Спойлер
Неповторимый саунд музыкального коллектива чаще создают не виртуозы, а люди, умеющие друг друга слышать. Всеволод Гаккель - один из тех людей, благодаря которым в 80-е группа АКВАРИУМ стала по-настоящему уникальным явлением. Лучше всего это заметно на концертных записях того периода. После ухода из АКВАРИУМА Всеволод играл с самыми разными музыкантами, и порой это сотрудничество носило далеко не эпизодический характер. Музыкальная карьера Гаккеля - в каком-то смысле отражение всей истории рок-музыки если не России, то Санкт-Петербурга. Но и это не самое интересное, куда интересней сам человек - умеющий быть в гуще событий, живущий этими событиями и всё же отстаивающий свою независимость от них. Главным же поводом для нашей беседы стал проект SEVA AND THE MOLKENTEENS и клип на песню "Эйяфьядлайёкюдль", выложенный в Интернет в декабре 2010 года. В этом проекте Всеволод Гаккель - основной вокалист и автор песни. И если первое уже случалось с ним во времена АКВАРИУМА (вспомним песни "Два Тракториста" и "В Поле Ягода Навсегда"), то второе для многих стало сюрпризом. Среди остальных участников SEVA AND THE MOLKENTEENS можно обнаружить немало известных людей. Смотрите клип. Слушайте песню. А Всеволод Гаккель рассказывает...
Игорь Лунёв: SEVA AND THE MOLKENTEENS - проект, собранный ради одной песни?
Всеволод Гаккель: Это разовый артистический проект. То есть это не песня в полном смысле слова. Конечно, тут есть очертания песни, но это скорее инсталляция, хэппенинг. Потому что не знаю, кто без видеоряда стал бы слушать такую песню. Хотя результат меня устраивает, и я рад, что у меня столько друзей, которые откликнулись, "повелись". В первую очередь, группа MARKSCHEIDER KUNST и её инкарнация SKA JAZZ REVIEW - мои давние друзья и соратники. Я раньше об этом думал - дескать, было бы неплохо, может быть, когда-нибудь во всём этом поучаствовать. Как мне приходилось участвовать в OPTIMYSTICA ORCHESTRA. Это схожий формат. Практически весь состав OPTIMYSTICA ORCHESTRA участвовал в записи моей песни. Это люди, с которыми я давно знаком, и которые в основном значительно моложе меня. Мы давно стали друзьями, и я рад, что мы можем ещё что-то поделать вместе.
ИЛ: Предполагаете ли вы выпустить песню на каком-то носителе?
Всеволод: Нет. Кроме того, что она в Интернете лежит, ничего не будет. Вроде бы, по радио её крутят. Я радио категорически не слушаю. Но если крутят, ничего не имею против, потому что мне всё равно.
ИЛ: А чем вас этот вулкан так привлёк?
Всеволод: Ничем особенным, кроме того, что он немножечко обозначил Апокалипсис. То есть каким-то образом всё должно кончиться. Никто из нас не может об этом гадать. Но получилось так, что этот вулкан оказался ближе всех к нашему местоположению. То есть он мог чуть-чуть покурить, растопить льды арктические - и всем до свидания. Ну, это такой сценарий - самый простой. И помимо того, что меня очень привлекает это слово, для многих непроизносимое, мне показалось, что это хорошая идея, чтобы как-то людей объединить. Пускай идея легкомысленная, пускай здесь звучит некоторый упрёк этому вулкану в том, что он не довёл до конца начатое...
ИЛ: А надо было?
Всеволод: Ну, это приём такой. Никогда не знаешь, как будет строиться ход мыслей. Сначала у меня сложился припев, а потом из каких-то элементов... Буквально в течение получаса я определился с формой. И идея апокалиптически-объединительная. Мне это напомнило фильм Феллини "Репетиция оркестра", финальные кадры, когда нависает гигантское нечто, и оркестр вдруг заиграл, хотя перед этим была какая-то склока, междоусобица. И я подумал, что знаю многих музыкантов этого города, со многими дружу. Сейчас время каких-то досадных недоразумений - кто-то с кем-то против кого-то, кто-то с кем-то рядом не сядет, не встанет... Я решил, что неплохо бы попытаться людей как-то объединить. Петь про любовь, как это было во времена "All You Need Is Love"? По-моему, этим было сказано всё раз и навсегда. И пытаться повторить такое было бы слишком самонадеянно. А тут я ощутил невероятную лёгкость в обращении с этим словом - что-то труднопроизносимое, какой-то вулкан. И то, что мне удалось собрать хор из 160 человек... Я видел, как люди с удовольствием "повелись". Получилось очень весело. А если бы было что-то типа "мы за то" или "мы против того" или "давайте любить друг друга и жить дружно"... Это такая тонкая материя, что чуть-чуть не так, и получается "сироп", пошлость. Мне кажется, в песне "Эйяфьядлайёкюдль" удалось этого избежать.
ИЛ: Откуда появилось название SEVA AND THE MOLKENTEENS?
Всеволод: Молькентин - это фамилия моей матери. Я назван в честь дедушки Всеволода Рудольфовича. Он был офицером и, отступив с Белой армией, по классическому сценарию оказался в Париже. Он более не смог воссоединиться с семьей и только после смерти Сталина рискнул передать несколько писем через эстонскую кузину. Эти письма у меня сохранились. В 1957 году моя мать получила похоронное свидетельство, которое гласит, что Vsevolod de Molkentine похоронен на Cimetiere parisien de Pantin. В других случаях Molkentin пишется без "е" в конце. Я с детства привык к склонению этой фамилии. Были Молькентины старшие и младшие. Когда родители говорили, что приедут Молькентины, они представлялись мне какими-то сказочными существами типа Нибелунгов и василисков. На поверку они оказывались моими двоюродными братьями и сёстрами. Когда я ушел из "краснознамённого ансамбля", то подумывал о том, что было бы неплохо следующую жизненную фазу прожить под этим именем. Да всё не было повода. И вот, похоже, повод подвернулся. Когда я встал перед дилеммой, как мне всё это назвать, всплыла эта формула. Мне с детства нравились названия GERRY AND THE PACEMAKERS, FREDDY AND THE DREAMERS, SHAKIN' STEVENS AND THE SUNSETS, JOE STRUMMER AND THE MESCALEROS и т. д. "Molken" – по-немецки "сыворотка". "Tin" на многих европейских языках - "зуб". Получается что-то типа "молочный зуб". Похоже на "blue tooth". Я изменил окончание на английский манер, и получилась SEVA AND THE MOLKENTEENS. Наверное, приблизительный перевод при "tin", измененном на "teens" - МОЛОЧНЫЕ БРАТЬЯ И СЁСТРЫ.
ИЛ: У вас есть и другие песни. Нет ли желания и их как-то записать, выпустить?
Всеволод: Нет. Это песни сугубо для внутреннего пользования. Проведя столько лет рядом с очень талантливым композитором, сладкопевцем, я прекрасно осознавал, что было бы очень самонадеянно попытаться встать с ним в один ряд. Я ушёл из этой группы в первый раз в 1984 году. Точнее, не то чтобы я тогда ушёл - это группа на какое-то время прекратила существование в том составе, в котором она изначально определилась, и потом всплыла уже в 1985 году в расширенном составе. Это очень важный для меня был год, у меня в кои-то веки появилась хорошая гитара, я немножко освоился в игре на ней, научился в этом ориентироваться, и слово за слово у меня выпрыгнуло несколько песенок. Можно было бы поднатужиться и даже записать сольный альбом. Но у меня не было никаких амбиций. Многие люди, как я уже многократно в этом удостоверялся, меня уважают, любят за то, что я делаю. А тут я бы полез на чужую территорию, это, может быть, симпатично, но - не стоило. Это был бы неправильный дипломатический ход. Песню "Эйяфьядлайёкюдль" я совершенно точно мог опубликовать - при таком стечении обстоятельств. Я пригласил многих друзей, пришла половина - результат хороший. И после этого делать что-то среднестатистическое уже в моём возрасте не нужно. Но, тем не менее, когда песня и клип были уже готовы, я понял, что там образовалась пустота - нельзя титры на две с половиной минуты пускать в полной тишине. И в той версии, которая выложена на YouTube, я нарисовал маленькую пьеску виолончельную. У меня поднакопились такие минималистические зарисовки. И одна отлично подошла под титры. Я поехал к Вишне (Алексей Вишня, питерский композитор, звукорежиссёр - И. Л.), с которым делал демо-запись песни "Эйяфьядлайёкюдль"... А записывать инструментальные пьесы мы с ним начали ещё года полтора назад - у меня был какой-то прилив, а Вишня меня долго к этому делу склонял. Вишня вообще удивительный человек. Мы с ним по жизни практически не общались. 25 лет назад записали случайно альбом проекта под названием АКУСТИЧЕСКАЯ КОМИССИЯ, песни моего близкого друга Славы Егорова, который был в то время аппаратчиком АКВАРИУМА. И вот, мы приехали к Вишне и за два дня записали 10 или 12 песен - с полтыка: слушаешь песню, определяешься с её формой и тут же начинаешь выстраивать аранжировки. И мне самому понравился этот процесс. До того я был абсолютно привязан к Гребенщикову, к его голосу, к его манере и прочему - и там понятно, какое было сочетание. И вдруг я с этим же подходом берусь за что-то совсем другое. Вишня с тех пор проникся ко мне уважением, и когда мы пересекались где-то раз в несколько лет, говорил: "Ну, когда мы запишем твой сольный альбом?" А года два назад он в архивах своих нашёл запись концерта АКВАРИУМА 1982-го или 1983 года в каком-то студенческом общежитии. Вишня был тогда совсем мальчишкой, обучался у Тропилло навыкам звукозаписи и этот концерт записал. И восстановив, отреставрировав эту запись (она будет опубликована), стал опять меня разводить: "Давай! Надо записывать твои пьески". Я подумал, что есть две-три пьески, которые я точно хотел бы записать. И тут я купил примочку "Boss", которая называется Loop Station. Это мини-сэмплер, идеальный для домашних занятий, который позволяет играть самому с собой и делать любое количество наложений - то, что, в общем-то, мне нужно было лет 25 назад. Если бы дома у меня был хотя бы магнитофон, с которым я мог бы наигрывать какие-то свои построения, заниматься с песнями... В те времена можно было только репетировать с людьми, никогда ничего не записывая. Песня шлифуется, репетируется, партия как-то округляется, встаёт на место. Потом это записывалось - в виде, может, не в самом лучшем, но записали, и песня остаётся. Но когда работаешь с песней дома один, можешь свою партию выстроить гораздо точнее - просто есть больше времени. Потому что Боб, например, всегда боялся переигрывать, заигрывать песни. Если песню долго играть, она перестаёт для него работать. И он много песен выбросил безжалостно. Получается, для того, чтобы выстроить какую-то свою партию, нужно заставлять его играть и играть одну и ту же песню. В этом процессе мы промучились полтора десятка лет. А эта маленькая Loop Station позволяет выстроить базовую линию и потом играть с ней, работать над формой отрезка композиции, накладывать вторую партию, третью, четвёртую. И потихонечку самому развиваться как композитору. Коим я никогда не был, кстати. Однако делать какие-то построения, ребусы, шарады - это очень интересное занятие. На которое у меня иногда нет настроения, и я, немножечко поиграв во всё это, очень быстро затухаю - года на два, на три, и к инструменту не подхожу. Однако Вишня меня стал разводить, я приехал к нему, и мы записали несколько болванок - с ужасным звуком, потому что у меня безобразный инструмент. И я стал подумывать о том, что, имея сейчас стабильную работу, я всё-таки поднакоплю денег и куплю новую виолончель. А пока мы дописали одну пьеску, которая звучит во время титров к песне "Эйяфьядлайёкюдль".
