Спойлер
Летом 2007 года журналист Марк Пэйтресс (Mark Paytress) взял интервью у четырех участников Pink Floyd в связи с 40-летием со дня выхода альбома "The Piper At The Gates Of Dawn". Выдержки из этих интервью публиковались в октябрьском выпуске журнала Mojo (№ 167).
Интервью, взятое тем летом у Ричарда Райта, оказалось последним; его полный текст, озаглавленный "Мое фортепьяно – моя терапия", размещен в декабрьском выпуске Mojo (№181). Восемь страниц журнала с материалами о Pink Floyd можно скачать в разделе "Пресса" интернет-сайта Дэвида Гилмора (PDF, 3.8Mb).
Предлагаем вашему вниманию перевод ключевых моментов этой беседы с Ричардом Райтом.
Мы поговорим, в основном, об альбоме "The Piper At The Gates Of Dawn"…
Это особенная тема. Наш первый альбом, наш альбом с Сидом, и вот теперь торжество — 40 лет в бизнесе. Недавно я послушал его, хотя не переслушивал со времени выпуска. Он захватил меня врасплох, — оказался намного лучше, чем я думал. Из-за того, что в нем есть это очаровательное соединение замечательных песен и стихов Сида и, плюс к тому, авангардистское — не совсем подходящее слово — очень экспериментальное звучание, которым мы занимались в то время. Заметен разительный контраст между Astronomy Domine как примера структурности и Pow R Toc H, про которую я уже напрочь забыл. Мне не понравились дурацкие голоса в начале, но там интересная игра. Я с таким удовольствием делал ту запись. Но когда Сид ушел, точнее, должен был уйти из-за его болезни, нам пришлось менять направление. Он был уникальным сонграйтером. Больше никто во всем мире не писал и не мыслил так, как он.
Вы оценили это вовремя?
Да, было сразу видно, что у него уникальный талант. Его песни причудливы, как волшебные детские истории, и манера, в которой он писал их, тоже была примечательна. Он начинал со стихов. Затем сочинял мелодию к словам, не задумываясь ни о какой конкретной размерности. Его интересовало только сочетание рифмующихся слов. Для нас это было затруднительно, потому что ничего не определялось заранее. Но в этом и было то, что делало его сочинения такими особенными.
Трудно было работать с Сидом?
Нет. Начиная с Powis Gardens, где мы познакомились, и включая весь этап первого альбома, это было совсем нетрудно.
Продюсер Piper’а Норман Смит с этим не согласен…
А ему было тяжело. В те дни было буквально следующее: "Вы — поп-группа, вот ваш продюсер, он будет говорить вам, что делать". И мы, конечно, вовсе не считали, что так и должно быть.
От кого исходило такое отношение к предрассудкам?
Оно исходило от нас всех.
То есть, у всех вас были амбиции выйти за рамки трехминутной поп-песни?
В клубе UFO мы делали такой экстраординарный звук, которого люди никогда прежде не слышали, и он не имел никакого отношения к эффектным мелодиям. Всё было связано с импровизацией. Джаз, первая в моей жизни любовь, опирается на импровизацию, хотя мы импровизировали под влиянием не джаза, а рока. Сид был страстным фанатом Бо Диддли. Послушайте внимательно, и вы услышите в игре его гитары небольшие цитатки из песен Диддли… Я помню, когда мы записывали заглавный трек A Saucerful Of Secrets, Норман сказал: "Так нельзя. Он длиной на 20 минут". Мы сказали: "Почему бы и нет?" Мы были там не для того, чтобы записывать трехминутки для радио. Мы хотели делать нечто другое. В конечном счете он сказал: "Окей, я не могу это продюсировать". Мы сказали: "Прекрасно, мы сделаем всё сами". Но на Piper’е он был полезен. Мы почти не сталкивались прежде с записью на четыре дорожки, и нам хотелось реализовать эти возможности сполна.
Я серьезно подумываю о возвращении к студии с четырьмя треками для моего следующего проекта, который станет, вероятно, инструментальным сольным альбомом. Забавный это процесс — писать на ленту. Используя Pro Tools и перенося ноты по одной восьмой бита, можно добиться отлично звучащих результатов, но это трудоемко и утомительно.
Разве не в этом метод Pink Floyd? Разве не Вы были отчасти ответственны за легендарную медлительность и перфекционизм группы?
Хм… нет, я так не думаю. Вы имеете в виду, в начале? Piper?
Нет, после него.
Окей, так как я изучал композицию и аранжировку, я имел представление о том, как могут выстраиваться прогрессии аккордов от одного к другому. К тому же, я не переношу фальши. В ранние дни это частенько случалось. В течение долгого времени мне приходилось настраивать бас-гитару Роджера прямо на сцене.
Даже он мог бы признать, что был самым технически неопытным участником в ранние дни…
Ни один из нас не был технически опытен. Я всегда жалел, что мне не хватает техники, чтобы стать концертирующим пианистом, но ее так и нет. Мы все самоучки. Я научился играть на фортепьяно, когда мне было четыре года. У меня не было преподавателя, так что моя техника совершенно неправильна. Я не могу сыграть гамму так, как ее положено играть. Это ограничило мою техничность и возможность играть быстро. Но с этим и не было проблем, потому что одну из самых важных вещей, которую я когда-либо слышал, сказал Майлз Дэвис. Он сказал: "Не ноты имеют значение, а промежутки между ними". Я всегда чувствовал, что так и есть, и так я играю всегда. Блюзовые гитаристы это тоже понимают, — единственная нота может означать больше, чем тысяча нот.
Чем Вас так привлекло фортепьяно в четырехлетнем возрасте?
У нас дома стояло пианино, на нем играла моя мать, а я был им зачарован. Можно было нажимать клавиши и подбирать аккорды. Полагаю, что слух для этого у меня имелся.
Пианино стало другом детства?
Мое фортепьяно — мой лучший друг.
И так было всегда?
Ну ладно, не "мой лучший друг". Мое фортепьяно значит даже больше, чем музыкальное творчество с Флойд. Для меня это — терапия. Если я по-настоящему сержусь или расстраиваюсь, то, так же, как другие люди рыдают в подушку или идут на прием к психиатру, я сижу за моим фортепьяно и выпускаю любые эмоции, которые меня одолевают.
Ваше фортепьяно и гитара Сида привнесли структурность в ранний саунд группы…
В лучших своих проявлениях это были вопросы и ответы в диалоге между гитарой Сида и моими клавишами. Я слушал все, что он делал, и отвечал ему. В этом, как на концертах, так и в инструментальных треках на Piper’е, — доминирующий саунд раннего Флойд.
Вы находили общий язык с Сидом?
Я безусловно уверен в нашем музыкальном взаимопонимании. Когда Сид пришел в группу, он очень на меня повлиял, потому что начал играть на гитаре эти жуткие вещи. Я подумал, что это прекрасно. Мне не хотелось выходить и играть каверы на R&B хиты. Было замечательно, когда он присоединился. Это всё изменило полностью.
Был ли он лидером?
В смысле творческого музыкального вклада можно было бы назвать его лидером, да, определенно. Но в целом он не был лидером. Обычно мы сидели без дела, пока его невероятно креативные мозги не придумают следующую песню, и тогда мы говорили: "Годится, мы ее сделаем". Но он не подталкивал нас в каком-то конкретном направлении.
Кто был движущей силой группы?
Не думаю, что была движущая сила. Каждый играл свою роль. Сид писал эти экстраординарные песни. Роджер определенно проявлял большую целеустремленность и добивался своего. Моя роль, я полагаю, была в том, чтобы музыкально подхватывать Сида. А лидер тогда отсутствовал. Но в группе была некая сила, которая не хотела принимать правила игры. Из-за нее сингл Arnold Layne не вошел в альбом. Мы хотели идти своим путем.
Не потому ли, что вы все были интеллектуальными мальчиками из среднего класса?
Потому, что мы все — гении! (смеется) Я подозреваю, что так и было, ага. Это факт: никто из нас не рвался стать поп-звездой. Мы еще только начинали выходить на сцену, а уже прятались за нашим светом…
Разве это не потому, что вы все были застенчивыми?
Я не думаю, что причина в общей застенчивости. Светом мы хотели рисовать картину, дополняющую звук.
Но Сид был совершеннейшей психоделической поп-звездой…
О да, был, хотелось ему этого или нет.
То есть, был звездой не по своей воле?
Не скажу, что он чуждался этого. Он был так взволнован участием в Top Of The Pops. Мы все были. До некоторой степени он действительно хотел быть поп-звездой. Он преклонялся перед Джоном Ленноном, любил The Beatles.
А затем, вскоре после успеха See Emily Play летом 67-го, случился его "потерянный уикэнд"…
Припоминаю, что мы участвовали в шоу на радио; скорее всего, сессия Джона Пила. Все собрались, а Сида нет. Наши менеджеры, наконец-то, нашли его и сказали, что он не в порядке. Когда я затем увидел его, он переменился полностью. Глаза были мертвы; он смотрел в одну точку перед собой. Такая разительная перемена, — и ее причина, я подозреваю, была в ужасной передозировке. Не знаю, так это или нет. У каждого своя теория о коллапсе Сида.
Вы говорили с ним о его проблемах?
Нет, не думаю. С каждым днем это становилось все более жутким. Когда решено было попробовать, сможет ли Сид быть в Pink Floyd, как Брайен Уилсон в The Beach Boys, то моей задачей стало поощрять его писать музыку, и мы жили с ним в одной квартире в Ричмонде. Но это стало очень тяжело, особенно когда решили, что нет никакого смысла в том, чтобы он играл с нами в концертах. Я не мог сказать: "Я ухожу на концерт. Извини, Сид, но тебе нельзя пойти и сыграть с нами сегодня". Поэтому я говорил какие-нибудь глупости вроде: "Я только выйду купить пачку сигарет", и уходил, и шел на концерт. А когда возвращался, часов через восемь, Сид мог спросить: "Have you got the cigarettes yet?" Было очень страшно и очень грустно.
С его уходом в группе образовалась большая дыра.
Так и есть. Что нам было делать? Мы знали, что хотим продолжать, потому что, хотя мы и потеряли невероятного сонграйтера, зато получили Дэвида, невероятного гитариста. Для меня в этом было достаточно вдохновения, чтобы продолжать начатое, но нам приходилось менять направление. Пока Дэйв осваивался, Роджер и я начали писать. Мы оба осознавали, что мы не сможем продолжать писать как Сид.
Но вы же смогли! Set The Controls… у Роджера – в духе Сида.
И моя Paintbox. Я и говорю, что мы должны были сменить направление, но, возможно, Роджер и я пытались продолжать сочинять в том же стиле. Но мы явно не могли конкурировать в лирике (смеется).
И Ваша собственная Remember A Day, весь этот прославленный детский материал…
Да, и See Saw тоже. Вскоре всё же оказалось, что нам с этим не справиться.
Нигде больше Вы не были так близки к плодовитости Роджера.
Ну да, не так плодовит. Одна из причин – в том, что я — ленивый бастард. У Роджера было – и, вероятно, все еще есть — огромное количество энергии. Он мог сказать: "Вот я усядусь и напишу". А я из тех музыкантов, которые говорят: "Я подожду, пока не придет вдохновение". Но мне представляется, что доли нашего творческого вклада вполне соразмерны, вплоть до Animals.
Кто написал Echoes?
Я?!
Это была Ваша идея?
Да, вся часть фортепьяно в начале и гармоническая последовательность этой песни – моя, так что за мной и солидная доля авторства. Но в списке авторов есть и все другие, конечно же. Роджер, несомненно, написал слова. В большинстве песен Роджер сочинял слова, а Дэвид и я сочиняли музыку. Не во всех, но во многих. Роджер писал и свои собственные песни тоже; например, Money он принес готовой в студию.
Кто был движущей силой в процессе погружения группы в мир высоких технологий?
Я думаю, каждый из нас.
А идея приобщиться к Искусству с большой буквы И?
Не-а. На моей памяти всё было плодом совместных усилий нас троих — троих, потому что Ник не писал — на всем пути до Animals. Вот тогда Роджер устремился к захвату власти. Но у меня был прекрасный период во время записи с Роджером The Dark Side Of The Moon, например. Или даже Atom Heart Mother — наш самый, на мой взгляд, слабый альбом. И я все еще считаю, что Echoes — один из самых прекрасных треков, которые когда-либо был у Флойд. Каждый, кто был в туре Дэйва Гилмора, с этим согласен. Это ключевой момент концерта. Стоило мне взять первую ноту, и весь зал взрывался.
Так что же такого в этой песне?
То, как она развивается. От вступления к этой невероятной части со слайдом Роджера на басу. Затем знаменитые крики чаек Дэвида, которые появились из-за ошибки. Один из роуди подключил его wah-wah педаль задом наперед, от чего образовалась эта грандиозная стена фидбэка. Он поэкспериментировал с ней и создал этот прекрасный звук. Великолепная песня для записи в студии, и фантастическая — для исполнения на концертах. Я люблю играть ее.
Вам не кажется, что она довольно меланхоличная?
Да, есть такое.
У людей меланхолия ассоциируется с Pink Floyd. Почему?
Ну, из-за меня! Я определенно, совершенно определенно меланхоличен! (смеется)
Вы всегда были таким?
Полагаю, что да. То есть, если я сижу за фортепьяно и играю все эти довольно грустно звучащие вещи, то понятно, что они проникнут в какую-то часть музыки Флойд. Мне думается, что Роджер, несмотря на его антивоенную ярость, такой же. Даже Дэвид такой.
Когда я говорил с Дэвидом два дня назад, он сказал: "Рик — это душа Pink Floyd"…
Душа? Пожалуй, я не могу говорить сам за себя, но… Я не мог поверить своим ушам, когда Роджер сказал, что он был гением Pink Floyd. Я подумал: "Как это можно заявлять такое и не чувствовать смущения?" Абсолютная чушь! Он был частью Pink Floyd, и он играл важную роль. Даже когда кто-то написал, что Роджер был мотором, а Дэвид был пульсом, — я посчитал, что в этом чуть больше смысла. Не хочется расхваливать себя, но я и правда готов поверить, что все это время, включая Wish You Were Here, было так, как говорит Дэвид… Ну, в-общем, я очень рад слышать, что он это сказал. Но тогда и я мог бы точно то же самое сказать о Дэвиде. Он был душой Флойд, с тех пор, как ушел Сид.
Вы были счастливы, получив приглашение вернуться в 1987-м?
Конечно. Человек, без которого я тосковал больше всего, был Дэвид. Когда он позвал меня в свой сольный тур, я подумал: "Не знаю, следует ли мне это делать, потому что со мной это будет похоже на тур Pink Floyd". Позже я понял, как нелепы были эти мысли. Забудь о Pink Floyd. Просто выходи и играй с ним, потому что он – великолепный гитарист.
Вас удивило поведение Роджера на концерте памяти Сида в Barbican?
Это было очень странно, так как все, кто выступал, исполняли песни Сида, и только Роджер спел свою собственную. Мне кажется, он очень нервничал.
В этом не было проявления мстительности?
Я не собираюсь вникать в это! Пусть люди судят так, как считают нужным.
Тень Сида надолго задержалась в музыке Флойд…
Роджер говорил, что какая-то часть Сида все еще рядом с ним. Я думаю, что немного от Сида есть и во мне, в том, как я соединяю звуки с клавишами. Я ощущал очень сильную близость с Сидом. Я не был близок с Дэвидом, когда он присоединился, но теперь — да. Он, может быть, не чувствует этого, но я-то я чувствую!
По материалам: DavidGilmour.com, The Mojo Magazine
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться
Спойлер
Ник Мэйсон: ''Если бы не Сид, нас бы не было...''
Корреспондент британской газеты The Sun Саймон Косинс (Simon Cosyns) побеседовал с Ником Мэйсоном, сосредоточившись на круге вопросов, связанных с созданием альбома "The Piper At The Gates of Dawn". Предлагаем Вашему вниманию перевод этой статьи.
Вообразите себя в такой ситуации: вы — молодые музыканты новой группы, и вам только что выпал шанс записать дебютный альбом на Abbey Road. Вы мчитесь туда и попадаете в Студию 2, где в этот момент The Beatles записывают “Lovely Rita” для "Sgt Pepper’s Lonely Hearts Club Band".
«Встречи с божествами чреваты мыслями о том, что сам ты вряд ли способен на нечто такое же хорошее», — вспоминает Ник Мэйсон из Pink Floyd. Но Сид Барретт, Роджер Уотерс, Ричард Райт и Ник были далеки от соблюдения субординации. «Юношеская самоуверенность подсказывала, что у нас море рок-н-рольного драйва. Мы считали, что оказались там вполне заслуженно… смех, да и только!»
Группа приступила к записи "The Piper At The Gates of Dawn" 21 февраля 1967 года в Студии 3. Сегодня альбом расценивается как психоделический шедевр, лучшее достижение Сида. В честь 40-летия альбома выпущено специальное издание с дополнительными синглами и некоторыми неизданными вещами. Когда в прошлом году Сид умер, мы оплакивали потерю "безумного алмаза" музыки. Жертвами рок-н-ролла пали звезды, равные ему по величине, — Джими Хендрикс (Jimi Hendrix), Джим Моррисон (Jim Morrison), Дженис Джоплин (Janis Joplin), но он только потерпел кораблекрушение, проведя остаток жизни отшельником в скромном доме в Кембридже. В его свидетельстве о смерти написано "отставной музыкант".
Совсем другой Сид подходил к Abbey Road тем зимним днем, возможно, по знаменитой пешеходной "зебре", чтобы начать запись “Piper”. «Нужно помнить, что, говоря о том периоде, мы говорим не о законченном лунатике. Мы говорим о человеке, который отчетливо светился изнутри. Он был очарователен. Он был лидером — и фронтменом, и автором большинства песен, но я никогда не замечал, чтобы он устанавливал правила или говорил нам, как и что играть. Он приносил эти свои песни и предоставлял нам интерпретировать их так, как мы считали нужным». Когда волна воспоминаний о тех головокружительных днях спадает, Ник констатирует: «Понятно, что это всего лишь первый альбом группы, которая двигалась дальше в течение сорока последующих лет, но если бы не Сид, нас бы не существовало, ни в том виде, в каком мы есть, ни в любом другом виде. Я думаю, что нужно отдать ему должное за это».
Он полагает, что реакция на смерть Сида оказалась ошеломительной: «Я не ожидал, что это станет таким громким признанием. Я не ожидал, что объявится столько людей, считающих, что его ранние работы так сильно повлияли на дальнейшее развитие группы».
“Piper”, с его авантюрной смесью спейс-рока (“Astronomy Domine”, “Interstellar Overdrive”) и так по-английски эксцентричных причуд (“The Scarecrow”, “The Gnome”, “Matilda Mother”, “Bike”), своей заразительной свежестью и живостью привлекает нас и по сей день. «Пожалуй, я действительно весьма горжусь им. Он хорошо сохранился. Само собой, есть в нем вещи, которые ты слушаешь и думаешь про себя: "О Боже, что ж мы делали?!", но мне симпатично то, что в нем видна некая искра профессионализма. Не сказал бы, что общее качество игры прямо-таки великолепно, но есть несколько очень хороших штришков: некоторые идеи всплыли по ходу, некоторые были задуманы Сидом. Есть в этом любопытный проблеск чего-то, что оставалось незамеченным в то время, особенно сам стиль Сида, очень лирический и где-то пасторальный. Из-за того, что многие песни мы не играли на концертах, это оставалось незамеченным, пока снова не переслушаешь альбом».
«Один из типичных треков — "Lucifer Sam", странный рассказ о сиамском коте. Это реальный кот?»
«Нет. Полагаю, он возник в воображении Сида. Не исключено, что он был навеян настоящим котом, но боюсь, что мы забрались в неизвестную мне область. Есть, вероятно, какой-нибудь маньяк, который во всем этом разобрался. Кто-нибудь написал докторскую, и теперь работает профессором по Люциферу Сэму!»
«Отважусь на вопрос — до какой степени это альбом Сида?»
«Когда оглядываешься назад, то всё сильнее появляется такое чувство, что альбом-то — его, но объективная реальность состояла в том, что мы все были очень свободны», — говорит Ник. Сессии еще только подходили к концу, когда начали появляться трещины. «Наверно, все начало потихоньку ухудшаться во время записи, потому что он проявлял признаки стресса к тому времени, как мы закончили альбом».
Еще одним важным фактором, повлиявшим на звучание “Piper”, был продюсер Норман Смит (Norman Smith), который был звукоинженером альбомов The Beatles. Ник вспоминает: «Норман оказывал какое-то влияние. Я думаю, что он спорил с Сидом, хотя я и не видел этого, насчет аранжировок песен. Он любил плотный звук».
«Требовал ли он поп-звучания от группы, которая была скорее авангардной?»
«Наверно», — отвечает Ник. «Но будет неправильным описывать Нормана, как человека, внедренного, чтобы сделать нас милашками с битловскими прическами! Он работал с The Beatles, и в EMI решили, что он может сыграть для нас роль Джорджа Мартина (George Martin), с которой он отчасти справился. Он делал для нас аранжировки, но мы шли по более безумному пути, чем The Beatles».
Pink Floyd вышли из недр музыкального андеграунда, знаменитого своими охмуряющими затяжными джемами в обиталищах лондонских хиппи типа UFO, Marquee и Roundhouse. Студийная работа над такой пространной композицией, как “Interstellar Overdrive”, потребовала изрядной доли дисциплины. Я спрашиваю Ника: «Как долго эта песня могла тянуться в живом исполнении?»
«А как долго вам бы хотелось? До следующего вторника?», — отвечает он. «Если серьезно, живая версия могла быть и двадцатиминутной, студийный вариант сокращен до семи. Это была попытка сформировать правильно организованный альбом».
И, хотя Pink Floyd неизбежно должны были двигаться вперед после того, как Дэвид Гилмор принял эстафету Сида в роли гитариста и вокалиста на втором альбоме, “A Saucerful of Secrets”, Ник не считает, что “Piper” стоит особняком в дискографии Pink Floyd. «Если взяться выстраивать цепочку развития Pink Floyd, то я бы оставил в ней “Piper”, а исключил бы и “Ummagumma”, и “Atom Heart Mother”. “Ummagumma” содержит концертные номера вещей, созданных прежде, и индивидуальные пьесы, которые главным образом демонстрируют то, что сумма больше, чем ее части. “Atom Heart Mother” была одноразовой попыткой сделать что-то иное. Мы объединились с Роном Гизином (Ron Geesin) и с оркестром. И больше к этому уже не возвращались. А в “Piper” есть элементы, которые протянулись от “Sauсerful” к “Meddle” и до “The Dark Side Of The Moon"».
Я поинтересовался, незабываемое тиканье и звон часов на “Dark Side” могли бы появиться, если бы не было подобных звуковых эффектов в конце “Bike” на “Piper”?
Ник соглашается, что связь есть. «Практика использования звуковых эффектов началась с “Piper”. Я не могу припомнить, есть ли там шум ветра, но мы пришли к тому, что используем его всюду, где можно. Отличная машина для ветра была у EMI. Это такой деревянный барабан, который надо было крутить, с парусиновой створкой. Он был фантастически хорош, его, наверное, ещё в The Goons (британское комедийное радиошоу 50-х годов) применяли!»
Он отзывается об Abbey Road как о «довольно унылом месте. В отличие от большинства других студий, которые осваивали искусство освещения и оформления, EMI все еще придерживалась стиля BBC. У них всё было покрашено цветом Lubianka Green, и толпы техников... людей в белых куртках блуждали среди аппаратуры».
Но Ник признает, что “Piper” был бы совсем другим альбомом, и группа, возможно, пошла бы совсем другим путем, если бы не фантастический ассортимент инструментов EMI. «Здесь мы затрагиваем теорию бабочки. Если бы мы не натолкнулись на ту забавную машину в углу, то мы могли бы превратиться в Led Zeppelin, или даже в раннюю версию Take That. Несомненно, что альбом мог бы звучать совсем по-другому, но я подозреваю, что Сид смог бы написать такие же песни».
Авторство большинства песен альбома принадлежит Сиду, а Роджер Уотерс представлен своей первой композицией, "Take Up Thy Stethoscope And Walk".
«Да, это в чистом виде Роджер в начале своей творческой карьеры. Не думаю, что эта песня — из числа лучших его песен, но вот на следующем альбоме он взял вожжи в свои руки, и уже "Set The Controls For The Heart Of The Sun" — фантастическая пьеса».
«А сам Роджер согласится с тем, что "Stethoscope" — это не его звездный час?»
«Я никогда не слышал, чтобы Роджер соглашался с чем-то», — отвечает Ник, усмехаясь. «Может быть, и согласится, в подходящий день, — если Вы сами спросите его, а не меня!».
Ник разговорился, и мне кажется уместным спросить, как он оценивает свою работу барабанщика на “Piper”, и насколько изменилась с тех пор его техника в своем развитии.
«Это очень любезно с Вашей стороны предположить, что я развивался, но есть масса людей, которые считают, что моя техника с 1967 года не менялась. Сам я думаю, что, конечно же, стал играть лучше, но и тогда манера вполне соответствовала времени. Там нет чрезмерного переигрывания, поэтому ее (такой техники) было достаточно. Там нет этого ужасного грохота упущенных палочек, и это означает, что кое-кто старается немного сдерживаться».
В новую, трехдисковую версию “Piper” включены ранние синглы Pink Floyd “Arnold Layne” и “See Emily Play”, которых не было на оригинальном британском LP.
Ник объясняет: «В то время считалось дурным тоном включать синглы в состав альбома. Это выглядело как жульничество».
“Arnold Layne” — одна из самых успешных песен Сида — о сомнительном типе, который крал белье, сохнущее на веревках. Песня вызвала целый переполох.
«Сомневаюсь, что мы ощущали себя уж такими Velvet Underground. Мы думали, что песня вполне безобидная, ну и, конечно же, она была запрещена BBC».
Наконец, мы обсуждаем период, начинающийся с момента, когда группа осталась без Сида, до ранних сессий для “A Saucerful Of Secrets”.
«Роджер и я действительно были близкими друзьями и проводили много времени вместе, а у Сида были друзья на стороне, и это окончательно преградило ему путь. Он стал жить где-то в Сохо, в районе The Ivy (ресторан), и был явно под влиянием восточной мистики и религии».
«Изменения в сознании связаны с ЛСД или были какие-то другие проблемы?»
«Никто не знает, и мы не узнаем» — уверяет Ник. «Несомненно, с учетом того, что мы знаем о ЛСД, если и было что-то не так, наркотик мог способствовать процессу. Ведь люди часто думают, что они смогут протолкнуть себя через это, делая еще хуже. Сид был одним из таких».
По материалам: The Sun
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться