святое" бюргерство, с еще большим основанием – и в десятикратном размере – приложим к российской буржуазии, к российскому мещанству.
Западный обыватель, как бы труслив он ни был, знает, что с властью можно вступать в диалог в качестве равной стороны, спорить, требовать от нее чего-то, "качать права". Наш обыватель привык у власти просить, выклянчивать, он исходит из того, что с властями не спорят, власть – это система попечения, покровительства, патронажа, это курица, которая несет золотые яйца, – зачем же с ней портить отношения?
Сегодня наши либеральные обыватели привычно обвиняют во всех своих бедах и бедах России большевиков и Октябрьскую революцию. А где были сами либеральные обыватели в 1905 или 1917 году? Что, кроме примеров трусости, оппортунизма, бестолковости, шизофренической болтливости и истерического позерства, неспособности работать на износ и систематически, они продемонстрировали? Это еще Плеханов 100 лет назад обнаружил, что российский пролетариат, как бы мал и слаб он ни был, уже выработал классовое сознание (стал "классом для себя"), а российская буржуазия, вопреки общим правилам, так и не удосужилась это сделать. Из этого открытия и выросла большевистская концепция гегемонии пролетариата в русской революции. Говоря иначе, сами либералы, сам обыватель, сама буржуазия – трусливая, политически и духовно ленивая, рептильная – оказалась неспособна в России выполнить свою историческую миссию и передала право на гегемонию пролетариату. А теперь, спустя 80 лет, либералы все еще плачутся и причитают: ах, какие нехорошие большевики, захватили власть, устроили диктатуру пролетариата, бяки! Вечно у обывателя виноват кто-то, кроме него самого.
При таких психологических характеристиках, при таком “историко-культурном наследии” нашему обывателю оскотиниться – раз плюнуть. Весь путь моральной деградации, на который западным буржуа-обывателям понадобилось несколько столетий, наши без труда преодолеют за пару десятков лет. Если падать невысоко – то и лететь недолго.
Сегодня наш обыватель (еще придавленный гнетом европейской культуры, сохранившейся в качестве доминантной при "проклятых коммунистах") лучше западного обывателя, завтра – после победы в России американизированной "массовой культуры" – будет в десять раз хуже.
Сейчас Россия, как восторженно выражаются разные гайдары, козыревы, нечаевы и другие платные певцы либерализма, "вернулась в лоно мировой цивилизации" (20) , то есть, называя вещи своими именами, превратилась или почти превратилась в типичную страну-гигант "третьего мира". А это значит, что внутри этой "мировой цивилизации" Россию как самостоятельную цивилизацию (культурный мир) ждет смерть. Российская (советская) цивилизация не нужна западному миру. Западному миру не нужна развивающаяся культурная традиция, основанная на соединении европейской классической традиции и самостоятельной восточной (русско-византийско-татарско-кавказской) традиции.
Россия нужна Западу именно как страна "третьего мира", то есть как объект эксплуатации по правилам новейшего неоколониализма (технологической эксплуатации) – как сырьевой придаток, как рынок реализации второсортной продукции, не находящей сбыта в метрополии, как место для захоронения отходов и размещения экологически грязных и отсталых, "вспомогательных" технологий, как источник дешевой рабочей силы.
Если Америка и Западная Европа последовательно погибли как центры европейской классической цивилизации, то Россия остается последним форпостом этой культуры-цивилизации. И либо теперь Россия сможет выстоять именно как цивилизация, либо – повторит судьбу США и Западной Европы. Тогда культурно-цивилизационное своеобразие России будет уничтожено, а подлинная культура, как в США и Западной Европе, будет загнана в резервации и гетто. Конечно, можно бороться и в таком состоянии, но это будет, как показывает печальный опыт Запада, куда более тяжелая борьба – борьба неравная, “партизанская”. Цивилизации легче противостоять агрессору (другой цивилизации), если она выступает как тотальность.
Это значит, что перед российской интеллигенцией (не продажными псевдоинтеллигентами, а подлинной интеллигенцией), хотим мы этого или не хотим, стоит задача разработать адекватную идеологию сопротивления – сопротивления напору западной мещанской цивилизации. До сих пор мы умели противостоять отечественному мещанину. Отечественный мещанин, несмотря на все попытки, так и не смог создать самостоятельную законченную цивилизацию. А западный – смог. В этом его сила и этим он опасен.
Даже если нас ждет изматывающая, неравная “партизанская” война (а так оно, боюсь, и будет) – идеология сопротивления все равно необходима. И даже, может быть – тем более необходима. Подполье, как и эмиграция, – патологическое состояние, когда только сознание своей правоты дает силу на борьбу.
Идеология сопротивления – это, по сути дела, идеология освободительной борьбы. Она должна быть создана для вооружения ею освободительного движения. Отчасти – и по внешним проявлениям – это может даже выглядеть как национально-освободительная борьба, национально-освободительное движение. И не надо бояться таких слов. Это совсем не то же самое, что бред наших шовинистов о "сионистской оккупации" или мистико-визионерские рассуждения Зюганова о "мировой кулисе". Понятия "национально-освободительная борьба", “национально-освободи - тельное движение", "идеология национально-освободительного движения" – понятия условные. Это не борьба русского народа против какого-то другого.
Это борьба русской (российской, советской) культуры как наследника европейской классической культуры против американизированного "масскульта". То, что со стороны это может выглядеть именно как освободительная борьба против "Запада" – лишь внешняя, превратная, форма, не отражающая сущности явления. Культура "новых русских" и обслуживающей их российской либеральной (или "патриотической" – неважно) псевдоинтеллигенции – это их, чуждая нам квазикультура, "масскульт". Культура Жана-Поля Сартра и Франца Фанона, Грэма Грина и Габриэля Гарсия Маркеса, Этторе Сколы и братьев Тавиани, Джорджо Стрелера и Жана-Луи Барро, Джона Леннона и Фила Окса, Владимира Горовица и Рави Шанкара, Бертольда Брехта и Фридриха Дюрренматта, Иржи Килиана и Джорджа Баланчина, Стефана Грапелли и Эллы Фитцджеральд, Альфреда Шнитке и Карлхейнца Штокхаузена и т.д., и т.д., и т.д. – наша, лежащая в основе нашей освободительной борьбы, независимо от того, в какой стране жили эти люди и какой национальности они были.
И если можно при этом говорить о "нациях", то лишь в том смысле, в каком говорил Ленин вслед за Дизраэли – "Two Nations!", то есть обыватель и творец – это, конечно, представители двух разных наций, двух разных народов, хотя бы в паспортах у них в графе "национальность" стояла одна и та же запись. И точно так же, вслед за Лениным нужно говорить и о "двух культурах" внутри каждой "национальной" культуры.
Здесь возникают две серьезные проблемы.
Во-первых, европейская культура-цивилизация сама по себе, “автоматически”, оказалась неспособна противостоять натиску цивилизации американизированной “массовой культуры”, не смогла стихийно выработать идеологию сопротивления. Значит, такую идеологию надо вырабатывать сознательно, целенаправленно и методически.
Отчасти дело, видимо, в том, что в основе своей цивилизация “массовой культуры” вовсе не является порождением чего-то, чуждого западному обществу, чем-то, привнесенным извне, как не является она и плодом “мутации”, новацией, продуктом “современности”. “Массовая культура” – имманентная западной цивилизации традиция, и борьба подлинной культуры с псевдокультурой – это борьба двух традиций. Более того, “массовая культура” – это лишь оснащенная современными техническими средствами культура ограниченного мелкого собственника, а мелкий собственник – вовсе не “привилегия” Запада, он известен всему человечеству со времен первобытных, со времен соседской общины. Именно к этим временам уходят и к этому персонажу восходят базовые психологические механизмы обывательского сознания (собственно, это уже “епархия” этнографов и антропологов, но их, по понятным причинам, именно эти вопросы почти не интересовали – хотя были и приятные исключения, например, Лев Штернберг).
Уже сейчас очевидно, что ни одна из существующих на Земле культур-цивилизаций – ни индийская, ни исламская, ни китайская – не имеют разработанных механизмов и идеологии противостояния “масскульту”. Все они имеют собственные варианты “масскульта” – не американизированного, но “масскульта”. Но даже если бы эти культуры-цивилизации и оказались принципиально невосприимчивы к “масскульту”, вряд ли нам было бы от этого легче. Россию (бывший СССР и страны “круга СССР”) нельзя превратить ни в Китай, ни в Иран, ни в Индию. А если можно – то тогда это уже будет не Россия, не пост-СССР, не близкие нам страны Восточной Европы. С точки зрения мировой истории и мировой культуры, потеря европейской классической цивилизации на постсоветском пространстве – трагедия, независимо от того, будет ли эта цивилизация поглощена американской “массовой культурой” или культурой исламского мира.
Во-вторых, “масскульт” вовсе не был нам навязан под угрозой смерти (“под дулами пушек”) с Запада. Напротив, это наш собственный обыватель, пользуясь тем, что командные высоты в политике были в его руках, добровольно сдался западному “масскульту”. Эта “пятая колонна”, уставшая от сложности и альтруистичности марксизма и мечтающая о полной легализации милого их сердцу образа жизни буржуа, тоже, положим, не была “заброшена” к нам с Запада – и особенно, если говорить об обывателе как о феномене культурном и психологическом. Пресловутый “Милорд глупый”, о котором писал Некрасов, – это ведь была не “идеологическая диверсия” Запада, а сочинение исконно русского человека Матвея Комарова (“Повесть о приключении английского милорда Георга...”), автора не менее знаменитого “жизнеописания” Ваньки-Каина. Это – наша собственная типичная “массовая культура”, “классика” (если можно так выразиться) “масскульта” (XVIII век!). Если Вербицкую и Чарскую еще можно как-то списать на “тлетворное влияние бульварного романа”, то Матвей Комаров создал свои “бестселлеры” за сто лет до появления на Западе бульварных романов.
Не сумев создать полноценной мещанской цивилизации, советский обыватель не имел и полноценной “массовой культуры”. Хотя, разумеется, собственная “массовая культура”, обывательская псевдокультура в СССР существовала, – начиная от литературы (Георгий Марков, Егор Исаев, Петр Проскурин, братья Вайнеры и т.д. и т.д.) и до столь “рафинированных” областей культуры, как философия, где подвизались различные профессора и даже академики, научная ценность работ которых была равна нулю, к марксизму работы их не имели никакого отношения (хотя и были обильно уснащены цитатами из Маркса – но в первую очередь, конечно, из решений очередного съезда КПСС), но свою функцию – морочить голову потенциальному “потребителю” – пытались выполнять (тут тоже можно перечислить десятки имен, начиная от вездесущих Ю.Н. Давыдова, Н.М. Кейзерова и П.С. Гуревича и кончая Р.А. Гальцевой, И.В. Бестужевым-Ладой и “самим” Л.Ф. Ильичевым). Но эта “массовая культура” была откровенно скучна и неизобретательна. Она была официально поощряема и неофициально презираема.
Уже во времена “перестройки” одни персонажи “массовой культуры” были эффективно вытеснены другими (более талантливыми и когда-то имевшими отношение к культуре подлинной) – такими, как Михаил Шатров, Андрей Вознесенский или Юрий Нагибин. Зачастую они несли на себе печать “гонимости” – как Аксенов или Владимов. То, что эти люди уже не имели отношения к культуре, а были представителями “масскульта”, стало очевидно не сразу. Но даже если бы это и стало сразу ясно, противостоять им все равно было некому: еще более молодое поколение (поколение викторов ерофеевых и марий арбатовых) было изначально еще более “масскультировано”. (Интересно, что в общественных науках не произошло такой радикальной смены имен – все эти кейзеровы, давыдовы и гуревичи оказались непотопляемыми.)
Порвав с подлинной европейской культурой (как с “совковой”), новое, “постперестроечное”, поколение отечественных “генералов” и “звезд” “масскульта” быстро стало в бывшем СССР проводником “масскульта” американизированного: оригинального – не западного и не советского – “масскульта” как тотальности они предложить в виде товара не могли, а структуры “индустрии развлечений” создавать надо было срочно, иначе останешься без денег и без места. Отсюда – “мыльные оперы” на TV (сначала западные, а затем и собственные, когда стало ясно, как их делать), отсюда – калька западной “попсы” отечественной “попсой”, отсюда – “книжный обвал” детективов, третьесортных science fiction, fantasy и “женских романов” (и уже появились первые отечественные борзописцы-подражатели, вроде бездарного А. Гурского, по совместительству – бездарного же “литературного критика” Р. Арбитмана (21) ).
Создалась позорная ситуация, когда в “мэтрах серьезной литературы” ходит Виктор Ерофеев, чьи тексты уже не имеют никакого отношения к художественной литературе (подобно тому, как никакого отношения к художественной литературе не имеет, например, учебник зоологии), в “выдающихся театральных режиссерах” ходит Роман Виктюк, хотя его “постановки” – это не более чем дешевые гомосексуальные шоу, которыми можно, наверное, развлекать перепившихся “новых русских” на какой-нибудь загородной вилле, но которые, конечно, не имеют никакого отношения к театру. Когда “ведущим” и едва ли не единственным скульптором страны становится Зураб Церетели, хотя его “скульптуры” оказывают такое же травмирующее воздействие на психику, какое оказывал рекламный плакат, нарисованный некогда Остапом Бендером – и по тем же причинам...
В качестве примера глубины деградации отечественной культуры можно назвать засилье на TV викторин и ток-шоу, причем ток-шоу и официально и неофициально считаются не развлекательными, а серьезными, “проблемными” передачами. Между тем, давно известно, что ток-шоу – это классический продукт “массовой культуры”. Смысл ток-шоу заключается в создании иллюзии – в создании у обывателя иллюзии того, что он, обыватель, во-первых, в курсе всех дел и причастен к их решению, а во-вторых, такой умный, что все понимает, во всем может разобраться и, главное, что его голос – “решающий”. Не случайно ток-шоу строится именно как шоу – то есть либо как поединок, когда в ходе телепередачи приглашенные политики, деятели искусств и т.п. разыгрывают по сути коверную клоунаду, кривляются, унижаются перед зрителем-обывателем, выполняют роль петухов в петушином бою (и самыми успешными и знаменитыми признаются такие ток-шоу, где участники опускаются уже до откровенно базарного поведения – обливают, например, друг друга соком), либо как показательное унижение “интеллигентов”, когда приглашенные специалисты вынуждены перед аудиторией невежественных “людей с улицы” что-то адаптировано разъяснять, оправдываться, бормотать и т.д.
По сути, в виде ток-шоу наш криминализованный обыватель, вчерашняя шпана, воспроизводит в телеэфире хорошо себе знакомую по уголовному прошлому и греющую его душу церемонию утверждения себя за счет “фраера” – церемонию опускания : во втором случае в чистом виде – как правилку, в первом – как известную церемонию, когда “опущенные” развлекают скучающих блатарей (возникшая ассоциация с петухами тут далеко не случайна (22) ).
Чем еще, кроме как деградацией национальной культуры, можно объяснить такое позорище, как Букеровская премия, – то есть премия, присуждаемая иностранцами русским литераторам за “лучший роман года” (хотя вообще-то “Букер” вручается за англоязычную прозу). Притом каждое присуждение этой премии выглядит все скандальнее и скандальнее – и позорнее и позорнее, поскольку каждый раз обходятся интересные произведения и награждаются посредственные (вплоть до того, что в 1994 году премию получил Окуджава за совершенно беспомощные, сырые, откровенно графоманские дневники-воспоминания!).
Как, кроме национального позора, можно назвать ситуацию, когда человек, всем известный как клинический идиот – Константин Кедров, – считается видным современным поэтом, учит студентов в Литинституте и в собственном литературном лицее (господи, чему может научить клинический дурак?!), ведет рубрику в крупнейшей газете “Известия” (23) (где рекламирует разный религиозно-мистический бред (24) и делится откровенно кретинскими размышлениями о политике) и не вылезает из экрана телевизора (25) ! А он ведь, помимо того, и “стихи” свои все пишет и пишет – и все печатает и печатает! А ведь он, кроме того, как выяснилось, “жертва тоталитаризма” (оказывается, в советский период в КГБ нашлись у Кедрова братья по разуму, которые из-за чтения им и хранения какой-то религиозно-мистической муры его, бедного, преследовали, – то есть устраивали у него дома тайные обыски, стращали всячески и даже, кажется, пытались выгнать – или выгнали – с работы; вот ведь люди от безделья дурью маялись!).
Оно конечно, и Корнейчук был не талантливей Кедрова – но Корнейчук, по крайней мере, не был клиническим идиотом!
Сама по себе ситуация, при которой дураку нельзя сказать открыто, что он дурак (засудит!), – и потому он становится важнейшей фигурой в культурной жизни – унизительна и позорна для нашего общества. Позорно и патологично, когда такой фигурой становится лицо, облеченное властью или владеющее большим капиталом, – но это лишь частный случай общего неравноправия в классовых обществах. Но когда такое происходит с человеком, не имеющим ни власти, ни капитала – это уже показатель нравственной ущербности общества. Такое бывает лишь в обществе посредственностей.
Как, в конце концов, если не национальным позором, можно назвать ситуацию, в которой столпом литературно-художественного авангарда провозглашается Пригов, который “на полном серьезе” объясняет всем и каждому, что его “проект” по написанию 2000 стихотворений к 2000 году (так что приходится печь стихи как грибы – иногда больше чем по десятку в день) – это “концептуальный акт”?! А сами “стихи”, напеченные таким образом, оказываются, представьте себе, “предметами искусства” (уже потому, что они есть) – и их изучением и толкованием должны (!) заниматься литературоведы и искусствоведы, специалисты по авангарду, культурологи и даже обществоведы. А издатели, само собой, должны их печатать. А журналисты – рассказывать об этом “творческом подвиге” и брать у Пригова интервью. И что удивительно – изучают (26) , толкуют, издают. И журналисты, дураки, пропагандируют и берут интервью.
Знаменитый наш “поэт-концептуалист” Дмитрий Пригов даже не понимает, конечно, что его “проект” является образцово-показательной иллюстрацией ставшего уже хрестоматийным вывода Джилло Дорфлесса (27) о том, что “масскульт” характерен именно культивированием явлений и продуктов, имеющих внешние признаки искусства, но на самом деле являющихся его преднамеренной фальсификацией. (То, что Пригов преднамеренно фальсифицирует, не подлежит сомнению: он знает, конечно, как и всякий человек, учившийся хотя бы в средней школе, что по десять гениальных стихов в день писать невозможно, а бездарное произведение искусства – это не произведение искусства вовсе, а именно подделка.)
В истории не раз бывало, что одна цивилизация – более агрессивная – уничтожала другую. И не раз бывало, что более примитивная разрушала более развитую ("пришествие варваров" – так это обычно называется). Если атакуемая цивилизация оказывалась неспособной выработать идеологию системного сопротивления – она гибла (как погибли цивилизации ацтеков и инков), если же она создавала такую идеологию – она оказывалась в состоянии выстоять, а затем и победить (как выстояла и победила англичан Индия, как выстояла и победила Орду Русь, как выстоял и победил, – переварив захватчиков-манчжуров – Китай).
Но, поскольку внешней стороной этого культурно-цивилизационного конфликта будет выступать конфликт национально-культурный, оседлать дело создания движения сопротивления, национально-освободительного движения могут и шовинисты (фашисты), и сталинисты (маоисты, ходжаисты), и православные (исламские) фундаменталисты.
Они тоже способны победить, – но это будет крахом российской культуры как культуры – наследницы европейской классической традиции.
И наивно рассчитывать на то, что люди, убивающие сегодня нашу культуру, вдруг “прозреют” и раскаются. Этого не будет. Им наплевать и на страну, и на народ, и на культуру, и на человечество, и на какие бы то ни было идеи. У них – другая система ценностей. Они куплены. Если бы их поведение определялось иными, идейными соображениями, они бы либо вступили в открытый конфликт с Советской властью в прошлом, либо оказались бы в открытом противостоянии с нынешней властью сегодня. По делам их узнаём их. Юлия Друнина, покончившая с собой, – была идейным человеком, была интеллигентом, а не проституткой. А вот “патриот” Татьяна Доронина, принимающая орден из рук Ельцина, – наоборот.
Наивно также рассчитывать, что борьба за сохранение подлинной, высокой культуры, за сохранение классической европейской (советской) культуры-цивилизации может проходить в тепличных условиях. Захвативший власть обыватель материально заинтересован в уничтожении подлинной культуры и враждебной ему, опасной для него культуры-цивилизации. Захвативший нишу интеллигента обыватель-псевдоинтеллигент точно так же материально заинтересован в том же самом (28) . Наконец, в этом заинтересован и политически, и материально и новый “мировой жандарм” – США.
Значит, надо быть готовым к долгой, неравной, тяжелой борьбе. К жертвам, тюрьмам, смертям, нищете, голоду, травле, клевете, замалчиванию и забвению. По-другому просто не получится. Кто не готов к этому – будет превращен в раба, в марионетку, в проститутку. Кто боится голода, травли, безвестности и маргинального существования – обречен лизать задницы.
Жертвенность – единственный выбор. Не по причине какой-то особенной склонности интеллигентов к самопожертвованию, а просто потому, что нам не оставили другого выбора. Социальные отношения в сегодняшней России доведены до предельной обнаженности. То, что маскируется сегодня на Западе и маскировалось вчера в СССР, в России и на всем постсоветском пространстве вытащено на поверхность социального бытия. Право сильного открыто торжествует. Продажность открыто провозглашается нормой (и даже добродетелью, как это сделал Гавриил Попов). Глупость, пошлость, невежество и посредственность настойчиво навязываются населению России – в частности, через TV и прессу, все более откровенно желтеющую (одна эволюция “Огонька” от самого уважаемого и самого серьезного тонкого журнала к откровенно бульварному изданию чего стоит!). Воры и проходимцы на глазах у всей страны стали банкирами и государственными руководителями и кичатся своей удачливостью. Уголовный мир и правоохранительные органы срослись в единого криминального монстра. Стремление к бездумному гедонизму и потребительству превращается в культ – и одновременно детям и молодежи внушается презрение к труду и отечественной культуре.
Чьими руками ведется вся эта растлевающая пропаганда? “Воры в законе” и наворовавшие миллиарды государственных денег банкиры и “предприниматели” сами, собственными руками не снимают телерепортажи и фильмы, не редактируют и не печатают газеты и журналы, не пишут книги (это относится и к знаменитым “писателям” Коху и Чубайсу – они нанимали “негров”). Все это делает “статусная интеллигенция”, враг культуры и враг нашей цивилизации, купленная на корню властью денежных мешков и вчерашних партократов. Эта “статусная интеллигенция” пытается отбросить общество на несколько веков назад, сама, исповедуя и навязывая всем “философию свиньи” Иеремии Бентама, в соответствии с которой все действия человека определяются стремлением получить удовольствие и избежать страдания. Отечественные посредственности-псевдоинтеллигенты нашли оправдание своей бездарности в знаменитом постулате Бентама “если детская игра пушпин доставляет вам столько же удовольствия, сколько и поэзия, – значит, пуш-пин во всех отношениях ничем не хуже поэзии”
Наша “статусная интеллигенция” переполнена классовыми предрассудками, типичными для представителей паразитического слоя, разложившегося раньше того самого “народа”, который он закуплен разлагать, – и сама питает к этому “народу” исключительное презрение и неприязнь. Сергей Каледин, автор жалких подражаний американским “разгребателям грязи”, забывающихся сразу после прочтения, на глазах у меня в редакции выходящего на западные деньги журнала “Index/Досье на цензуру” с таким исключительным презрением рассказывал о рабочих, ремонтирующих его квартиру, с каким далеко не каждый русский аристократ XVIII века говорил о крепостных! Особенную ненависть у Каледина (говорящая фамилия!) вызвала строительная бригада, которая посмела разговаривать с ним, заказчиком (то есть тем, кто платит деньги ), на равных! Явно не страдающему избытком ума Каледину, похоже, просто невдомек, что без очередного его “Смиренного кладбища” мы все прекрасно проживем (жили же мы без опусов Каледина раньше – и ничего), а вот попробуй-ка прожить без строителей, ремонтников, слесарей, электриков, штукатуров, плотников, маляров, плиточников!
Выстраивая свою систему ценностей, систему ценностей Сопротивления, надо исходить из сознательной оппозиции системе ценностей обывателя. Выстоит и не будет поглощен Молохом только тот, кто заведомо откажется от эгоизма и консюмеризма. Придется вызывать огонь на себя. Кто-то должен стать “отщепенцем” – той крупинкой, вокруг которой будет формироваться кристалл.
Сегодня, когда интеллигенты и псевдоинтеллигенты-мещане работают в одних и тех же институтах, университетах, редакциях, библиотеках, десятилетиями общаются и внешне имеют одинаковый социальный статус, многие честные интеллигенты просто боятся открыто высказывать свои взгляды, боятся обострять отношения с большинством “коллег” – тем более, что терпимость провозглашена “добродетелью интеллигента”, частью интеллигентской культуры. Но такое поведение – это не “терпимость”, это трусость, всеядность и потеря собственного лица. Терпимости к подлости быть не может. Терпимость к подлости – это подлость. Терпимость к пошлости – это пошлость. Терпимость к преступлению – соучастие. И модные сейчас ссылки на “политическую корректность” лишь усугубляют вину трусливых. Политическая корректность, как справедливо выразился Пако Рабан, это добродетель баранов, которых ведут на бойню.
Нетерпимость – вот что нам сегодня необходимо. “Единой советской культуры” больше нет, как нет и единого социального слоя (класса), эту культуру создававшего. Либеральствующий псевдоинтеллигент – это классовый, политический, философский, социальный враг, пусть он и сидит с вами в одном кабинете. Это – агент тех сил, которые хотят уничтожить вас, превратить вашу культуру в помойку, превратить ваших детей в самодовольных дураков. Поэтому смотреть на него надо так, как полагается смотреть на врага – сквозь прорезь прицела.
Дискутировать с этими людьми – бессмысленно. Они вышли за границы дискуссионного поля. В некотором смысле они уже – не люди, поскольку их мораль – это мораль нелюдей. Их этика – это сословная этика добровольных платных прихлебателей Князя Мира Сего: с их точки зрения, хорошо и морально только то, что позволяет набивать карманы солнцевской “братве”, березовским, потаниным, черномырдиным и т.п. – поскольку те “отстегивают” часть (пусть небольшую) прихлебателям. Раз это оказалось можно сделать только при посредстве развала СССР, массовых убийств и войн в бывших советских республиках, голода, разрушения промышленности, сельского хозяйства, здравоохранения, образования и системы дошкольного и внешкольного воспитания, – следовательно, всё это также “хорошо” и “морально”. Вот и вся “этика”.
Нужно говорить об этих людях правду, невзирая на прошлые заслуги. Талантливый или бездарный актер Олег Басилашвили – это уже вопрос чисто исторический, поскольку актер Басилашвили остался в советском прошлом. Сегодня Басилашвили – человек, делающий все, что может, для разрушения нашей культуры, нашей цивилизации. Талантливый или бездарный кинорежиссер Эльдар Рязанов – тоже вопрос чисто исторический, поскольку режиссер Рязанов тоже остался в советском прошлом. Сегодня Рязанов – платная марионетка пропагандистского аппарата оглупления и одурачивания населения нашей страны, человек, снимающий лизоблюдские, пресмыкательские ролики о спившемся и впавшем в маразм президенте (бывшем партократе).
Если академик Лихачев окончательно выжил из ума – надо прямо об этом говорить в школах, вузах, писать в газетах и книгах, а не слушать покорно, как этот обласканный властью воров и расхитителей человек рассказывает с экрана телевизора, что государь император погладил его по головке и что Ельцин-де спас Петербург от “красно-коричневых” танков, которые были посланы “смести город с лица земли” (29) . И не умиляться тому, что вот-де государственная власть наградила академика-гуманитария таким же орденом (пусть и степенью пониже), каким наградила и президента Франции – “За заслуги перед Отечеством”!
Превратили Родину в клоаку,
Как не стыдно, так вас и растак!
Отберите орден у Ширака –
Не подходит к ордену Ширак!
Если Сергей Аверинцев в начале 90-х на вопрос, что делать интеллигенции в условиях тотального обнищания, отвечал с газетных полос: жить в нищете – и ссылался на пример Гомера, а сам вместо того, чтобы последовать примеру Гомера, драпанул из России в Вену за “длинным австрийским шиллингом”, – то и надо везде говорить и писать, что Аверинцев – лицемер, ханжа и фарисей, даром что православный. “Горе вам книжници и фарисее лицемери, яко подобитеся гробом повапленным, иже внеуду убо являются красны, внутрь уду же полни суть костей мертвых, и всякия нечистоты”.
Зато теперь понятно, как же это Аверинцев умудрялся в советское время сочетать свое православие с написанием разных текстов, рассказывавших о христианстве с атеистических (и даже вполне марксистско-ленинских) позиций! (См., например, его статьи в “Мифах народов мира” и тому подобных изданиях). Вот уж действительно: “Верный в мале, и во мнози верен есть: и неправедный в мале, и во мнози неправеден есть”.
Если мы понимаем, что телевидение превратилось в дерьмо, то так и надо везде открыто говорить и писать, что телевидение – это дерьмо и что те, кто там работает – дерьмо, подонки и проститутки. Честный человек не может и не должен работать на сегодняшнем российском телевидении. Телевизионщиков надо презирать и презирать демонстративно. Не идти на их передачи. Не соглашаться на интервью. Не подавать руки. Посылать матом по телефону, если позвонят. Если будут обижаться, объяснять им, что они – дерьмо.
Тот, кто сохраняет от разворовывания “новыми русскими”, вывоза за рубеж и присвоения чиновниками музейные ценности, тот, кто за нищенскую зарплату учит школьников и студентов, кто, по сути, безвозмездно проводит биологические, химические, физические, медицинские эксперименты, решает сложнейшие математические задачи и т.п. – несравненно выше нравственно и уж куда нужнее стране и ее населению, чем какой-нибудь Лисовский с его физиономией патентованного проходимца, или Кобзон с его славой личного друга российских “крестных отцов”, взявшимися неизвестно откуда миллионами и депутатской неприкосновенностью, или Алла Пугачева, при всех режимах старательно оглуплявшая население России своими придурковатыми песенками и разлагавшая аудиторию своей чудовищной пошлостью.
Нечего их жалеть. Они никого не жалели. Они старательно “вычищали”, выгоняли отовсюду, вытесняли в эмиграцию всех честных людей все последние десятилетия советского режима, они продолжают этим заниматься и сегодня. Тот, кто знаком с ситуацией в Институте философии или в гуманитарных институтах РАН, знает, что там идет методическое устранение идейных противников либерализма (обычно хитрыми способами: под видом реорганизации, закрытия и перепрофилирования отделов и т.п.), а зачастую – и устранение просто самостоятельно мыслящих ученых или даже вообще всех порядочных людей. Тот, кто следит за ситуацией в нашей библиотечной системе, знает, что библиотечная сеть убивается целенаправленно, – чтобы лишить массового читателя доступа к “вредным” знаниям, и скандалы, вспыхивавшие вокруг должностей, например, директоров Ленинки или Публички в Москве, – это отнюдь не “случайные недоразумения”. Всякий, кто следит за академическими журналами, заметил, как мало в них академизма и как много демонстративного антикоммунизма (30) .
Продажная псевдоинтеллигенция своей “интеллектуальной” деятельностью и при Советской власти и тем более сегодня пытается загнать страну в Средневековье : если Возрождение и Реформация провозгласили, что каждый человек (во всяком случае, каждый христианин) должен думать самостоятельно, сам выносить суждения о важнейших явлениях бытия (то есть стремиться к истине (31) ), а Просвещение провозгласило это естественным правом каждого, то сегодня наша продажная псевдоинтеллигенция навязывает через СМИ, системы образования, воспитания и религии всем гражданами точку зрения тех, кто ей, псевдоинтеллигенции, платит – точку зрения “жирных котов”: воров, взяточников, убийц, посредственностей. Это и есть “ Новое Средневековье ”.
Чтобы создать идеологию Сопротивления, а затем и само Сопротивление, нашим интеллигентам необходимо преодолеть растерянность. Нужно твердо сказать себе: ничего не изменилось – те, кто стоял у власти вчера, стоят и сегодня. Сегодняшние режим и строй – результат деградации советской системы, один из последних этапов нисходящей линии Великой революции 1917 года – линии, контрреволюционной с 1927 года, с начала термидорианского переворота Сталина, линии, дошедшей сегодня до этапа нашей, российской, Директории (32) . По сравнению с предыдущим периодом ситуация лишь ухудшилась. Значит, и оппозиция должна быть более жесткой.
Россия обладает одним преимуществом перед Западом. У нас есть опыт удачной антибуржуазной революции, а у Запада такого опыта нет. Поэтому не им нас учить. Мы можем и должны опереться на наш собственный удачный опыт – на опыт создания антимещанской культуры интеллигентов, на опыт революционной интеллигенции XIX – начала XX века. Нет другого пути создания идеологии Сопротивления, кроме тщательного воссоздания наступательной культуры, четко ориентированной политически и восходящей к аналогичной культуре революционно-демократической интеллигенции XIX века. Вместе с революционной культурой мы должны вернуться к антибуржуазной революционной морали, морали, опирающейся на традицию первоначального христианства (идеологию национального освобождения и социальной справедливости, уравнительную идеологию ессеев и рабов-повстанцев).
То есть: необходимо тщательное изучение опыта создания и существования такой культуры и морали, опыта революционных демократов, народников, землевольцев, народовольцев, эсеров, большевиков, анархистов и т.п., опыта революционной интеллигенции XIX – начала XX века в Российской империи, Китае, Индии, Турции, Иране, странах Восточной Европы. Необходим тщательный отбор всех достижений этой культуры и морали, всего, что оказалось жизнеспособным, что может противостоять мещанству, потребительству, посредственности, самому духу буржуазно-мещанской цивилизации. И одновременно придется безжалостно отбросить все себя не оправдавшее, ошибочное, устаревшее.
Только тогда у нас будет шанс победить, если мы сможем восстановить революционную традицию, если мы сможем создать наступательную теорию.
Pоссийские интеллигенты, если они не хотят, чтобы над ними смеялись их собственные дети, превращенные машиной “масскульта” в придурков-потребителей, чтобы сама память о них, интеллигентах, исчезла, чтобы в будущих учебниках истории их не поминали двумя-тремя презрительными строчками, должны осознать себя в качестве агентов будущего в настоящем, в качестве первопроходцев, “ передового отряда ” из будущего, который должен закрепиться в настоящем, создать плацдармы и защищать эти плацдармы до последнего.
Задача не в том, чтобы “обличать пороки” и, “возвысив голос”, взывать к совести нации (33) (противник – правительство и “большой бизнес” – имеет все возможности заглушить этот голос), а в том, чтобы показать пример. Пусть даже жертвуя собой.
Агентов будущего всегда мало. 2000 лет назад в Иудее их было смехотворно мало. 80 лет назад в России их тоже было смехотворно мало. По-другому в истории просто не бывает.
Интеллигенция должна осознать, что она – представитель иного способа производства, не товарного. Она часть будущего бесклассового и нетоварного общества, безгосударственного общества прямой демократии, общества знания и творчества. Интеллигенция должна понять и принять свою роль революционного агента. В этом – смысл ее исторического существования.
Примечания:
1. “Интеллигенция” в дословном переводе с латыни ( intelligentia, intellegentia ) значит “ понимание, познавательная сила, знание, разум ” (от лат. intelligens, intellegens – понимающий, знающий, мыслящий, умный ). То есть почему интеллигентами могут называться люди, основным занятием которых является познание и понимание мира, – либо в “чистом виде” (художники, философы, математики и т.п.), либо с привлечением экспериментов и метода обратной связи (физики, медики, изобретатели, педагоги и т.п.), а также сохранение и систематизация знания (музейные и библиотечные работники, историки и т.п.) и его распространение (педагоги, писатели и т.п.), – я понимаю. Но называть “интеллигентами” тех, кто профессионально занимается корыстным обманом сограждан, распространением иллюзий и удовлетворением извращенных сексуальных потребностей власть имущих, – это абсурд. Такая благородная деятельность в русском языке описывается словами “мошенник”, “шарлатан”, “шаман” и “проститутка”. Если не выработан термин, которым именуют людей, соединяющих в своей практике все описанные выше виды деятельности, – это не основание для присвоения термина, относящегося к другой профессии. Нет термина – давайте введем! Например, “ шарлатутка ”. Тогда соответствующий социальный слой будет именоваться “шарлатуты” или “шарлатуция”.
2. Действительным виновником революции 1917 года был царизм, доведший страну до краха. Но сама революция была величайшим событием XX века, а революционеры (в том числе интеллигенты) – героями. По большому счету Россия в XX веке может гордиться всего четырьмя вещами: Великой революцией 1917 года, культурным расцветом 10-х – 20-х годов (включая культурную революцию), победой над фашизмом и научными достижениями 50-х – 60-х (включая космонавтику и создание ядерного оружия).
3. Кому-то, может быть, покажется, что это уж "слишком жестокое" заявление. Напротив. "Витязи" – это, называя вещи своими именами, подонки, узаконенные бандиты в полной боевой форме на государственном обеспечении и с гарантией ненаказуемости. Они не только расстреливали из снайперских винтовок безоружных 3 октября в Останкине. Они прославились зверскими расправами над арестованными 4 октября. Они били даже случайно подвернувшихся журналистов из пропрезидентских изданий (из "Известий" и "Московских новостей").
Они зверски били – просто так, "разминались" – членов делегации (во главе с Русланом Аушевым и Кирсаном Илюмжиновым), которые пошли в "Белый дом" по поручению правительства, чтобы убедить Руцкого и Хасбулатова сдаться. Один из избитых – депутат Верховного Совета Ю. Лодкин – описал это ( "Правда", 3 ноября 1993): "Не успеваем проехать несколько метров, налетают до зубов вооруженные люди. Нас выдергивают из машины с криками: “Ложись, сука, на землю!”. Слова про парламентскую миссию никто не слышит. Точнее, не желает слушать. “Мордой на асфальт, руки в сторону”. По раскинутым рукам бьют коваными сапогами, потом каблуками по голове, по почкам... Мне, наверное, повезло. Соскочившую с головы шляпу удалось пододвинуть под лицо, и удары кованым сапогом по голове смягчались фетром. Спину защитить было нечем. Боль, злоба, обида... Но скажешь слово, тут же получишь по почкам. Профессионально били... Потом команда: “Встать!”, и нас ведут сквозь строй. Раньше думал, что такое возможно только в кино про царское время... испытал на себе, что такое “пропустить сквозь строй”.
Нас семь человек, и каждый вооруженный омоновец считает своим долгом ударить каждого из нас дулом или прикладом автомата, ногой. Метров пятьсот так “вели”...
“Лейтенант, дай мне этого, я его пришью!” То ли наше счастье, то ли суматоха им помешала, но нашу семерку не “пришили”.
Кто это был? Теперь знаю – героическая группа “Витязь”..."
В Чечне "Витязи" оставили о себе память как о садистах. Бойцы чеченского сопротивления договорились о том, чтобы "Витязей" не просто не брать в плен (это правило распространяется на всех спецназовцев), но казнить по возможности мучительной казнью, а не просто расстреливать. Простой расстрел для них признан "слишком легкой" смертью. Говорят, в Чечне "Витязи" многих недосчитались. Собакам – собачья смерть.
4. Я уже не говорю о преступлениях либерального Запада в XIX веке, до II Мировой войны и сразу после нее в “третьем мире”, таких как организация массового голода в Индии, унесшего десятки миллионов жизней, провокация индо-пакистанской резни по “плану Маунтбеттена”, зверства в Рифской республике, Кении, Малайе, Алжире и многих других странах.
5. Численность населения страны за это время сократилась не на 6,5 миллионов, а на 3,5 миллиона, но дело в том, что, во-первых, рождаемость, хотя и упала, но все же не до нуля, а во-вторых, в страну хлынул поток русских беженцев и иммигрантов из других республик бывшего СССР – до 800-900 тысяч человек в год.
6. Уничтожение гитлеровцами 6 миллионов евреев – в том числе голодом и болезнями в гетто – преступление против человечества, это общепризнано. Стало быть, и уничтожение 6,5 миллионов граждан России – преимущественно голодом и болезнями – и превращение практически всей страны в огромное гетто – тоже преступление против человечества.
7. "С 1988 по 1992 количество инвалидов в России возросло на 70%. Скачком – на 40% – возросла заболеваемость туберкулезом. В 89-м на 100 000 населения приходилось 269,2 психически больных, в 93-м – 313. Только в 93-м выявлено в 1,5 раза больше больных сифилисом, чем в предыдущем году, гонореей – на 34,5%. В группе до 14 лет у мальчиков заболеваемость сифилисом возросла на 183,3%, у девушек – на 186,7%. В 93-м под наблюдение попало на 40,8% больше больных в группе алкоголизм и алкогольные психозы..." – Литературная газета, 10.08.1994.
8. Разумеется, это ни в коем случае не “чисто русское” или “чисто советское” явление. Самый известный из ныне живущих венгерских социологов, Элемер Ханкиш, возглавлявший в 1990-1993 годах Венгерское телевидение, зафиксировал распространение этого комплекса предрассудков и у себя в стране: “....один мой друг категорично утверждал, что во всем плохом, что есть в жизни, виноваты коммунисты. Чуть ли даже не в том, что он подхватил грипп... наивность его категоричных утверждений была явным признаком того лжесознания, которое жило во многих из нас... Мы жили иллюзией, что если нам когда-то удастся освободиться от наших коммунистических диктаторов, то все проблемы нашей жизни раз и навсегда будут решены. Наконец свобода пришла, но когда оказалось, что большинство наших проблем так и осталось нерешенными, мы смешались и почувствовали себя обманутыми. Мы были поражены тем фактом, что можем “простудиться” и в свободном, демократическом обществе”. Интересно, что Э. Ханкиш, сам, видимо, не сознавая того, очень точно показывает причины психологической готовности венгерского обывателя к фашизации.
9. "Зощенко и Булгаков открыли этот тип в двадцатые годы. Теперь коммунальный хам завершил свое развитие, обрел... генеральские звезды, вооружился линзами здравого смысла, причислил себя к сонму телевизионных светил.
На предыдущей стадии своего развития он именовался Ждановым. Пройдя сквозь кровавую парилку тридцатых, зощенковский банщик и булгаковский шарик стали Ждановыми. Колумбы, открыватели типа, были объявлены уродцами. Солидный устойчивый нормальный Жданов ненавидел своего открывателя, урода, отрыжку общества...
Вот, в сущности, главный конфликт времени, идеально короткая схема: "Зощенко – Жданов"...." – Аксенов В. Ожог. Роман в трех книгах. Поздние Шестидесятые – ранние Семидесятые. Ann Arbor. 1980. С.280-281.
10. Для духовной атмосферы сегодняшней России феномен замалчивания исследований М. Оссовской – очень показательное явление. "Moralnosc mieszchanska" была переведена на русский почти одновременно с “Протестантской этикой и духом капитализма” Макса Вебера (книга Оссовской ”Рыцарь и буржуа. Исследования по истории морали” вышла в издательстве “Прогресс” в 1987 году, книга Вебера “Избранные произведения” – в том же “Прогрессе” в 1990 году). Продажная, рептильная, зависимая от грантов Сороса и других западных фондов российская академическая наука на каждом углу восхваляет Вебера и ссылается на “открытое” им “происхождение капитализма из духа протестантизма”. А между тем Оссовская исследовала эту проблему вслед за Вебером – и показала, что в одних случаях протестантская этика содействовала зарождению и развитию капитализма, а в других – не оказывала на носителей протестантского сознания никакого капитализирующего воздействия. За это наши прозападные “ученые” и замалчивают и имя, и работы Оссовской.
11. Голодный обыватель, обыватель, недовольный условиями своего существования и желающий их улучшить (то есть не боящийся перемен) – это сегодня фашист.
12. Это – формальные, витринные "верхи", понятно: "публичные политики", мало чем отличающиеся от публичных женщин. Реальный хозяин – крупный финансовый капитал – старается себя не афишировать и стремится к анонимности (в прямом и переносном смысле).
13. Насколько адекватны были голливудский актер Рейган и проводимая при нем публичная политика духу "масскульта", видно уже из знаменитой речи президента, в которой он назвал СССР "Империей Зла". "Империя Зла" ("Evil Empire") – это штамп "масскульта", в данном случае: второсортных "фэнтези". Похоже, Рейган и впрямь представлял себя этаким то ли Гэндольфом, то ли Элриком из Мелнибонэ – и чуть-чуть не довел Землю до ядерной войны с "силами зла" ("толкинулся сам – толкини всю планету!").
14. Весь мир – включая СССР и его союзников – отчислял в ООН деньги на борьбу с наступлением Сахары на зону Сахеля. Либеральный Запад, никого не спросясь, в одночасье потратил эти деньги на операцию “Буря в пустыне”!
15. Что касается “Всеобщей Декларации прав человека”, то здесь очень показательно заключение Дэна Тэнивика (Монреаль): “В США постоянно обсуждаются права личности в связи с различными судебными процессами и специально – право на владение оружием. Американцы всегда ссылаются только на самих себя, канадцы рассматривают вопросы несколько шире, но никогда не упоминается так называемая “Всеобщая декларация прав человека”, принятая ООН в 1948 году. Негласно признаётся, что это чисто пропагандистский документ начала “холодной войны”, где были наворочены всякие небылицы, и к серьезному законодательному процессу он отношения не имеет”. Вот так-то!
16. И в сентябре-октябре 1993 года такой момент был. В результате мы теперь точно знаем, кто из наших “интеллигентов” – посредственность, озлобленная тем, что ее бездарность всем открылась, и ставшая от озлобленности палачом.
17. Маркузе удачно назвал это "счастливым сознанием" (в отличие от "несчастного сознания" классического европейского интеллигента, мучающегося "проклятыми вопросами" и сознающего несовершенство бытия и собственную конечность во времени) и связал с "отказом от совести" в обмен на привилегии и материальные блага (то есть с продажностью ): "... утрата совести вследствие разрешающих удовлетворение прав и свобод, предоставляемых несвободным обществом, ведет к развитию счастливого сознания, которое готово согласиться с преступлениями этого общества, что свидетельствует об упадке автономии и понимания происходящего".
18. Притом не в нынешнем, искаженном, понимании этого слова: сегодня либерал (неолиберал) – это на самом деле "охранитель", воинствующий консерватор, – а еще в старом, подлинном, смысле: либерал–сторонник религиозных и гражданских свобод.
19. Православие я упомянул не случайно. Забавно наблюдать, как отечественный мещанин в одночасье в массовом порядке превратился в истово верующего – все как один, начиная с Ельцина и Лужкова и кончая титулованными артистами, вдруг заспешили по церковным праздникам в православные храмы – под вспышки фоторепортеров и софиты кино- и телесъемки – демонстративно креститься (иногда почему-то по католическому образцу!) и с ханжески смиренным видом стоять со свечкой (иногда не в той руке!), притом что половина из них некрещеная, а кое-кто – татарин или еврей. Главное, что они не “Бога взыскуют в сердце своем” – иначе бы они всё это делали демонстративно не сейчас, а при Советской власти, – а стремятся побыстрее примазаться к де-факто государственной церкви, к возрождающемуся цезарепапизму. А сама-то Церковь какая замечательная! (Это я о РПЦ.) Священники на “мерседесах-600”, выгоняющие музеи, учебные заведения, детские дома, мастерские художников и мультипликационные студии из зданий, принадлежавших когда-то церкви (это, я так понимаю, христианское смирение ), хоронящие “воров в законе” в церковной ограде и даже в монастырских пещерах, рядом с мощами монахов-схимников, захватывающие деревенские колодцы, обнося их оградой и не пуская к ним местных жителей, растлевающие 17-летних прихожанок и т.д., и т.п. А жуткое жабообразное сооружение – Храм Христа Спасителя! А канонизация Иоанна Кронштадтского, черносотенца, эксплуатировавшего детский труд (Иоанн держал сапожные и швейные мастерские, в которых работали за еду в жутких, скотских условиях дети, оставленные “святому” для обучения набожными дурами-крестьянками; за невыполнение норм выработки детей зверски били; через год-два работы все дети получали туберкулез и вскоре, естественно, умирали). А рабская эксплуатация послушниц и монахинь в растущих как грибы монастырях! А основной источник доходов РПЦ – беспошлинный ввоз в Россию спиртных напитков и табака! Написал я недавно в журнале “Свободная мысль” те же слова (“посконное православие”) – тут же пришел отклик из провинции. Пишет женщина из Рязанской области: “Дочитала до “посконного православия” – сразу вспомнились пьяные из монастыря – вымогатели в электричках “на храм”, здоровенный дом попа с его сытым выводком...”
20. Всякий, кто читал М.М. Бахтина и И.С. Кона, понимает, что "вернуться в лоно" – это переданное иными словами распространенное ругательство "пошел в п...ду!", которое на самом деле является пожеланием смерти.
21. Кстати, Роман Арбитман являет собой яркий пример исключительной наглости, характерной для нашей постперестроечной псевдоинтеллигенции: под своим собственным именем он, ничего не стесняясь, публикует в газетах и журналах статьи, в которых беззастенчиво хвалит свои же (написанные под псевдонимом “А. Гурский”) романы! Известное дело: “себя не похвалишь – стоишь как оплеванный”.
22. ” Петух – 1. Пассивный гомосексуалист... 6. Тяжкое оскорбление у блатных.., в ИТУ... Правилка – 1. Самосуд заключенных. 2. Суд воровской сходки” (Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона. Речевой и графический портрет советской тюрьмы. М., 1992. С. 174, 191).
23. После “раскола” в “Известиях” Кедров стал большим человеком в “Новых Известиях”, где платят гораздо больше. Смею предположить, что именно этот фактор определил его выбор.
24. Причем рекламирует так нахраписто – и бред столь откровенно шизофренический, – что его деятельность подвигла большую группу известных ученых выступить (сегодня, когда разного антинаучного бреда в разных газетах – пруд пруди!) с открытым заявлением протеста, а в журнале “Техника – молодежи” (№3 за 1994 год) Анатолий Вершинский в своей поэме “Повесть о Великом Сдвиге” (крыши, понятное дело) даже посвятил публикациям Кедрова (о “теории густот” и “открытии местонахождения души” в некоей пазухе в районе гортани) отдельную главу:
Кто пиво пил, кто семя лузгал,
кто уверял честных господ,
что души – скопища корпускул,
согласно “Шизике густот”.
"Вы горло снадобьем натерли,
подозревая тонзиллит.
Но концентрируется в горле
Не хворь – душа. Душа – болит!
У важных птиц с натурой тонкой
она сравнится густотой
c доперестроечной сгущенкой;
у мелюзги – вода водой”.
На что герой заметил кротко:
“Резоны ваши хороши.
Да не у всех пригодна глотка
для размещения души.
Иной павлин, до славы падкий,
вытягивается во фрунт,
ну а душа уходит в пятки
и увлажняет пыльный грунт...”
25. Вот уж действительно: “Неандертальское мурло закрыло телеэкраны”! (Василий Аксенов, “Ожог”).
26. По счастью, не всех удается одурачить. Вот Ольга Бараш в журнале “Арахна” (№ 1) опубликовала о стихах Пригова издевательскую статью, в которой доказала, что отсутствует разрыв между “лирическим героем” Пригова и самим автором, и показала, что Пригов способен “рассуждать”, но не умеет думать. О. Бараш прямо вывела “поэзию” Пригова из “творчества” Кифы Мокиевича, капитана Лебядкина и “соседа ученого соседа Василия Семи-Булатова” и опознала “стихи” Пригова как продукт доличностного мышления, присущего “человеку массы” в эпоху Средневековья!
27. Разумеется, такую нужную нашему обществу сейчас книгу, как “Китч. Мир дурного вкуса” Дорфлесса никто переводить не собирается, – а на перевод и издание откровенно ненаучной (но зато “разоблачающей” гегельянство и марксизм) книги Поппера “Открытое общество и его противники” нашлось столько денег, что книгу переводили ударными темпами два десятка переводчиков и издали “с колес” – и огромным тиражом!
28. Опубликован один замечательный документ, показывающий, как оплачивалось знаменитое письмо в “Известиях” и почему оно вообще появилось. Те же лица (“подписанты”) обращаются в правительство Российской Федерации: “Мы глубоко признательны руководству Министерства финансов РФ, оказавшего нам финансовую поддержку, которая в настоящее время является единственной основой для нашего материального существования и практической деятельности, в том числе – издания предвыборной агитационной литературы, командировок виднейших писателей в основные регионы России, творческих вечеров в столице и на периферии. И, по чести говоря, уже понесенные нами расходы, равно как и те, что еще предстоят, дают основание для постановки перед правительством вопроса о более радикальном решении, чем пролонгация вышеупомянутой ссуды на оговоренных ранее условиях. С уважением и надеждой.... Г. Бакланов, Б. Окуджава, Ю. Нагибин, А. Приставкин, А. Нуйкин, Ю. Черниченко [и др.]”. Резолюция Егора Гайдара на этом письме: “Министру финансов (Б. Федорову. – А.Т.). Прошу рассмотреть и по возможности помочь” ( Независимая газета, 21.01.1994).
29. Если дедушка путает недавние события с Великой Отечественной войной и наших генералов с Гудерианом – дедушку надо срочно лечить, а не позорить его телетрансляцией на всю страну.
30. Впрочем, из последнего нужно просто делать один-единственный вывод: нечего соваться в эти журналы, надо издавать свои. Пусть академические журналы превращаются в заповедник либерально-мещанских посредственностей.
31. Именно это и пугает власть предержащих и их прихлебателей, поскольку, как мы знаем, истина делает человека свободным. “Когда общество находится в состоянии распада... большинство истинных суждений неизбежно влекут за собой наказание, а большинство прославляемых суждений оказываются ложными... Общественные институты... не могут допустить, чтобы истина стала общим достоянием, и пускают в ход подкуп и принуждение для того, чтобы скрыть правду” ( Берроуз Данэм, “Мыслители и казначеи”).
32. Здесь не место развивать эту концепцию подробнее. Желающих отсылаю к своей статье “Этапы революционного процесса” в журнале “Россия-XXI”, 1995, № 11-12; сокращенный вариант опубликован в журнале “Альтернативы”, 1995, № 4.
33. “Ничто никогда не разбудит совесть нации: предполагать, будто у нации есть совесть, – это иллюзия. У отдельных личностей внутри нации бывает совесть, и нация принимает все меры, чтобы обеспечить такому человеку плохой, а то и кровавый конец” ( Джеймс Болдуин, “Имени его не будет на улицах”).
3 июня 1996 – 7 января 1999
Опубликовано в журнале "Альтернативы", 1999, № 3
[url]http://scepsis.ru/library/id_93.html[/url]
[/SPOILER]
P.S. Тексты большие, и расставлять все авторские акценты (курсив, жирный шрифт и пр.) долго.
Ссылки на оригиналы есть. Можно там посмотреть, тем более что ресурс сам по себе любопытный.