ИЛ: И есть шанс, что и остальные пьесы будут дописаны?
Всеволод: Шанс, наверно, всегда остаётся. Но я без иллюзий смотрю в будущее. Удастся - так удастся, получится - так получится. А поставить перед собой какую-то цель - этого у меня нет. Нет такого, что "я уже не молод, мне надо скорее это сохранить, где-то успеть записать". Так же было с этой песней - вулкан восклубился в апреле, а песню мы выпустили аж в декабре. Хотя записана она была с MARKSCHEIDER KUNST ещё в конце сентября. А потом уже начались съёмки, запись хора. Да пока всех соберёшь, время идёт, половина людей в концертных турах находится, этого не ухватить, этот опоздал, этот забыл, переносишь дату, а к тому времени устают ждать другие, которые были согласны с самого начала.
ИЛ: Помнится, вы хотели опубликовать и первоначальную версию этой песни.
Всеволод: Да. Но пускай вначале затухнет... Я потихонечку наблюдаю - по крайней мере, на YouTube 15.000 просмотров за две недели, то есть ещё интерес не упал. Как только люди перестанут этот клип смотреть, можно будет выложить вдогоночку аудиоверсию. Опубликованная версия построена на маркшейдеровском таком подходе, с дудками, немножечко реггей. А на демо-версии у меня всё-таки базовая партия - виолончельная. Так что если мне удастся зимой купить инструмент, то, может быть, к весне мы с Вишней разгонимся...
ИЛ: Хочется расспросить про ваше сотрудничество с разными музыкантами. Ведь, кроме АКВАРИУМА, вы много где и с кем выступали, записывались. До АКВАРИУМА вы играли в АКВАРЕЛЯХ...
Всеволод: Это я уже и не называю "играл"... Эта группа потом стала группой ЯБЛОКО. В АКВАРЕЛЯХ были Юра Берендюков и Толя Быстров. Нам всем было лет по 20, а Быстрову - уже за 40. Он был для нас пожилой дядечка, умудрённый опытом. И он был обуреваем идеей идеальной оркестровки - чтобы было сочетание акустических гитар и смычковых: то струнного трио, то квартета, то секстета, то были даже флейтисты... И он всё время писал какие-то аранжировки. А я тогда после армии вернулся к занятиям на виолончели и в АКВАРЕЛЯХ приобрёл опыт игры в ансамбле, но по поставленным передо мной нотам. То есть мои партии сочинял другой человек. И только когда я познакомился с Бобом, я впервые попробовал сыграть на виолончели что-то от первого лица. АКУСТИЧЕСКАЯ КОМИССИЯ - это был мой второй опыт игры где-то, кроме АВКАРИУМА. Потом были опыты ПОП-МЕХАНИКИ. Это было нечто вообще непонятное. То есть приятно в этом участвовать, но с точки зрения музыки я туда явно ничего не добавлял. Какие-то другие инструменты - 10 гитар или 10 дудок - пускай они полностью сливаются, но они слышны. Виолончель не может быть в таком контексте слышна. Хотя я всегда старался в ПОП-МЕХАНИКЕ всё-таки как-то свою партию выстроить. Были риффы, которые Курёхин придумывал и заставлял всех играть tutti. Я вообще люблю басовые, низкие партии, такие "речитативные". В ПОП-МЕХАНИКЕ я себя ощущал очень уверенно, но знал, что моя игра не будет никому слышна, кроме меня.
ИЛ: Как сессионный музыкант вы играли в альбоме "Энергия" АЛИСЫ.
Всеволод: Это ерунда. В одной студии у Тропилло писались разные музыканты. Я в то время в той компании был единственным человеком, игравшим на виолончели, и тогда же в АКВАРИУМЕ появился скрипач Саша Куссуль, и мы записывали альбом "День Серебра", а Кинчев писал свой альбом. Люди встречаются на сессиях звукозаписи, кто-то пришёл раньше, кто-то ещё не закончил, и так: "О! Давай-ка мы сюда ещё и виолончель запишем!" Ну да, мы с Куссулем записались в одной песне в альбоме АЛИСЫ, но я не могу это вычленить в получившейся записи. Получается, это и не нужно было по аранжировке, никакого смысла не было... Ну, кроме того, что у меня в биографии есть факт, что я записывался с АЛИСОЙ. Так же, как с КИНО. С группой КИНО я совершенно внятно сыграл в песне "Мои Друзья Всегда Идут По Жизни Маршем". И потом, когда они у Вишни писали альбом "Это Не Любовь", я сыграл в песне "Саша". Но при сведении это куда-то делось. Потом, когда это выпускалось на пластинке, не было ни мастеринга, ни пересведения. На альбоме "Начальник Камчатки" написано, что я играю на барабанах. Это тоже... Я прихожу в студию к Тропилло, все ждут, когда придёт барабанщик, но он не приходит. Мне говорят: "Садись, будешь играть на барабанах". Нужно было просто сесть и тупо бить в бочку и на офф-бит попадать по малому барабану. Что я как-то элементарно и сделал - ну, как зайчики игрушечные: "Тум-тум!". Так я сыграл на барабанах в КИНО, чем могу гордиться, потому что группа КИНО мною уважаема, любима. Но, конечно, это анекдот.
ИЛ: Вам вообще хотелось во всех этих записях участвовать?
Всеволод: То, что кто-то в чём-то поучаствовал, само собой разумелось, потому что это была одна компания. КИНО появились попозже, они были моложе нас, но мы все как-то общались. Я помню даже, что само словосочетание "группа крови" я подбросил Цою в каком-то компанейском разговоре как название некой группы. Вероятно, это словосочетание где-то у него в подкорке отложилось. А потом всплыло в песне.
ИЛ: Вы как-то говорили о своём негативном отношении к карьере КИНО в шоу-бизнесе.
Всеволод: Я не люблю стремительные взлёты. Думаю, что даже Цой не был к этому готов - к такого рода славе, к "звёздному" статусу. Какой-то явный перекос. Не должно быть вот этого гипертрофированного "перехождения в космический масштаб"... Это шоу-бизнес, и кто-то иногда "выстреливает". Но я думаю, что не случись перестройка, люди, которые были в андеграунде, в этом андеграунде и укоренились бы, подтянулись бы какие-то другие люди, и все остались бы в определённом культурном слое. Можно сказать, что все эти группы в те времена слушала интеллигенция. Это не было достоянием толпы, достоянием пэтэушников. Но произошло какое-то нарушение... То, что КИНО стали слушать пэтэушники, отвратило от группы людей, что-то находивших в КИНО раньше. Если бы это не стало достоянием толпы, оно осталось бы элитарным.
ИЛ: Но была ли группа КИНО элитарной? Андрей Тропилло в одном из своих интервью прямо назвал Цоя пэтэушником. Да Цой в ПТУ и учился. И позже сам настаивал на том, что КИНО играют поп-музыку.
Всеволод: В поп-музыке ничего плохого нет. Вся проблема в искажении перспективы. Толпа сметает всё. От группы ничего не остаётся, её поднимает на знамёна толпа, и группа теряет то, что в ней было для самих же её участников. Да, там пошли какие-то деньги, да, какая-то слава, кому-то это нравится. Но тот успех, с которым соприкоснулся и я, категорически не совпал с тем, чем я жил.
ИЛ: Тем не менее, КИНО до сих пор популярны, причём и среди тех людей, которые родились уже после смерти Цоя.
Всеволод: Безусловно, мы говорим о незаурядном человеке, о таланте. Понятно, что его трагическая кончина возвела его в разряд героя, его стали слушать ещё больше и будут слушать. Смерть - самый лучший пиар.
ИЛ: Это-то понятно. Но не был ли этот гипертрофированный успех спровоцирован и самим Цоем?
Всеволод: Он не то что спровоцировал - он подыграл. Думаю, самым большим провокатором оказался Сергей Соловьёв. И в фильме "Асса" это был вставной номер - может быть, просчитанный, может быть, неосознанный пиар-ход. Может быть, Соловьёв, человек, пришедший из другого мира, почувствовал конъюнктуру в группе КИНО. После песни "Мы Ждём Перемен", поданной таким образом в масштабах страны, КИНО стали суперпопулярны. Ведь тогда рок-индустрия не была развита, записи расходились хаотично, а кинопрокат - другое дело. Делается большое количество копий фильма, они тут же разъезжаются по всей стране, и фильм идёт в каждой деревне. И журнал "Советский экран" продаётся в каждом селе. В фильме "Асса" были и песни АКВАРИУМА, но Цой там... Этот его выход героический в конце... Не знаю, я этот фильм с тех пор не смотрел. По-моему, какой-то бред собачий. Когда я прочитал сценарий (он назывался "Здравствуй, мальчик Бананан"), мне вообще показалось, что это детский сад: всё притянуто за уши. Помню, Боб это всё читал и давал нам всем читать. Уже с Соловьёвым он познакомился, и тот начал его в какую-то орбиту свою затягивать: "Боря, ты гений..." Такой был, кстати, распространённый приём этих всех киношников: "Ты гений, без тебя фильма не будет, без тебя я даже не возьмусь".
ИЛ: Но что касается фильма "Асса", то это правда. Чем бы он был, если б не музыка АКВАРИУМА, КИНО? Одним из многих советских "перестроечных" фильмов.
Всеволод: Вот-вот. Получается, что Соловьёв - мастер-компилятор, предприниматель. Хотя человек очень симпатичный. Но, с моей точки зрения, он очень сильную подножку подставил. Ну, время такое было пограничное - кто-нибудь другой подставил бы. Но что-то пошло не туда.
Фото: Алина ПЛАТОНОВА (1), Андрей "Вилли" УСОВ (2, 3)
Окончание интервью >>
Автор: Игорь Лунев
опубликовано 14 марта 2011, 21:22
Публикуемые материалы принадлежат их авторам.
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться
Спойлер
ИЛ: Потом, в 90-х, вы играли в группе WINE...
Всеволод: Да. Это была опять-таки разводка. То есть я не предполагал играть, не хотел. Но один очень симпатичный человек, Серёжа Резниченко, сказал: "Есть группа прямо для тебя, тебе надо в этой группе играть!" И дал мне послушать какую-то песенку. Я стал слушать, думаю: "Это вообще ни на что не похоже!" На английском языке, но не в этом дело. Сам голос... Я всегда ловился на голоса. Голос Лёши Федякова на меня имел гипнотическое действие. Мне нравилась и его манера игры на гитаре. И по форме... Я не понимал, почему люди поют по-английски, ну ладно, это стилизовано под 60-е годы, какая-то психоделия, какая-то Британия. Лёша был весь до мозга костей с британским сознанием. Ну, попробовали мы. Ещё к нам присоединилась моя приятельница Каролина Друэ, я знаю её с тех пор, как мы с АКВАРИУМОМ ездили в Монреаль в 1988 году. Мы подружились, ходили друг к другу в гости, у неё дома были посиделки, вечеринки. Она неожиданно приехала в Россию. Естественно, мы с ней встретились. Она играла на флейте. Я и не подозревал, как она играет на флейте и зачем. И когда Лёша Федяков сказал: "Вот бы нам флейтиста!", я ответил: "Вот есть девушка Каролина". Я их познакомил, они мгновенно прониклись симпатией друг к другу, и мы стали играть как трио. Один раз с нами играл Серёжа Карташов, художник, который, к сожалению, трагически погиб буквально в том же году. Мы сделали этакую акустическую инкарнацию группы WINE, но Лёша при этом играл всегда на электрической гитаре. Он очень красиво, лаконично играл на гитаре, он безупречный гитарист, стилист, я бы сказал. Он очень точно выстраивает свою партию в характере какой-либо эпохи. И мне с ним очень понравилось играть. Он играл на гитаре таким образом, что можно было с ним взаимодействовать. Раньше, играя в АКВАРИУМЕ, мы все упирались в то, что Боб сугубо себе аккомпанировал на гитаре - он не играл с нами. Все инструментальные партии должны были встраиваться в уже готовую структуру песни. Она определялась либо чёсом, либо какими-то арпеджио на гитаре. Песни могли быть разными по динамике, по характеру, но всё равно аккомпанемент на гитаре, как правило, был достаточно однообразным. Это ограничивало... Кстати, в альбоме "Табу", аранжировки песен которого делались прямо в студии, Боб не играл на гитаре. На гитаре играл только Саша Ляпин, который играет по-другому. И получилось, что партии всех музыкантов, игравших в этом альбоме, гораздо лучше сочетаются. И этот альбом несколько особняком стоит в дискографии АКВАРИУМА. Там есть взаимодействие какое-то, есть зацепки. И в группе WINE я немножечко реализовал то, чего не мог реализовать в АКВАРИУМЕ. Я музыкант, который много раз списывал себя со счетов в силу своей никчёмности, в силу своих собственных тупиков. Технически я не развивался, потому что не занимался на инструменте. И даже на том уровне, на котором я играл, я не мог двигаться дальше в АКВАРИУМЕ. И потом, после двух-трех опытов игры с другими музыкантами, вдруг подумал, что эти ограничения были не только моими. Боб ограничивал многих из нас своей игрой на гитаре.
Если говорить о рок-музыке... В группе подход к игре не предполагает ежедневных занятий на инструменте. Получается, общее развитие происходит внутри группы: с течение времени группа играет лучше, мыслит лучше. Поэтому я как музыкант, имеющий почти 15-летний опыт участия в группе, каким-то образом всё-таки развивался - до тех пор, пока в АКВАРИУМЕ меня не заставили играть со скрипачами, которые из меня вытянули все жилы. Потому что они лучше меня играли. Когда я играл на виолончели один, я взаимодействовал с инструментами другого рода - с фаготом, флейтой или гитарой, я мог с ними находиться в каком-то диалоге. Если я играю со скрипачами, мне нужно играть в струнной группе. А они играют явно лучше меня. То есть я их торможу, у меня неправильный звук, он лучше сочетается с гитарой, нежели со скрипкой. Плюс эти скрипачи играли наперегонки всё время - на концертах они играли до такой степени безумно, что когда нам приходилось играть с электрической гитарой, Саша Ляпин в какие-то моменты просто бросал гитару и уходил со сцены. Потому что невозможно было в этом хаосе... Там, где напрашивается гитарное соло - и понятно, почему гитарное, всё-таки это рок-музыка - вдруг скрипачи начинают "струячить" наперегонки, причём без аранжировки, на уровне количества нот в единицу времени: соло на скрипке было просто виртуозным потоком непонятно чего, совершенно бессмысленным с точки зрения характера песни. Последний концерт АКВАРИУМА с моим участием - это был концерт с Дэйвом Стюартом, Рэем Купером, там был ещё барабанщик из группы EURYTHMICS. И, с одной стороны, это был вроде бы выход на какой-то другой уровень. С другой стороны, мы играли этим струнным трио, где Ваня Воропаев был абсолютно удолбанный, он сидел и в каждой песенке играл пиццикато на альте, какие-то свои польки - причём так было и на репетициях. Получается, что мне надо было принимать условия игры. Я в этой группе играл 15 лет, и мне было понятно, каким образом строились мои отношения с Бобом - они были абсолютно нормальными, вменяемыми. Мы играли вместе много лет, мы совпадали по темпераменту, по многим параметрам были понятны друг другу. И вдруг началась какая-то тягомотина - по крайней мере, в последний год моего участия в АКВАРИУМЕ. Боб занялся своей карьерой с западными музыкантами. Как только мы собирались вместе, начиналась вот эта лабуда: все одновременно играют, ни в одной песне нет аранжировок. Если раньше они интуитивно как-то выстраивались, то тут был просто поток сознания. Наверно, надо было перетерпеть. А как? Может, он пригласил бы ещё пятерых скрипачей и ещё десять духовиков, ситаристов. Вот как сейчас он играет. "Приходи, играй! Как ты будешь сочетаться с другими музыкантами - твоё личное дело". И вот, был такой "сеанс одновременной игры"...
Ну, ладно. Группа WINE. Один раз мы даже умудрились съездить в Гамбург на фестиваль "Wudzrock". Это традиционный студенческий фестиваль, у нас был культурный обмен с каким-то гамбургским клубом. Сыграли на фестивале, но не прозвучали, как-то не попало. А на следующий день или дня через два у них была просто вечеринка на водокачке или чём-то подобном. И мы вдруг взяли и сыграли, наверно, двухчасовой концерт, и это было "ах!". Для немцев непонятно, если люди поют по-русски. А когда русские поют по-английски, и немцы сами по-английски немножечко, примерно как русские... И произошло совпадение. Так что мы могли в Германии стать группой, которая была бы на каком-то уровне принята. Но ничего из этого не получилось... В группе WINE я стал понимать, почему я делаю так или так, почему в таком сочетании мы добиваемся результата на таком уровне, который меня абсолютно устраивал, то есть без сверхзадачи. Но получилось, что у меня этой сверхзадачи не было, а у других она была. Я-то уже побывал там, куда многие мечтают вскарабкаться, мне там оказалось неуютно, а мои коллеги там не были. В каждой группе этот момент тщеславный есть - хочется успеха, славы, внимания. И в любой группе, с которой я соприкасался на таком уровне, было это несовпадение - мне-то было достаточно просто играть.
Потом с группой WINE получилось так, что я не мог уделять ей всё своё время. Лёша Федяков - милейший человек, которого я очень люблю. В группе появилась Катя, Кэт, которая играла на барабанах, и они стали играть просто кавер-версии либо Mоррисси, либо группы THE KINKS. Басист поменялся... Они быстренько сделали целую программу. И было так - я прихожу на концерт и не знаю ни одной песни из тех, что они играют, я отстал категорически. Из песен, которые я могу играть, Лёша выбирает две. И вот я так раз, два, три не попадаю в эти концерты...
ИЛ: Существует запись WINE, где играете и вы, и Кэт. А записи того трио, о котором вы рассказали, есть?
Всеволод: Наверно, нет. Надо спросить у Лёши. Или у Игоря Ризниченко, он был тогда директором группы. Я вообще не храню никаких архивов, ничего не классифицирую.
ИЛ: В 90-х вы играли и с другими группами...
Всеволод: В это же время, в период клуба "TaMtAm", была группа НИКОГДА НЕ ВЕРЬ ХИППИ. Там был такой Витус Шмерлинг, группа была а ля THE SMITHS. Но это люди значительно моложе меня. Если Лёша Федяков лет на 10 моложе, то участники НИКОГДА НЕ ВЕРЬ ХИППИ моложе меня лет на 20. Они тоже: "Давай-давай! Давай с нами!" И мы сыграли несколько концертов убойной силы, но совершенно бессмысленных с точки зрения моего в них участия. Это был период буйного "TaMtAmа", когда народу битком, никто ничего не слышит, и я среди прочих оказываюсь на сцене. Они мне: "Сева, брат! Ты наш!" и всё такое. Но ничего из этого не получилось. Мы же потом пытались сыграть в других клубах, которые уже начали появляться...
Следующим эпизодом моей биографии было участие в записи альбома Ольги Першиной, она же Перри, которая в то время жила в Англии. Она хотела, зная хорошо английский язык после 10 лет жизни в Лондоне, сделать карьеру музыканта. Ольга записала очень хороший альбом "Ballerina's Dream", где играет очень странный состав: Саша Титов, Олег "Шар" Шавкунов, Коля Рубанов из АУКЦЫОНА и гитарист Рашид Фанин, такой виртуоз, потом он уехал куда-то в Канаду, а тогда играл в группе Z вместе с Олегом Шаром, Димой Каховским и Колей Рубановым. Это был случайный состав, который я собрал, мы быстренько записали несколько песен - я очень доволен результатом.
Потом я сыграл в сольном альбоме Юры Степанова, бывшего пианиста группы МИФЫ, который умер этой осенью в Лондоне. На этой записи Никита Зайцев играл, и я сыграл в одной песенке. В тот же период приезжал Дэвид Томас из американской группы PERE UBU, и мы сыграли тоже составом интересным: Витя Сологуб на басу, я на виолончели и был ещё кто-то... Коля Рубанов? Это были песни Дэвида Томаса, он сказал: "Мне нужен любой состав, лишь бы не было гитаристов, никакого рока мне не нужно". Я сказал, что немножечко на виолончели играю, он: "Неси скорее!" Я помчался домой, потом мы быстренько, на скорую руку сделали чуть ли не 10 песен и выступили в "TaMtAmе" очень успешно. С Дэвидом Томасом мы подружились, я потом ездил к нему в Лондон в гости, и он мне говорил: "Ты, парень, дурак вообще! Зачем ты лезешь в шоу-бизнес? Зачем тебе нужны эти клубы? Играй на виолончели!" (смеётся - И. Л.) Такой он мне давал дружеский совет. Я ему не внял. Но позже, когда у нас была компания "Лаборатория Звука", я привёз сюда Дэвида Томаса и его группу TWO PALE BOYS - такой огромный, 200 килограммов, наверно, весит, Томас и два бледных маленьких англичанина, мальчики этакие. Ломовой был концерт, на который никто не пришёл.
Ещё OPTIMYSTICA ORCHESTRA, в котором я несколько лет участвовал, случайно там оказавшись - сначала чувствовал себя не очень уютно, но потом привык и даже стал получать большое удовольствие от общения с этими людьми. Потом появился мой дуэт с Летицией Садье, француженкой из группы STEREOLAB. Это мой звёздный час. Я группу STEREOLAB слушал, наверно, с 1995 года. Потом Летиция приехала в Петербург на Новый год к друзьям, и мы сделали её сольный концерт в клубе "Платформа", спонтанный. Это был её первый сольный концерт, она вдруг свои песни на французском языке решилась спеть под гитару. Народу на концерте не было, но не в этом дело - мы подружились, она приходила ко мне в гости. И потом, когда я уже стал работать в клубе "Китайский лётчик Джао Да", этот же американец, к которому она сюда приезжала, говорит: "Вам надо играть вместе". Он делал тогда какой-то мастер-класс в Хельсинки и сказал: "Я хочу вас пригласить, чтобы вы сыграли дуэтом". Я отвечаю: "С каких коврижек?" Но она тоже отнеслась к идее со вниманием. Мне оставили два альбома, которые я разучивал. Но потом, когда надо было уже ехать в Хельсинки, она слегла с гриппом. Когда я года через 3-4 всё-таки решил пригласить её в "Джао Да", она прислала мне четыре песни, в которых, по её мнению, виолончель была бы уместна. И я в каждой из них разработал свои партии, в которых я на 100% уверен, за которые я отвечаю. Там вот такой "классический" Гаккель, которого я понимаю. И в "Джао Да" она спела ещё песен десять одна.
И этим же летом Саша Чепарухин, организатор фестиваля "Сотворение Мира" в Казани (на котором я работал стэйдж-менеджером), говорит мне: "Слушай, ты же с француженкой какой-то играешь, давайте вас тоже на фестиваль". Я говорю: "Ну, мы играли в клубе один раз, а фестиваль, где 200.000 человек - это не то же самое". Он: "Да ну, брось, давай!" Тогда я списался с Летицией, она пришла в восторг. Но это была безумная затея, потому что я в Казани работал с утра до ночи: три дня саундчеков и день фестиваля. Прилетела Летиция за день до выступления, мы репетировали у меня в номере. На следующий день сыграли, всё было, с моей точки зрения, идеально, но стояла сорокаградусная жара. Мы играли в три часа дня, публика вся "размазана", её поливают водой, на сцене невозможно дышать - не то что играть. И публика ждёт СПЛИН... Летиция была звездой на этом фестивале, хотя её никто не узнал, никто не вспомнил группу STEREOLAB.
Играл я и с DIE FROZEN ORCHESTRA - есть такие австрияк Ричард Дойч и ирландка Тамара Ли. Он - гитарист австрийской группы METAMORPHOSIS, который здесь пустил корни, собрал вот этот DIE FROZEN ORCHESTRA. Мы попытались вместе поиграть, у нас ничего не получилось, кроме двух песен - зато они получились идеально. И мы сыграли несколько концертов, где выходил я, и мы играли эти две песни. А на днях мы играли вместе с Галей Чикис. Была группа 188910 из Приморска. Галя была первой девушкой, которую я пригласил играть в клуб "Джао Да", она дива. На её концерте подтвердились все мои опасения: это был безупречный выбор в плане артистическом, но публика не пришла, никому это оказалось не нужно. Но я по-прежнему Галю люблю. То, что после года нашего знакомства она мне предложила сыграть - для меня большая честь.
ИЛ: А VERMICELLI ORCHESTRA?
Всеволод: Это самая печальная история из всех выше и ниже приведённых. Она печально и закончилась, к сожалению. У нас с Серёжей Щураковым было категорическое несовпадение. При том, что я на него очень сильно повлиял, и он ничего не мог поделать с собой. Он меня безмерно уважал, но, как только мы начинали что-то делать вместе, выявлялось какое-то противоречие, которое всё время давало о себе знать. Так было буквально с самого начала. Я уходил из VERMICELLI раз пять, уходил надолго. И по прошествии полугода он меня снова приглашал. И даже когда я зарёкся, что никогда более играть не буду, он меня всё-таки пригласил. Он мне был очень близок, и я готов был и хотел так или иначе помочь. Даже когда я взял на себя чисто менеджерские функции - организовал поездку в Хельсинки, выступление в театре "Савой". Мы ездили с большой струнной группой, которую мы назвали TOBASCO STRINGS: две виолончели, два альта и четыре скрипки. Концерт был фантастический, народу в зале было мало - может быть, человек 20 в театре человек на 800. Серёжа очень расстроился. Получилось так, что у нас возник на обратном пути конфликт (вздыхает - И. Л.), и больше нам уже не пришлось ничего делать вместе. Но с точки зрения музыки для меня это было схоже с игрой в АКВАРИУМЕ (я имею в виду период, когда в VERMICELLI ORCHESTRA я играл один на виолончели). И вроде бы там всё на какую-то "троечку" получалось, хотя у Серёжи была очень высокая планка. Но, так или иначе, это был первый опыт, и я туда помещался. Я играл с шероховатостями, погрешностями, но при этом с тем самым несчастным моим звуком. Получается, что какой-то мой звук есть. Несчастный он потому, что Серёжу он категорически не устраивал - у него была планка хорошего академического звука. Потом Серёжа пригласил Васю Попова, лауреата международных конкурсов. Он пришёл и мастерски всё сыграл с лёту. Это для меня были даже не скрипачи АКВАРИУМА - это был дядечка, с которым мы вообще несопоставимые величины. Я пытался его ловить, догонять как-то, ретушироваться - ничего не получилось. Потом был виолончелист Коля Бичан. Мы с ним были вроде бы более совместимы, но всё-таки не очень. Серёжа почему-то решил, что должно быть две виолончели, это ещё было до прихода скрипачей. Но, хотя всё играется по нотам и без отрыва в какие-то импровизации, нужно очень много времени, чтобы сыгрываться. А я в то время ещё упал, сломал руку, полтора месяца был в гипсе и еле рукой шевелил. И вот как раз тогда получилось так, что мне надо было снова восстанавливаться, играть - это я должен был играть с Колей Бичаном. Потом я опять уходил, опять приходил, потом Серёжа решил собрать большую струнную группу. Появилась уже постоянная виолончелистка Юля Рычагова, очень хорошая. У меня было смягчающее обстоятельство - Серёжа пригласил четырёх виолончелистов, трое из них - юные девы из консерватории, и я - седовласый лунь. Естественно, эти девчонки играют просто "ах!". Юля была уже на последнем курсе консерватории, ей было очень неудобно со мной играть. Мы репетировали, наверно, месяц. И в струнной группе я мог за кого-то спрятаться, но участвовать. Потом получались нелепости. Мы играли в концертном зале у Финляндского вокзала - 18 человек на сцене: флейты, перкуссия (Олег Шар на ней играл тогда), барабаны, гитары, бас, аккордеон и 10 человек струнной группы, это был наш первый концерт в расширенном составе. Публика устраивает чуть ли не стоячие овации, и вдруг дело доходит до представления музыкантов. И вот, хотя я самый последний человек в этой истории, как только объявляется моё имя, я срываю аплодисменты в пять раз больше, чем даже Серёжа Щураков. Такие нестыковки. Своим участием я делал какой-то пиар, но, в то же время, вставлял палки в колёса. Возникали совершенно трагические расхождения, конфликт обострялся до такой степени, что было даже не до музыки. И при этом Серёжа говорил, что без меня что-то не то. Они ездили на гастроли в Словению, в Германию, вроде бы там всё хорошо шло. Но Серёжа приезжает и говорит: "Без тебя было скучно, давай, может быть, ещё попробуем". Я ему: "Серёжа, я боюсь". Мы понимаем друг друга, он привозит мне свои новые записи. Я соглашаюсь, потому что мне это близко, но опять категорически отстаю, потому что у них новая программа, Юля Рычагова не в очень большом восторге от того, что ей опять придётся испытывать некоторую неловкость от того, что я - её балласт. Зачем Серёже были нужны две виолончели, я не знаю. В итоге у нас опять ничего не получилось. Но музыка, которую Серёжа писал, по-прежнему для меня самая интересная. Я почитаю за честь то, что я участвовал в этом оркестре.
ИЛ: Вы часто говорите, что тот или иной концерт был хорошим, но на нём было мало слушателей. Вас это не смущает?
Всеволод: Да нет. Я знаю, что это так. Мы позавчера играли с Галей Чикис - было 15 человек друзей каких-то, знакомых. Ну, может быть, потом ещё кто-то случайно забрёл. Я к этому давно привык. Но вот Летиция Садье - для меня это загадка. Я думал, что такое имя должно кого-то привлечь.
ИЛ: А вы нынче можете стать участником какого-то проекта, коллектива?
Всеволод: Нет, уже нет. Думаю, что с Летицией время от времени мы могли бы играть. Но это зависит от неё. И мы слишком далеко друг от друга. Я мог бы сделать, допустим, 10 песен, держать их в рабочем состоянии на тот случай, если где-то что-то удачно сложится. Ну, в Лондоне. Получается, что дешевле, если её кто-нибудь пригласил бы в Москву. Но обычно приглашают в Москву и в Питер. А в Москве они не играют категорически, они не любят Москву, STEREOLAB один раз там играли, но во все остальные разы, когда Летицию приглашали, она отвечала: "Нет, только Петербург".
ИЛ: В 80-х годах была ли какая-то группа, в которой вы могли бы себя представить? Может быть, хотели с кем-то поиграть?
Всеволод: Это была группа АКВАРИУМ. Я ни о чём не помышлял, потому что это было абсолютно моё законное место. Я в эту группу пришёл чуть-чуть позже остальных, но на своё место. В следующие лет 10 я на этом месте сидел прочно. Ни в каких других проектах я себя не представлял. Боб и Дюша, и Файнштейн, и я - мы были абсолютно совместимыми, близкими друзьями. Это была моя группа. Могу совершенно без дураков сказать, что на том этапе она была в такой же степени моя, как и всех остальных участников, и Бори в том числе. То есть Боря был участником группы. Очень важное ощущение, которым он впоследствии, к сожалению, пренебрёг.
ИЛ: Есть ли новые песни Гребенщикова, которые вам бы хотелось сыграть?
Всеволод: Нет. Последний альбом, который у меня появился - "Лошадь Белая". И там я нигде себя не вижу. Всё очень близкое, до боли знакомое, но ни разу во мне не шевельнулось ничего. Один раз я раздосадован был, когда на концерте в ДК им. Ленсовета года три или четыре назад - тогда я сходил на два или три концерта АКВАРИУМА после очень длинного перерыва - они сыграли песню "Второе Стеклянное Чудо" с длинным саксофонным соло. У меня это вызвало несогласие. Мне казалось, что некоторые песни можно больше не трогать, не пытаться сделать лучше. Лучше их вообще не играть, нежели на концерте привести их к среднестатистическому аккомпанементу.
В своё время, года два-три после моего ухода из АКВАРИУМА, мы с Бобом общались близко, в Лондоне вместе жили, я наблюдал за тем, что он делает. Но когда он опять после БГ-БЭНДА взял название АКВАРИУМ, у меня это вызвало, мягко говоря, недоумение. Ладно, я добровольно ушёл из этой группы. А кто тогда были все те люди - тот же самый Дюша, который 18 лет играл в этой группе, Файнштейн, который играл в ней столько же? Кто эти люди, которые остались за бортом и уже не могут пользоваться ни этим названием, ни своим прошлым? И это вызывало у всех досаду, раздражение. У Бори был большой выбор, как назвать свой новый коллектив. БГ-БЭНД - блестящее название. Это был чисто аккомпанирующий состав. Группа АКВАРИУМ - это была всё-таки группа. Группа со своей продолжительностью жизни и со своим прошлым. А теперь там играют какие-то люди, одни приходят, другие уходят, а ты вообще никто. Тут опять какая-то смена, опять Титов ушёл, может быть, ещё какие-то пять человек тоже будут названы АКВАРИУМОМ. И есть какой-то "ранний АКВАРИУМ". Что такое "ранний АКВАРИУМ"? Мне было 38 лет, когда я ушёл из группы "ранний АКВАРИУМ" (смеётся - И. Л.). Выход моей книги "Аквариум как средство ухода за теннисным кортом" не сделал наши отношения с Бобом лучше. По прошествии каких-то лет мы с ним, по счастью, восстановили дружелюбные отношения, но общаться нам при этом вроде бы незачем. Не возникает такого желания: "Вот бы пойти к старому другу на чашечку чая". Это самое большое моё сожаление. Потому что со всеми остальными музыкантами настолько у нас лёгкие отношения - с Файнштейном, с Ляпиным, с Трощенковым, с барабанщиком Майклом Кордюковым. Сашка Титов приезжает из Лондона - каждый раз приезжает ко мне, с детьми уже взрослыми, мы обедаем, ездим в лес за грибами, мы - друзья. Я в песню "Эйяфьядлайёкюдль" хотел позвать музыкантов АКВАРИУМА всех созывов - независимо от того, что со многими из них я вместе никогда не играл. Из последнего состава пришёл только один Шар.
Посмотреть клип на песню "Эйяфьядлайёкюдль"
Фото: с сайта aquarium.ru (1, 4), Галя ЧИКИС (3)
<< Вернуться к началу интервью
Автор: Игорь Лунев
опубликовано 14 марта 2011, 21:26
Публикуемые материалы принадлежат их авторам.
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться