Спойлер
Время елизаветинцев по масштабу талантов в литературе и их количеству напоминает нам о серебряном веке русской поэзии. Примерно в одно время в Англии постоянно писали, сотрудничали с театрами, общались и принимали участие в коллективных сборниках три-четыре десятка английских поэтов, выработавших некий вполне определенный общий «елизаветинский стиль» – причем многие из них публиковались под псевдонимами: это было распространено среди авторов-аристократов. Для поэзии елизаветинцев было характерно философское или религиозное содержание, и потому они отдавали предпочтение мысли перед чувством даже в стихах о любви. Движение мысли в стихотворении становилось основополагающим, а «прозаическая интонация», передающая это движение, с ее обилием переносов предложений из строки в строку и из строфы в строфу (run-on-lines) – даже при всей краткости, емкости английской речи, - была общепринятой. При таком тесном коллективном общении (все всех знали) соревновательные мотивы, и без того всегда очень сильные в поэтических кругах, приобретали большое значение, а главную роль в такого рода состязаниях играло остроумие.
Остроумие - вообще привилегия больших поэтов, это коренится в самой природе поэзии: для истинного поэта слово - и средство для выражения мыслей и чувств, и одновременно - материал для игры. По существу ИСТИННАЯ ПОЭЗИЯ с точки зрения формы – ЭТО ИГРА СЛОВ в самом широком понимании, включая и игру смыслом, и игру интонацией, и игру звуками; в этой связи и метафоризм Шекспира и елизаветинцев, с их пристрастием строить образы на терминологии и понятиях то из судебно-правовой или кредитно-финансовой практики, то войны, то из области медицины (РАЗВЕРНУТАЯ МЕТАФОРА) органично вписывается в представление об их общих чертах поэтического стиля.
В этой заметке я использую понятие «игра слов» в узком смысле, как обозначение аллитеративно-смысловой игры словами. Чтобы с самого начала было понятно, о чем идет речь, в качестве первого примера приведу небольшое стихотворение Бена Джонсона – подпись к портрету Шекспира на титульном листе в Первом фолио (см. также мою заметку на этом сайте «Подписи к портретам Шекспира»). Под портретом (гравюра художника Дройсхута), где Шекспир изображен в маске (видна линия обреза), левая половина камзола вывернута наизнанку (это установлено в начале XX века Лондонским клубом портных), а само «лицо» больше похоже на лицо «самодовольного колбасника» (формула, сочиненная одним из ортодоксальных стратфордианцев), чем на лицо гения, стоят стихи Джонсона – 10 строк четырехстопного ямба, советующие читателю глядеть не на портрет, а в книгу. Это характерная для того времени криптограмма: таких гравюр-посланий «посвященному» читателю до нас дошли десятки. В данном случае ее скрытый смысл заключается в том, что у шекспировского псевдонима есть маска (тот самый ростовщик Уильям Шакспер, которого, ничтоже сумняшеся, назвали «человеком тысячелетия»), что под маской скрыт не один автор и что один из соавторов извращает смысл описываемых событий. Привожу английский текст надписи Джонсона и мой перевод с выделенной крупным шрифтом игрой слов; для большей свободы в переводе я перевел стихотворение пятистопным ямбом, на котором написаны и пьесы Шекспира.
This Figure, that thou here seest put,
It was for gentle Shakespeare cut;
Wherein the Grauer had a strife
with Nature, to out-doo the life:
O, could he but haue drawne his wit
As well in brasse, as he hath hit
His face; the Print would then surpasse
All, that vvas euer vvrit in brasse.
But, since he cannot, Reader, looke
Not on his Picture, but his Booke.
В.J.
Изображенье врезал в медь гравер
Для ИСТИННО бессмертного Шекспира;
ХУДОЖНИК ЗДЕСЬ ЗАТЕЯЛ С ЖИЗНЬЮ СПОР,
Чтоб МИР ПЕРЕИГРАТЬ; но как для мира
Глубокий ум на МЕДНОМ воссоздать,
Так ТОНКО ВРЕЗАВ, как ШУТЯ ПОЙМАЛ ОН
ЕГО ЛИЦО? - Гравюра бы тогда
Все, что на меди, ПРЕВЗОШЛА НЕМАЛО.
Но он не смог; читатель, мой совет:
ЗРИ В книгу, НЕ ВЗИРАЯ на портрет.
Б.Д.
Слово «истинно» в переводе использовано в трех смыслах: «Шекспир в самом деле бессмертен», «Шекспир бессмертен своей истинностью» и «изображенье врезано для настоящего Шекспира» (под маской).
Слова «художник здесь затеял с жизнью спор» поставлены в двух смыслах: они относятся и к Шекспиру («здесь» – в пьесах Первого фолио), и к граверу («здесь» - в портрете).
Словосочетание «мир переиграть» стоит в двух смыслах: «сыграть весь мир в пьесах» (речь идет о Шекспире) и «обмануть мир» (речь идет о гравере и его портретной мистификации).
Слово «на медном» имеет два смысла: «на меди» и подразумеваемый «на медном лбу».
Словосочетание «тонко врезав» имеет два смысла: «тонко выгравировав» и «умно ударив».
Слово «шутя» имеет два смысла: «легко» и «смеясь».
Словосочетание «поймал… его лицо» имеет два смысла: «удачно изобразил лицо» и «поймал лицо на удар».
Словосочетание «не взирая на» имеет два смысла: «не глядя» и «не обращая внимания, вопреки».
Сознательно использованные в этом ироническом контексте старинные выражения «превзойти немало» и «зри в» придают иронический колорит подписи и тех, кто игру слов не разглядел, заставляют читать подпись повнимательней (в последней строке достаточно прозрачно просматривается «зри в корень»).
В чем-то я «превзошел» Бена Джонсона, в чем-то я ему проиграл: у меня «врезал» имеет два значения, а он уhitрился поставить слово hit так, что оно имеет в этом контексте 8 значений, из которых 5 (!) существовали в момент издания Первого фолио и придавали различные оттенки этой подписи (ударить /сильно/; попасть в цель /достичь намеченной цели/; имитировать положительные качества; в точности воспроизвести; подходить /по смыслу или качествам/), а три наслоились со временем; кроме того, Джонсон обыграл созвучие hit c hid, дающее дополнительный, 6-й смысл: «спустил шкуру, выпорол». Разумеется, ничего подобного в русском языке для такого контекста я найти не смог, и мне пришлось обыгрывать в переводе все, что возможно обыграть. Другими словами, «нагрузку» на слово hit я в переводе «перераспределил» на все стихотворение.
Нужно ли доказывать, что без перевода игры слов такая подпись утратит не только блеск, но и во многом – смысл? Разумеется, приведенный пример – особый случай, где насыщенная игра слов крайне необходима, чтобы обратить внимание на мистификаци-онный характер портрета в Первом фолио.
Другой пример из елизаветинцев. В замке первого из 19 «Покаянных сонетов» Джона Донна использована игра слов на двух значениях слова adamant («алмаз» и «магнит»):
Thy Grace may wing me to prevent his art,
And thou like Adamant draw mine iron heart.
В соответствии с этим последняя строка прочитывается как 1) «И ты, подобно алмазу, выправишь мое железное сердце» и как 2) «И ты подобно магниту притянешь мое железное сердце», причем и магнит тверже железа, то есть сюда укладывается и смысл «намагничивания»: 3) «И ты, подобно магниту, сделаешь мое железное сердце тверже». Как быть с переводом этого места?
Точный перевод этого обыгрыша скорее всего невозможен; во всяком случае, мне пока не удалось с ним справиться – хотя это и не значит, что не найдется кто-то, кто это смог бы сделать. Скорее всего, будущему переводчику, который поставит перед собой задачу передать игру слов в «замке» этого сонета, придется переводить ее в другую плоскость, использовав другие сравнения и обороты; я пошел именно по этому пути:
Соблазнов
Дай сил уйти! – МАГНИТ любви Твоей
В душе порядок НАВЕДЕТ верней.
А вот пример одновременно и аллитеративной, и смысловой игры слов в 43-м сонете Шекспира, которую переводчик в лучшем случае передаст лишь частично:
When most I wink, then do mine eyes best see,
For all the day they view things unrespected;
But when I sleep, in dreams they look on thee,
And DARKLY BRIGHT, are BRIGHT IN DARK directed.
Then thou, whose SHADOW SHADOWS doth make BRIGHT,
How would thy SHADOW`S FORM FORM happy show
To the CLEAR day with thy much CLEARER light,
When to unseeing eyes thy SHADE shines so!..
Надо сказать, что плотность игры слов на единицу текста в русском переводе из-за сравнительной краткости английской речи по определению должна быть меньше, чем в оригинале (условно – в полтора раза), однако от задачи более или менее адекватного перевода таких игровых мест переводчика это не спасает. Вот моя попытка передать хотя бы частично эту игру в переводе:
Смежая веки, вижу явно лучше:
Мне целый день ничтожным застит взгляд,
А сплю – и мрак насквозь пронзает луч мой:
Глаза мои лишь на тебя глядят.
И ты, чья ТЕНЬ и ТЕМНОТУ расцветит,
Чей облик даже ДНЮ подарит ТЕНЬ,
Как смотришься, В ТАКОМ являясь СВЕТЕ:
Ведь свет твой ночь мне превращает в день!
Здесь мы подходим вплотную к вопросу о передаче СТИЛЯ в переводах. Само требование передачи в переводе стиля переводимого поэта, коли этот стиль выявлен и характерен, вряд ли вызовет возражения. Если некоторые стилистические черты поэзии Шекспира и елизаветинцев при переводе, в общем, не вызывают вопросов (в той или иной степени практически все переводчики умеют переводить развернутые метафоры, пользоваться run-on-lines и применять аллитерации), то игра слов может стать камнем преткновения. Прежде чем перевести игру слов, ее еще надо обнаружить, а это далеко не всегда доступно даже для носителей языка оригинала.
Легче всего игру слов обнаружить в «замках» сонетов, поскольку здесь она играет важную роль, подчеркивая и усиливая смысл сентенции или вводя дополнительный, часто неожиданный смысл; в таких случаях она требует обязательного перевода. Привожу несколько примеров из сонетов Шекспира, где перевод игры слов необходим; в противном случае либо искажается смысл сонета, либо теряется весьма существенная часть его замысла.
СОНЕТ 20, «замок»:
But since she pricked thee out for women`s pleasure,
Mine be thy love and thy love`s use their treasure.
Здесь игра на слове prick, которое, кроме словарного глагольного значения имеет еще сленговое значение «The penis. Very old.» (Dictionary of American sleng):
Поскольку она (Природа) переделала тебя (охренила тебя)
для удовольствия женщин
Моей будет твоя любовь, а использование твоей любви
будет драгоценно для них.
Без адекватного перевода игры слов смысл сонета вообще теряется, что и произошло со всеми существующими переводами. Между тем здесь мало перевести игру слов - надо еще удержаться в рамках такта при переводе (то есть – без мата и другой ненормативной лексики), и мне пришлось передавать ее… графически, используя близость глаголов «стал» и «встал»:
Так пусть для женщин ...станет плоть наградой,
А мне - любовь твоей души отрадой.
Не берусь утверждать, что мой перевод этой игры слов оптимален, - пусть кто-нибудь переведет лучше; но переводить ее необходимо.
В 66-м СОНЕТЕ 11-я и 12-я строки насыщены такой аллитеративной и смысловой игрой (And simple truth miscalled simplicity, And captive good attending captain ill), что перевести это место адекватно просто немыслимо; следовательно надо хоть как-то скомпенсировать эту игру в другом месте – или в других местах – сонета. Вот откуда в моем переводе (см. мою публикацию «66-й сонет Шекспира» на этом сайте) аллитеративно-смысловая игра «постыла – постыдно», «жизнь – жить – выжито» и менее заметная в каждой второй строке перевода, омонимическая игра («глупость держит ум на поводу» - «честность просто глупостью зовется») – очень близкий перевод соответствующего места в оригинале, и, наконец, смысловой обыгрыш в переводе довольно близкой по смыслу игры слов в оригинале:
И где кривая власть калечит дух…
СОНЕТ 119 начинается строчкой What potions have I drunk of Sirens tears..., где слово potion означает одновременно и ДОЗУ ЛЕКАРСТВА, и ДОЗУ ЯДА: «Какие дозы лекарства (яда) принимал я в слезах Сирены...» На этой игре слов и разворачивает в даль-нейшем Шекспир свой образ: слезы Сирены, очищенные в перегонном кубе (которым и является сама Сирена - поистине шекспировский образ!), могут быть то лекарством, то ядом, и, в соответствии с этим, убивают то страхи, то надежды – с их же помощью (на-деждами - страхи и страхами - надежды). Таким образом, эта игра слов имеет смысло-вое продолжение и во второй строфе, а в третьей приводит к парадоксальному выводу: «О, польза зла! Теперь я склонен считать, что все-таки лучше делать добро с помощью зла...»; на ней держится вся композиция сонета. Я использовал слово «отрава», которое, кроме его прямого, «ядовитого» значения, имеет еще и сленговое; так говорят про лекарство: «Какая отрава!», а чтобы подчеркнуть игру, поставил аллитерацию:
ОТВРАТНЕЙ слез Сирены и в аду
ОТРАВЫ нет; очищенные в кубе…
В том или ином виде игра слов присутствует и во многих других сонетах «мужской части» шекспировского сонетного цикла, хотя и не в столь явно выраженном виде. Но особенно много игры слов в сонетах к «смуглой леди» - она есть едва ли не в каждом из них.
В СОНЕТЕ 127 мне пришлось использовать весь арсенал слов, происходящих от слова «черный»: «очернить», «чернота», «чернь», «чернавка».
В СОНЕТЕ 128, чтобы хоть как-то скомпенсировать игру на слове wood («инструмент» и «деревяшка») и jack («клавиша» и «парень, малый»), причем осуществленную дважды каждая, мне пришлось перевести:
Как я завидую проВОРным МАЛЫМ
ПРОНЫРАМ, ласки эти невзначай
КРАДУЩИМ с пальцев…
В СОНЕТЕ 129, чтобы передать двойной смысл «замка» («Все это мир прекрасно знает, но никто как следует не знает, как избежать 1/ рая, который ведет людей (мужчин) в этот ад; 2/ дающей блаженство женщины, которая ведет мужчин (людей) в этот ад.»), я перевел:
Но жил ли кто, удачно избегая
Божественной, что в этот ад ввергает?
В СОНЕТЕ 130 в «замке» пришлось передавать игру слов связанную с двойным смыслом слова belied – «оболганная» и «уложенная» (в постель, соблазненная). Шекспир имеет в виду, что поэты, пользуясь пышными сравнениями, заманивают в постель дур, которым они посвящают свои стихи; в моем переводе:
И все же мне, клянусь, она дороже
Всех соблазненных выстеленной ложью.
130-й СОНЕТ и вообще пародия, об этом я подробно писал в своей статье «Сонеты Шекспира: проблема перевода или проблема переводчика?» и в отдельной публикации «130-й сонет ШЕКСПИРА».
В этом сонете есть и другая игра слов, увы, похоже, совершенно непереводимая: слово dun в третьей строке сонета (в моем переводе: «А ПЕРСИ СЕРОВАТО-БУРОВАТЫ») при чтении сонета вслух (а сонеты и писались в то время прежде всего для чтения ВСЛУХ в узком поэтическом кругу) легко можно было произнести слегка в нос: du.... Что означало «грудь моей любимой для меня – тюремная камера с полом, покрытым навозом»; если при чтении dun вызывало смех, то du... вызывало хохот
В остальных сонетах этого «подцикла» игра присутствует практически в каждом, но существенно необходима для перевода лишь в 135-м и 136-м (они целиком построены на игре слова will, которое одновременно является сокращенным именем поэта), и требует адекватного перевода в «замке» 138-го, с его игрой на слове lie («лгать» и «лежать»): Therefore I lie with her, and she with me, And in our faults by lie we flattered be (в моем переводе: «Я ложь стелю ей, стелет мне она, И наша ложь тесней сближает нас.»), в 140-м (мой перевод двусмысленности «замка»: «Так в сердце цель – хотя промажешь ты В стрельбе наверняка ОТ ШИРОТЫ.») и в «замке» 144-го, где глагол to fire out имеет сленговое значение «заразить венерической болезнью» (в моем переводе: «А выгнав – НАГРАДИТ его БЕДОВО»).
На первый взгляд, последний пример (подразумевается "наградит венерической болезнью") выглядит грубым, так же как и «подтекст» игры со словом dun в 130-м сонете, но это ложное впечатление, и связано оно главным образом с тем, что у нас сонеты Шекспира традиционно переводились (и переводятся) стерильно, с выхолащиванием любой фривольности. Кроме того, во времена Шекспира так шутить было принято – и именно такова игра слов во многих шекспировских пьесах.
В других сонетах игру слов можно переводить по принципу компенсации – что я и делал по мере сил и возможностей; вот некоторые смысловые обыгрыши (аллитерации не привожу, в том или ином виде они есть едва ли не в каждом переведенном сонете): «Весь в самолюбованье погрузившись», ГОРИШЬ, собой питаясь» (1), «КРОВИНОЧКА твоя согреет КРОВ, Когда тебя уже не греет КРОВЬ» (2), «Твое природа забирает тело - И все, и В ЖИЗНИ не свести баланс» (4), «Тот ДУХ возгонки, ЗАПЕРТЫЙ В СОСУДЕ» (5), «Но вот, устав, слабея, НА ЗАКАТ КЛОНЯСЬ, как в старости, он ПЫЛ УТРАТИЛ» (7), «Но если звуки в брачном хоре ЛАДОМ Тебе невольно причиняют боль» (8), «Что это действо – только сцен черед, Где ЗВЕЗДЫ скрыто ШЛЮТ ПОДСКАЗКИ жестам» и «Там, где ТОЛКУЮТ Время и Распад, как юный день твой изувечить НОЧЬЮ» (15), «Не вздумай ИСПИСАТЬ его ПЕРОМ Жестоким» (19), «Так я, от страха позабыв облечь Обряд любви в возвышенную фразу, Лишаю сил ее ПРЯМУЮ РЕЧЬ» (23), «Кого благополучия звезда УСТРАИВАЕТ» и «Мне в моей любви НЕ ОТ-КАЗАТЬ» (25), «Глаз не сомкнув, во тьму гляжу я чутко, Словно в боязни ПРОМОРГАТЬ» и «Ночь, что так СТРАШНА, прекрасной станет» (27), "Ты ярок, ясен!" - дню я говорю, Хоть облачно и ДАЛЕКО НЕ ЯСНО» (28), «А НИЗКИМ тучам дать меня ПОЛИТЬ» (33) – т.д.
Нетрудно заметить, что большинство обыгрышей построены на дополнительных, сленговых значениях слов; именно так и писались шекспировские сонеты и большинство стихов елизаветинцев. Сегодня мы находим в словарях варианты значений этих слов как устоявшиеся, но тогда многие из них звучали для уха слушателя так же, как сегодня мои обыгрыши для уха нашего сегодняшнего читателя. Именно этого я и добивался в своих переводах сонетов Шекспира.
Все мои варианты перевода игры слов не абсолютны, вполне возможно, что кто-то переведет эти места иначе и не менее вероятно – что лучше меня. Важно лишь понять, что переводить эту игру необходимо – пусть и с использованием принципа компенсации: непереведенная игра слов должна компенсироваться игрой слов в другом месте стихотворения или в другом стихотворении. Оправданием переводчику будет служить тот факт, что именно таким образом используют игру слов и Шекспир, и вся мировая поэзия: есть возможность поставить обыгрыш – поэт его ставит. Важно лишь, чтобы игра слов в переводах была – это слишком важная стилистическая черта, чтобы можно было игнорировать ее в переводе – как отдельного стихотворения, так и всего сонетного шекспировского цикла.