Банда четырёх

[Чужой]

Одного из любимейших музыкантов с 42-летием.
Сантим, поздравляю

[Чужой]

Вот нашёл информацию про группу:

Спойлер

Традиционным гнездом советского андеграундного панка издавна была Сибирь, а с недавнего времени — Актюбинск. Москва в этом плане всегда считалась «конченым городом», где кроме «псевдо-панков» «Тараканов» и «НАИВа» встретить, увы, некого. Столичный коллектив «Резервация здесь», мощно грянувший в самом начале 90-х разбил эти убогие посторения. Новоявленная группа депрессивно-харизматичного вокалиста Сантима вмиг заявила о себе чуть ли не о как «московском филиале» «Гражданской обороны».

Времена были смутные, условия для продвиженя собственного творчества — минимальные, поэтому многие группы, не выдержав официального прессинга, ударились во все тяжкие. Гитарист Дима Даун в апреле 1995 г. попадает в тюрьму, а маловменяемый Сантим настойчиво кричит на фестивале «Рок против войны в Чечне»: «Чечня — параша, победа будет наша!» После этих событий команда прекращает своё существование. Сантим и гитарист группы «Огонь» Константин Мишин в декабре 1995 г. приступают к работе над новым проектом, и уже 30 января 1996 г. БАНДА ЧЕТЫРЁХ дебютирует в R-клубе. Барабанщик Сергей Амелько и бассист Экзич вместе с К. Мишиным долгое время играли в «Огне» и «Ожоге», так что ничего удивительного, что вместо грязного и бескомпромиссного панк-рока, присущего «Резервации здесь», Сантим и Ко углубляются в мрачные глубины пост-панка. Тексты, которые пишет Сантим, поражают своими образами, навеянными безысходностью и повседневностью безжалостного мегаполиса.

Временами Сантима заносит в какой-то мрачный бодлеровский романтизм, однако холодные постиндустриальные вкрапления в текстах не дают слушателю забыться, напоминая, что безобразное время готово коснутся тебя своим крылом.

БАНДА ЧЕТЫРЁХ — одна из самых популярных групп московского экзистенциального андерграунда. Сантима знают и любят в различных кругах: от панков и футбольных хулиганов до политических экстремистов всех мастей. Всероссийское признание они приобретают лишь летом 1996 года, участвуя в концертах движения «Русский прорыв». Москва, Тверь, Санкт-Петербург и Саратов в полной мере ощутили на себе воздействие драйва и сумасшедшей энергетики Сантима. Триумфальное возвращение в столицу было отмечено суперсейшном «Панк-революция» в кинотеатре «Перекоп» в компании с целым выводком дегенеративных команд типа «Пургена», «Аза» и пр. В ходе концерта «бандиты» погромили аппаратуру и покинули зал, несмотря на попытки охраны их задержать. Снова квартирные концерты.

Судьба группы в какой-то степени типична для всего столичного подполья: их талант оказался невостребованным. Впрочем признание и успех совершенно не интересует Сантима, как они не интересовали его во времена «Резервации здесь». Бардака в музыке тем не менее поубавилось: она стала более дисциплинированной и разнообразной. Серия концертов осенью 1996 г. по клубам Москвы и Питера проходит практически незамеченной панк-тусовкой обеих столиц. Своим экстремизмом и мрачной монотонной музыкой, довольно-таки неряшливо исполняемой, БАНДА ЧЕТЫРЁХ дистанцировалась от масс. Для панков они слишком экстремальны и не укладываются в стереотипы мышления малолетних анархистов, для скинхедов интеллектуализм Сантима и компании также не слишком понятен. После выступления на рок-мосте «Москва — Актюбинск» группа на полтора месяца уединяется на базе. Итогом не слишком напряжённых усилий стал альбом «Безобразное время», записанный в день смерти В. И. Ленина 21 января 1997 г., сразу после этого группу выгоняют с базы. Вот и не верь после этого в нумерологию. В начале февраля альбом обмыт и выпущен в свет на кассете безумной фирмой «Crazy Rat». Нормальные менеджеры и администраторы не рискуют связываться с группой. 23 февраля 1997 г. при участии «Огня», БАНДЫ ЧЕТЫРЁХ, «Затеряных в космосе» и «Красных звёзд» в Минске проходит грандиозный фестиваль «День покорителя Европы», посвящённый 69-ой годовщине Красной Армии.

Также Сантим с командой участвуют во всех шумных акциях национал-большевистской партии Эдуарда Лимонова. 3 июля 1997 г. как всегда живьём записывается второй альбом: «Любовь — это власть», на котором в большинстве своём звучат старые песни времён «Резервации здесь». Такие вещи как «Бунтарь», «Я убил мента», «Мёртвые ложатся на живых», «Резервация здесь» являвшие собой квинтэссенцию нигилизма и революционности, казалось бы потеряли свою злободневность, однако их легендарный ореол не потускнел, потому что поэзия Сантима не средство для выражения какой-либо философской концепции («религии бунта», например), но сама поэзия — фундамент новой философии аутсайдеров технократического общества, у истоков которой стоял Э. Лимонов. Сантим силой своего таланта создал собственную мифологию, не поддавшись ничьему влиянию.

Осенью 1997 года Экзич временно покидает «Банду четырёх». На место басиста приглашается лидер группы «День донора» Александр Аронов. В таком видоизменённом составе «Банда четырёх» играет в маленьких залах на 100 чел. для своих верных поклонников, изредка появляясь в клубах. В историю войдёт концерт на «Red Blue Warriors Party», где пятьсот армейских футбольных фанов рубились под Сантимовские хиты. В январе 1998 г. БАНДА ЧЕТЫРЁХ и «Кооператив Ништяк» играют небольшой совместный гастрольный тур по столичным рок-клубам, после которого — серия квартирников. В апреле 1998 г. состоялся выход долгожданного третьего альбома «Анархия не катит», после которого в группу возвращается Экзич в качестве второго гитариста и клавишника. Музыка заметно усложняется. Несмотря на прочный фундамент пост-панка депрессивные тексты Сантима обвалакиваются плотной пеленой беспросветных аранжировок. Не зря фирма, выпускающая их кассеты предупреждает что прослушивание может спровоцировать развитие маниакально-депрессивного психоза.

На рубеже веков группа отмечается плотной обоймой зафиксированных на «самопальных» кассетах акустических сетов, а также издаёт очередной электрический шедевр «Время уходить в гуляй-поле». Название в полной мере исчерпывает концепцию новой работы. Если в предыдущей программе «Анархия не катит» оглушительное действо бурно начиналось в погрязшей во всех смертных грехах столице и в ней же, увы, бесславно, заканчивалось, то отныне музыканты предлагают расширить масштабы агрессии, по крайней мере, до пределов России. И «Молотов-коктейль», и «Уходили праздники» (с музыкальной темой из самого Горана Бреговича!) предлагают недвусмысленную программу прямого действия. Мощным финальным аккордом звучат сразу три версии стародавней «Убей, мента». На клубных площадках БАНДА ЧЕТЫРЁХ временно усекается до брутального дуэта Сантим — Мишин, который, впрочем, звучит не менее убедительно, чем привычный электрический состав.

Дискография

1997 «Безобразное время» (Crazy Rat) — МС 1997 «Любовь — это власть» (Crazy Rat) — МС 1998, 2000 «Анархия не катит» (Crazy Rat, «Хобгоблин-рекордс») — МС 2001 «Время уходить в Гуляй-поле» (Самиздат) — МС 2004 «К звёздам» (Rebell Records) - CD

Для тех, кто вообще не слышал творчество Сантима будет интересно почитать и понять о чём он поёт.
П.с. тяну огромное количество концертов Резервации здесь и Банды четрыёх, около 800мб.

[Чужой]

История вообще как Сантим пришёл к творчеству:

Спойлер

Осколкам несбывшихся проектов – музыкантам и не очень – посвящается.

История группы «Гуляй-Поле»

Предисловие.

В1989-м году, когда я только начинал записывать в тетрадку свои комментарии к событиям, происходящим со мной и с группой в которой играл, мне казалось, что я веду нечто вроде летописи. Этапы Большого Пути, ни больше, ни меньше. Мои друзья и коллеги по творчеству, замечая меня за этим занятием, снисходительно ухмылялись, и спрашивали, кому и за сколько я собираюсь это продать. Будучи юношей сентиментальным, я посылал их на хуй, и продолжал свои записки, хотя бы для того чтобы потом, когда-нибудь, в возрасте старого пердуна, ностальгически полистать эту зелёную тетрадь «за сорок восемь копеек».
Прошло N-надцать лет. Глубоко скорбя по безвременной кончине «Гуляй-Поле» - величайшей группы всех времён и народов, безутешные фанаты и фанатки давно повскрывали себе вены и повыдирали на своих костлявых задницах последние волосы. Музыканты – Гуляйпольцы разбрелись кто куда, и довольно редко видятся друг с другом. Но, в принципе, каждый откатился недалеко от своей яблоньки.
Сантим, со своими проектами «Резервация Здесь» и "Банда Четырёх", приобрёл в российском андеграунде вполне определённую известность.
Гитарист Макс (Максим Иваненко) играл «НЕрокэнрол», участвовал в проекте «4,33». Работал продавцом-консультантом в магазине "A&T trade". Давно не виделись.
Басист Гриб (Денис Корженко) сперва уехал к родителям в Питер. Жил там лет 10. Что-то творил в плане звукоизвлечения и самиздата. Сейчас живёт в Москве с женой и ребёнком. Профессиональный фотограф.
А ваш непокорный слуга, побарабанив ещё в нескольких группешках, вдруг обнаружил в себе способность к сочинению собственных песен. Обрадовался и сколотил свой проект «Медведь ШатунЪ».
«Зелёная тетрадка» прекрасно сохранилась и даже не пожелтела.
***
Мне никогда ещё не приходилось писать ничего подобного. Предвзятый читатель (куда уж без него!) может обозвать это как угодно: «Мемуары стареющего рокера» - например. Пускай. Уж на что мне четырежды насрать, так это - на читательскую критику. Я пишу этот правдивый рассказ, в первую очередь, для себя и для друзей. И решился на это только потому, что тогда, восемнадцатилетним пацаном, колошматя по бездыханной ударной установке разлетающимися в щепки «магазинными» палочками из пересушенной сосны, я свято верил в то, что никогда не предам свою юность, и ни о чём не буду жалеть. Свято верю в это и сейчас.
Все, описанные ниже, события являются подлинными. Все персонажи - реально существующие люди. Претензии не принимаются.

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Итак: Середина мая 1989 года. Я примерно с неделю как из "Пятнашки"*, где доблестно, а главное – удачно, откосил от призыва в ряды Советской Армии. Выходной день, время - к обеду, солнышко, птички. Меня только что попустило с листа сонапакса. Валяюсь дома на диване и радуюсь, что жизнь совсем не такая, какой была на протяжении последних трёх часов. Пора прекращать эксперименты с транками.
Звонит телефон. На проводе - Илья. Заговорщицким тоном сообщает, что есть одна идейка, которую следует обсудить за двух - трёхлитровой баночкой разливного пивка. И, кстати, если у меня имеется подходящая тара и парочка «фантиков», то… всё равно ведь мне по пути… Короче: «купи бухла, и приходи в гости».
Илья - это живущий по соседству, знакомый "неформал". Старше меня на три года, солидный опыт вращения в тусовочной среде, почти энциклопедические, знания в области рок-музыки, и регулярно обновляемая личная фонотека. В то время я частенько к нему захаживал.
Его квартира была для меня – ближайшей культурно-информационной точкой, и стартовой
площадкой для поездок в центр Москвы, в поисках приключений на пьяную голову.


---------------------------------------------------------------------------------
* - Московская Психиатрическая Больница №15
Беру, значит, разливного Жигулёвского, прихожу. Поговорили о новостях. Он прокрутил, в рамках моего ликбеза, несколько новых записей. Я поблагодарил его за напутственные советы, полученные от него перед моим приземлением в дурку. Рассказал, как проходило обследование, что делал, какие телеги гнал.
− Даже не сомневайся, стопроцентный откос! – зарезюмировал он. И, видимо решив, что приличествующая случаю, пауза выдержана, взял быка за рога:
− Кстати, я тут группу собираю. Будем панк-рок играть. Песни я пишу, только вот на гитаре не умею. Но, в принципе не хочется с гитарой. Чего мне больше всего хочется: это стоять на краю сцены и вот так вот выёбываться! В общем, басист есть, гитарист – тоже, а на вокале – я. Ударника пока ищем. Хочешь у нас прослушаться?
«Ну что ж, – подумал я. – Биг-бит играть приходилось. Стало быть, и с панк-роком разберёмся.»
Мне давно уже хотелось играть нечто вроде «Dead Kennedys» или «Ramones», и илюхино предложение показалось более чем кстати. Да и летом будет чем заняться. Мы забили стрелку на день прослушивания, и я засобирался домой.
− Знаешь… − сказал он мне на прощание, − Кроме родителей, меня уже никто не зовёт цивильным именем. Я и сам отвык. Зови меня лучше Сантимом.

***
21 мая 1989 года.
Первая календарная запись в моей "зелёной тетради".
В этот день состоялось моё прослушивание в группу и знакомство с двумя остальными её участниками – Грибом и Максом…
Сантим, по своему тогдашнему обыкновению, на стрелку опоздал. Ребята приехали вовремя и у нас было достаточно времени для некоторой беседы с целью ознакомления. Честно говоря, я ожидал увидеть двух ирокезнутых распиздяев (ими в то время кишели почти все центровые «кофейники»), которые, завидев меня волосато-бородатого, в лучшем случае, набычатся и прокомментируют моё появление стандартным тусовочным набором противохиппейных злостибательств.
Напротив. Парни своим видом скорее напоминали студентов «гринго», примкнувших к отряду Че Гевары. Или, проще выражаясь, были похожи на обыкновенных уличных хулиганов образца середины «семидесятых». Вели они себя довольно сдержано, что позволяло им, несмотря на их тёртоджинсовый прикид и обшарпанные гитарные кофры, весьма органично сливаться с окружающей толпой.
Гриб, родом из Волгограда, был увлечён нойзовой и авангардной музыкой – металлом и постпанком. В конце «восьмидесятых» он приехал в Москву, женился на какой-то дуре. Почти сразу же развёлся. Работал сторожем в одном гаражном кооперативе, сутки через трое…
Макс, коренной москвич, слушал в основном хард-рок и психоделику, не брезговал и панком, а особенно торчал от смешения всех трёх стилей в одну кучу. До знакомства с Сантимом, играл в двух достаточно известных московских группах: «Братья Карамазовы» и «Встреча на Эльбе».
В общем, мы довольно быстро пришли к общему решению, что без пива репетиция будет скучна и нелепа. Дождались Сантима, раскрутили его на пять юксов «за динамо», и, затарившись необходимым, поспешили на базу, где нас уже дожидался хозяин с ключами.
Прослушивание прошло великолепно, можно сказать – на одном дыхании. Мы выжрали, в общей сложности, литров шесть разливного. Мои нестройные барабанные брейки, усугубляемые отсутствием педали на бочке и, то и дело норовившим рассыпаться на запчасти, «местным» хайхэтом, привели Гриба с Максом в неуправляемый восторг. Во время перекуров ребята, перекрикивая друг друга и туша бычки обо что попало, бурно делились полученными впечатлениями с Сантимом. Он облегчённо улыбался, довольный, что всем угодил.
Мы пробыли на базе часа четыре. Отрепетировали две песни и счастливые разъехались по домам. Я летел как на крыльях! Меня взяли в команду! Мало того: впервые мне предстояло играть с музыкантами, настолько классно владеющими своими инструментами, и так чётко въезжавшими в энергетику ритма, что нам, практически, даже не пришлось сыгрываться. Всё получилось само собой, мы с первой попытки вздрючили такой драйв, такой панк-рок, что сами охуели! Как будто случилось нечто такое, чего никто не ожидал, а оно вот так прилетело со свистом, и мощно вонзилось прямо в точку. «Ух, дадим дрозда!» - радовалась душа и кипел адреналин. А интересно: как мы станем называться? Надо бы спросить у Сантима на досуге. Ему, как лидеру, стоит позаботиться о том, чтобы и название у группы было – под стать. Не «размазни сопля» какая-нибудь. Чтоб звучало лихо, да с оттяжечкой! Чтобы враг, обосравшись, бежал в ужасе.


***
− «Гуляй-Поле», − сказал Сантим и выжидательно поглядел на нас. Мы сидели, после очередной репетиции, за столиком в летнем кафе, рядом со станцией метро «Улица 1905 года», щипали батон «За тринадцать» и запивали молоком из пакета.
− «Гуляй в поле»? – переспросил Гриб. Макс хмыкнул, видимо, он был уже в курсе.
− «Гуляй-Поле»! – поправил Сантим.
Гриб пожал плечами, а я, как всегда, решил поумничать:
− Ну, как игра слов, звучит, в принципе, весело, хотя и не совсем конкретно, даже абстрактно как-то…
− Вы что, не знаете, что такое «Гуляй-Поле»? − удивился Сантим. – Это село украинское. Родина Батьки Махно. Там же и штаб махновской армии был.
− Во как! Ну, раз такое дело, то тады оно конешно… Отметить бы! Жаль, нечем.
− Ничаво! – передразнил Сантим. – Двадцатого числа первый концерт отыграем, тады и отметим.
− А чё так скоро? – нахмурился Гриб. – Программа же не готова.
− Хуйня! Девяти песен для презентации вполне достаточно.
Мы договорились репетировать почаще, и собираться даже в те дни, когда мы заведомо не сможем собраться полным составом. Тем более, что каждый из нас уже вовсю орудовал своим личным комплектом ключей от репетиционной базы.
Я не спрашивал ребят, как они умудрились надыбать это помещение, хотя спросить стоило. «МИНТРИКОТÁЖМАШ». Это слово я произносил для себя не иначе как в женском роде, с ударением на четвёртый слог. Звучало как заклинание, отправляющее абстрактную стаю сухопутных пираний на боевое задание. Дело в том, что располагалась наша база на четвёртом этаже административного здания завода, который носил вот такое звучно-пережёвывающее название. Прежде чем оказаться перед заветной дверью в наш зал, предстояло проделать долгий путь по запутанной сети переходов, лифтов и коридоров, в начале которой красовалась классическая заводская проходная в виде турникета и стеклянной будки с недоверчивой вахтёршей. «Хозяин» базы, пугливый дядька лет тридцати с повадками фарцовщика, в актовый зал нас поначалу не пустил. Он выделил нам пыльный и порядком захламлённый виноводочной посудой зал - предбанник, в котором, когда-то давно, по его словам, проходили официальные торжественные вечера, а теперь только иногда бухали припозднившиеся сотрудники.
В зальчике был письменный стол, три стула и пара розеток в разных концах. Само наше присутствие на этой территории было окутано завесой нелегальности и повышенной секретности: «Не дай бог, начальство узнает!». Я, честно говоря, не припомню ни единого случая, когда, в лабиринтах, ведущих к залу, мне пришлось бы столкнуться с кем-то из заводских работников. Предприятие казалось вымершим. И тем не менее, ощущение того, что за мной следят чьи-то внимательные глаза не покидало меня. Очевидно, такие же мысли посещали и ребят. В первый же день они, хитро перемигнувшись, показали мне в одном из коридоров дверь, на которой была прикручена табличка из белого металла: «Первый отдел».
Репетиции наши проводились при помощи груды, кое-как скреплённых между собой кусков металлолома, фанеры, и, вечно рвущихся проводочков. Мы называли это гавно «апаратом» пожалуй только из уважения к бескорыстию хозяина. Два «усилителя»: один из которых давно сгорел, другой дышал на ладан. Двенадцатиканальный пульт «Электроника» с пятью неисправными линейками. Микрофон МД-200 на двухколенной стойке. И, не поддающаяся ремонту, ударная установка не установленного производителя. Да ещё пара колонок «Венец» и одна «Родина». Всё это постоянно кряхтело, пердело, ухало, скрежетало и взрывалось – короче, жило своей сложной и противоречивой внутренней жизнью. Так что паяльник у нас был всё время включён, и всегда находился под рукой.
В таких вот, почти экстремальных, условиях и была отрепетирована наша первая программа.

***
Первый концерт решили провести прямо на базе, благо актовый зал вполне располагал к этому. Перепуганный «хозяин» залопотал, было что-то про начальство, но дружеский хлопок по плечу со словами типа: «Не ссы, капустин! (отъебём – отпустим.)» быстро привёл его в чувства. Не доверяя нам, засранцам, чёрт знает, что у нас на уме, «переговоры на высшем уровне» он мужественно взял на себя.
Начальство пожелало ознакомиться с нашим репертуаром, для чего и припёрлось вечером следующего дня на репетицию дабы послушать нас живьём. Сантиму пришлось на ходу выбрасывать из текстов матерные слова, заменяя их другими, и перестраивать для этого целые фразы, пытаясь сохранить хоть малую толику смысла.
К нашему удивлению, «худсовет» уже на третьей песне благодушно заскучал. Судя по всему, интерес для них представляла исключительно пропаганда секса и наркотиков, поэтому нам разрешили отыграть в актовом зале концерт, при условии, что:
а) никаких «фокусов», никакого алкоголя и наркотиков!
− «Ну, за кого вы нас принимаете?»
б) публика – только заводская, со стороны ни кого не приводить!
− «Конечно, конечно!»
в) чтоб в зале после концерта был порядок……
Ну и прочие припарки в том же духе.
Кроме административных вопросов, предстояло решить проблему аппарата. Тут, кстати, круто отличился Макс: реанимировал, с помощью одного только паяльника, безнадёжно сгоревший усилок, которых у нас теперь было задействовано аж целых два, и вооружившись тем же инструментом, окончательно доломал пульт.
Но, как бы там ни было, все вопросы, постепенно, худо-бедно утряслись. На проходной, чисто ради официоза, мы повесили самопальную афишу, прекрасно понимая, что, не смотря на бесплатный вход, никто из работяг даже не почешется, чтоб тащить свои кости на четвёртый этаж ради какого-то «рок-концерта».

20 июля 1989 года.
С утра, часов в двенадцать, мы приехали на базу, репетнуть в последний раз перед концертом, и подпаять, что недоглядели накануне. Кто-то из ребят привёл с собой, подозрительной наружности, субъекта, представив его как «звукооператора и электронщика». На репетициях нам очень не хватало такого человека, поскольку бесконечные поломки и ремонт аппарата сжирали уйму драгоценного времени.
Прекрасно понимая и осознавая свою значимость, субъект уселся за пульт, уставился на безжизненные индикаторы и стал усердно изображать из себя народного умельца-изобретателя. Он то включал пульт в сеть, то выключал его, и каждый раз внимательным взглядом оценивал результаты своих манипуляций. Через полчаса я, решительно не догоняя что происходит, собрался было вмешаться, но ребята меня остановили:
− Не видишь что ли? Чувак вусмерть обдолбан. К началу должен оклематься.
− А на хуя его приволокли? Это ж верное палево!
− Ну кто же знал, что он циклятины нажрётся?
Присматривая за звукооператором, Гриб с Максом починили в пульте пару линеек, кое-как скоммутировали аппарат и, затаив дыхание, подключили к сети. Ничего не взорвалось. Аппарат издавал свой обычный рабочий фон и репетиция обещала пройти без происшествий. Так оно и вышло. Единственное, что было сломано, это моя последняя пара буковых палочек. Пришлось в срочном порядке ехать на Неглинку в магазин покупать сосновые палки по рубль-пятьдесят за пару. Зная по опыту, то эти дрова разлетаются в труху едва ли не при первом прикосновении к барабанам, я купил сразу шесть пар и вернулся на базу аккурат к началу мероприятия.
Наши гости к тому времени уже собрались. Как ребята ухитрились провести через проходную ораву в тридцать человек, для меня осталось тайной. Неформальную прессу представлял приглашённый Сантимом Сергей Гурьев («УРлайт» в то время давно уже стал библиографической редкостью, а о новом гурьевском детище, журнале «КонтрКультУРа», только поговаривали). Был ещё, какой-то интилигентный чувак с фотоаппаратом. В качестве остальных зрителей, были приглашены музыканты, художники и просто лоботрясы из ближнего круга знакомых.
Очухавшийся звукооператор что-то оживлённо объяснял Сантиму, размахивая перед его носом дымящимся паяльником. Сантим сочувственно кивал и соглашался. Судя по его сосредоточенной физиономии то и дело расползавшейся в идиотскую улыбку, он уже успел выкушать стакан или около того. Макс тоже был навеселе. В трезвом теле трезвость духа сохранил только Гриб. Сидя в углу, и что-то подкручивая в своей басухе, он сердито поглядывал то на одного, то на другого, и матерился сквозь зубы. Мне выпить не дали: слишком ответственная у меня, оказывается, работа. Ладно. Я проглотил эту обиду и, набычась, уселся за установку.
Последние приготовления закончились. Зрители, разместившись в удобных откидных креслах, коими был оборудован актовый зал, весело переговаривались между собой и с любопытством глазели на сцену, над которой уже светились, найденные нами накануне и, к нашему удивлению, безотказно функционировавшие, фонарики из дискотечной светоустановки.
В такой праздничной атмосфере Сантим и решил начать концерт. Держа в одной руке, найденную в кладовке, раздолбанную оркестровую тарелку, в другой – противовес от системы блоков, двигавшей занавес (металлическая болванка, внешне похожая на учебную гранату), Сантим пеликаньей походкой подошёл к микрофону и произнёс:
− Мы каждую кухарку научим играть рокенрол!
И, очевидно, заранее запланировав подчеркнуть свой лозунг зловещим гонгом, со всей дури въебал противовесом по тарелке.
Любой барабанщик знает: не важно, «Truva» это или «Sabian», но если ты бьёшь по тарелке, держа её пятернёй за край, глупо ждать от неё звука, предусмотренного изготовителем. Наш лидер, по определению, не знавший таких тонкостей, размахнулся половчее и снова въебал. Только руку себе отбил. Гнутый, покрытый сколами и трещинами, латунно-бронзовый диск лишь позорно блякнул. Увертюра явно затягивалась. Из зала донёсся чей-то смешок. В досаде, Сантим грянул тарелкой об пол, она встала на ребро и, с достоинством, укатилась за кулисы. Мне ничего больше не оставалось, как дать первый счёт. Ребята облегчённо вздохнули и «вступили на сильную долю». Шоу началось.
Описывать происходившее на сцене, дело такое же неблагодарное как описание любого концерта, хорошего или плохого. Сантим, весьма довольный собой, скакал по краю сцены, перепрыгивал на стол, где стоял пульт, орал, плевался, словом, вёл себя как заправский панк.
Макс, в духе Джими Пейджа, тряс хайром. Ему тоже было весело. Гриб хмурился. Ему, трезвому, лажа (а лажали мы безбожно) была слышна как никому другому. Что касается меня, то я играл свой первый в жизни концерт и пребывал в наиприятнейшей эйфории, граничившей со щенячьим восторгом. И плевать мне было на то, что где-то я, видите ли, криво сыграл или темп ускорил. Палочки выходили из строя одна за другой. Я тут же швырял их в зал, пока не сообразил, что выглядит это как дешевый понт. Аппарат, вопреки нашим робким ожиданиям, панковал пуще всех. Он выдал весь арсенал своих стандартных примочек, которыми ещё на репетициях мы были сыты по горло. Отремонтированный усилок благополучно сгорел на первых же аккордах. Колонки хрипели как псы на привязи. А наш новоявленный звукооператор, хлопал глазками и пялился на всё это великолепие, как первоклассница на папин хуй.
Что слышали зрители в зале? Бросив из-за барабанов беглый взгляд на их лица, я вообще перестал ими интересоваться. Да и не нужно было им ничего слышать. Гораздо важнее нам самим было отыграть.
Помнит ли этот концерт Сантим? Помнят ли Макс с Грибом? Не знаю. Я помню. Помню кислую рожу тов. Гурьева. И коментарий, «мастодонта рок-журналистики» («…русские анархисты, с закосом под индепнедент.»), который потом Сантим повторял как мантру.
После концерта было то, что обычно бывало в те времена после каждого концерта... Чей-то цивильно обставленный, и безвкусно увешанный самопальной живописью, флэт в районе «Водного стадиона», где мы всей группой триумфально поглощали гремучую смесь из «Пшеничной», «Сахры» и розливного пива... Через пару часов Арго размашисто блевал прямо на пол в кухне, Макс призывал прогуляться к метро в поисках баб, а Сантим благоразумно съебался домой. Я в тот вечер тоже отличился: неуклюжим поворотом телесной массы, своротил, выпиравшую из стены, розетку. От чего хозяйский холодильник, оставшись без электричества, напустил под себя большую лужу. С утра до этих мелочей никому уже не было дела.
Говорят, что хозяева, вернувшись через неделю из отпуска, сильно негодовали, обнаружив припасенный в морозилке кусок мяса изрядно протухшим.


***
Через три дня я позвонил Сантиму, узнать, когда следующая репетиция. Он сказал, что нас выгнали с базы, и будующее видится ему весьма неясным.
Дальше было затишье, продлившееся аж до декабря и нарушенное только один раз:
28 октября 1989 года.
В этот день «Гуляй-Поле» выступили на концерте, посвящённом столетию Нестора Иваныча Махно, в доме культуры «Аэрация». Об этом замечательном событии рассказывалось и в первом выпуске «КонтркультУРы», и в «Сельской Молодёжи» (июнь 1990). От себя мне добавить нечего. Тем более, что меня на этот концерт не позвали. А о факте его проведения я, на следующий день, совершенно случайно, узнал от Гурьева.
Когда я позвонил Сантиму и потребовал объяснений, он пролепетал в трубку: «Так ведь меня самого позвали только за день до концерта. Гриб с Максом у меня в гостях были, я им сразу сказал, а до тебя мы не дозвонились. А на барабанах у нас ударник из «Уксус Бэнда» был. Мы попросили, он и подыграл на шару…»
От такого распиздяйства, у меня волосы встали дыбом. Предшествующие два месяца, в наших с Сантимом телефонных разговорах только и тёрок было, что – о готовящемся концерте. Что от выступления, скорее всего, придётся отказаться, поскольку давно не репетировали. Да ещё и организаторы ничего конкретного не говорят, сопли жуют: типа там не всем нравится «Гуляй-Поле», и у них там наметился раскол.
А тут на – тебе! Позвали таки, за день до концерта! Приличные люди таких «организаторов» на хуй посылают. А мы, оказывается, не гордые.
Но объяснять Сантиму элементарные понятия я не стал. Это он в армии служил, ему - виднее. (см. Прим. Авт.)
А спустя год с небольшим, так же случайно выяснилось, что этот «ударник из «Уксус Бэнда» репетировал с «Гуляй-Поле» на той самой, заводской базе, целых два месяца, которые и были преподнесены мне как период вынужденного бездействия. Плюс ко всему, уходя из группы, сукин сын, спиздил единственный, из всей ударной установки, безотказно работавший узел - мой личный хай-хэт, стоивший около сотни «деревянных». Бешенные бабки, по тем временам. Крысятничество в наркоманско-панковской среде – это и по сей день, как «с добрым утром!».
А играл этот Петя-барабанщик, по рассказам Гриба, ещё хуже, чем я – после принятия 0,7 «Сахры» натощак. Так какие же (ебёна мать) космические причины заставили Сантима сделать в составе замену, принёсшую заведомо отрицательный результат? Почему, будучи лидером группы, Сантим принял решение о моей «отставке», но предпочёл скорее завраться до абсурда, нежели прямо и по-мужски разъяснить мне положение дел? Неужели - из соображений дипломатии, опасаясь что я, оказавшись «за бортом», в расстроенных чувствах, разобью ему ебальник? Каким дерьмом была набита сантимова башка? Почему эту лживую падлу до сих пор никто не пристрелил? Окружил себя Джек сволочами и гадами.
Но все эти поздние прозрения и знания, приумножающие скорбь, всё это - потом. Через год с небольшим. А тогда, осенью восемьдесят девятого, я ещё не догадывался о том, что в родной группе меня держат за идиота. Пребывая в счастливом неведении, я терпеливо дожидался конца затишья.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Примечание Автора:
В день махновского мемориала я, не подозревая о подвохе, нёс трудовую вахту на станции «Баррикадная», где работал в то время, машинистом уборочных машин. Трогательная история про, якобы купленный в складчину и подаренный мне, билет на «Крематорий» - всего лишь байка, придуманная Сантимом понта ради.


* ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В начале декабря 1989 года, Сантим позвонил мне и радостно сообщил, что новая база наконец-то найдена и с сегодняшнего дня в течении целого месяца мы можем репетировать там, хоть до одурения.
База, условно принадлежавшая каким-то металлюгам, находилась в подвале студенческой общаги на Аминьевском шоссе. Самопальный аппарат работал практически безотказно - и в этом был главный плюс. Над брабанной установкой тоже, судя по всему потрудился отнюдь не бездарный «самоделкин»: все узлы идеально отлажены, движущиеся детали аккуратно смазаны. Работать - одно удовольствие!
Само помещение, огороженное от остального подвала занавесом из ватных одеял и сваренной из арматурных прутьев, решёткой с калиткой по середине, состояло из двух отсеков. Проходная комната служила аппаратной. Одна стенка в ней даже была обклеена картонными ячейками из-под яиц. Другая комната – тупиковая: с диваном, столом и стульями, предназначенная, очевидно, для личной жизни и случайных связей, имела оформление в лучших традициях рокенрольного дизайна. Стены по всей поверхности покрывал плотный слой самопечатных чёрно-белых плакатов с изображениями различных «тяжёлых» команд. Среди плакатов кое-где попадались страницы из буржуйских журналов, рекламирующих музыкальные инструменты и аппаратуру. Ну и пара-тройка голых баб – над диваном. Грамотно проложенная электропроводка, крепко посаженные розетки. Чистота, порядок, никаких «медвежьих углов» с завалами из гитарных обломков, пробитых колонок и рваных пластиков. Никакого хлама, всё – конкретно и при деле. С первого взгляда становилось ясно, что здесь обретаются люди, основательно подходящие к вопросу организации своего рабочего места. И несмотря на мои неприязненные отношения с металлерами вообще, к этим парням я заочно проникся уважением.
На общем сборе группы Сантим, через силу сдерживая пафосный тон, поведал нам то, о чем мы и мечтать не смели. Оказывается, у него появилась возможность, через «одного чувака», проникнуть всей группой на некую студию, принадлежащую то ли Маше Распутиной, то ли хренъеёзнаеткакъеёзовут (Дорогущая, наверное, студия!), и записаться там. (А деньги ты напечатаешь?) На халяву! (На халяву только хуй - в жопе.) Это старый приятель. Сам предложил, чисто по дружбе. Есть там, правда, одно условие: весь процесс должен занять, в общей сложности, часов двадцать. Больше он не может. Иначе начальство заподозрит. (Двадцать часов?! Так это ж, если мы в живую…) Только в живую! С наложением пускай пинкфлойды пишутся. (Плюс – дубли… туда-сюда… Так это ж нам – выше крыши! Давай, Сантимушка, пробивай, кормилец, когда и во сколько!)
К репетициям мы приступили сразу же. Перед нами стояла задача: вспомнить кое-что из летней программы и сделать пять-шесть новых вещей. Через две недели плотного зависалова на базе всё было готово к записи. Но Сантим внезапно куда-то сгинул. Не было его дней пять. А когда он наконец появился, то выяснилось, что возможность записаться он с лёгким сердцем проебал. Как такое могло случиться, этот великий мудозвон нам так и не объяснил. Он лишь беспечно отмахивался типа:
− Не заморачивайся, хуйня это всё!
Что произошло на самом деле я могу только догадываться. Скорее всего Сантим, в последний момент, решил продинамить решающую стрелку с тем самым «чуваком» - который «старый приятель» (А ебися всё конём! А мы панки - нам похуй!) и, вместо этого, «пошёл пить пиво»…
Не знаю как сейчас, но тогда подобные приблуды были Сантиму не в западло. А расхожая фраза «пошёл пить пиво», или вариации на её тему, звучала практически каждый раз, когда очередной накрученный Сантимом на «динамо» подступал к нему с гневным вопросом: «Сантим, как же так?!!». Эту «пивную» отмазку он считал своим железным и универсальным алиби. В кругу знакомых, естественно.
В случае с проёбанной записью, могло быть, конечно же, совсем не так как я предположил в первую очередь. Вполне возможно, что «старый приятель» вдруг забыл о дружбе и вспомнил о финансовом кризисе… Или Сантиму только померещилось, что услуги по звукозаписи были предложены ему за красивые глаза … А может и не было никакого «приятеля»… И никакой «студии маши распутиной» - тоже… И всю эту хуйню Сантим придумал для…, а пёс его знает, для чего. Старая хиповская привычка: где-то недосказал, где-то недобздел, где-то что-то недоделал. Прикинулся как будто так и надо, с понтом - эстет, и наблюдает за реакцией окружающих, охуевая от собственной крутости: «Типа, я, в натуре, продвинутый мыслитель-концептуалист! Это вам, неизбранным, не хухры-мухры!» (Гребенщиков номер восемь!).
Это сейчас – когда всё, что не успело выветриться из памяти за десять с лишним лет, давно мной обмозговано и переварено, я могу уверенно рассуждать и давать оценку чьим либо, в том числе и своим собственным, поступкам. Но тогда – восемнадцатилетним подростком, я как ни старался, не мог понять многих, элементарных, как мне теперь кажется, вещей. Всё, что мы делали в «Гуляй-Поле», в плане творческой работы, доставляло мне неслыханное удовольствие. Хотелось прыгать и вопить от радости: «Дык! Братушки! Как же это всё клёво!» Тексты, написанные Сантимом, и положенные на музыку, придуманную и аранжированную Максом и Грибом, оборачивались мощными, взрывными хитами! И даже мои кривые и грязные брейки, этих песен совсем не портили.
Проблема для меня заключалась в другом. Помимо песен, Сантим выплевывал на общий стол массу приколов (вроде этой истории со студией), в причину и суть которых я решительно не въезжал. Грибу и Максу тогда было по двадцать лет. В возрастном плане, между нами лежала целая пропасть. «Уж они то, - думал я, - точно во всё врубаются.» Однако, поделиться с ними своими непонятками я не спешил. Схавать, в качестве довеска к удовлетворённому любопытству, добрую порцию снисходительных ухмылок и нравоучений в тягуче-усталых интонациях…- это нанесло бы серьёзный пинок моему самолюбию. Изо всех сил я старался стать или, хотя бы казаться умнее чем был на самом деле. По этому все сантимовские прогоны до поры – до времени, я решил для себя принимать как некий неизбежный побочный продукт, который, параллельно с песнями, рождает его концептуально развитое творческое мышление.
Так или иначе, а месяц, отведённый нам на репетиции, подходил к концу. Найти другую базу не представлялось возможным. С развитием кооперативного движения, многое из того, что раньше было халявным, теперь обходилось в копеечку.
Насчёт студийной и концертной работы, тоже - никаких перспектив. По ходу дела выходило так, что, без малого, двадцать репетиций летели прямиком псу под хвост и, тщательно отработанная, программа повисала в воздухе.
Макс заметно приуныл. Я, в общем-то, тоже был не в восторге. А Гриб начал бросать в сторону Сантима косые тяжёлые взгляды. Подобное настроение обычно посещало Гриба в моменты изрядного алкогольного опьянения, когда он начинал приглядываться к окружающим: не дать ли кому в «бубен».
Не помню, кто предложил зафиксировать отрепетированную программу «любым доступным способом», но это был, ни в коем случае, не Сантим. Как выяснилось много позже, наряду со всеми своими многочисленными достоинствами, наш художественный руководитель обладал одним, пожалуй самым малозаметным, но весьма разрушительным пунктиком: он питал скрытую неприязнь ко, всякого рода, профессиональным студийным работам, исповедуя, столь модное среди звёзд рокенрола, вопиюще наплевательское отношение к реальным плодам своего творчества.
И, тем не менее, не смотря на, исходившую от Сантима, апатию, группа приняла решение: хоть как-нибудь, записать черновой вариант намеченного альбома.
С этой целью, 21 декабря 1989 года, едва ли не в самый последний репетиционный день, на базу был принесён магнитофон. За неимением времени на поиски лучшего, им оказался переносной кассетник «Весна…» – троюродный брат пресловутой «Электроники-302», с которым даже урла брезговала гулять по улицам. Микшерным пультом в нашем арсенале и не пахло. По этому писать решили «с воздуха». Один единственный микрофон установили на стойке в центре аппаратной комнаты. О таких тонкостях, как акустические особенности данного помещения, выверка оптимального расстояния от источников звука до микрофона, или сбалансировка комбиков, хотя бы по уровню громкости, никто в тот момент даже не подумал. Отыскали в «Весне» входную дырку, впендюрили в неё соответствующие проводки из микрофонного шнура и, как говорится, понеслась.
На дворе был декабрь-месяц. Температура за бортом − добрая «двадцатка» ниже нуля. А разбитое полуподвальное окно, напротив входа в аппаратную, стыдливо прикрывал худой студенческий матрас. Этот способ теплоизоляции себя явно не оправдывал. Так что, мы вдыхали отфильтрованный «полосатым другом» морозный воздух, а выдыхали густой отработанный пар. Я ещё кое-как согревался, находясь за барабанами в постоянном движении. Ребята же, в промежутках между записываемыми песнями, давились беспонтовым чаем (на водку не было денег) и мечтательно поглядывали, то на бурлящий в кружке кипятильник, то на остывшую трубу центрального отопления.
В целом, запись прошла довольно гладко и без особых технических неожиданностей. С неудачными дублями не церемонились. Отматывали кассету назад, до паузы после предыдущей песни, стирали брак и писали по-новой. В итоге: одиннадцать вещей были записаны примерно часа за четыре с небольшим. К концу рабочего дня наши немилосердно потрёпанные барабанные перепонки требовали законного отдыха. В таких условиях, ни о какой объективной оценке качества полученной фонограммы, и речи быть не могло. По этому самым благоразумным решением было побороть в себе желание прослушать готовый материал, не отходя от кассы, и перенести этот волнительный процесс на завтра.
Когда на следующий день, мы, собравшись у Сантима, бережно установили кассету в магнитофон, и нажали на “play”…
В общем, если нашу, последовавшую после и во время прослушивания, дискуссию перевести на язык Тургенева и Толстого, то смысл её сводился приблизительно к следующему:
"Уважаемые, гм, коллеги! Как это ни прискорбно звучит, но всем нам, увы, придётся признать факт, неопровержимо свидетельствующий о том, что данная фонограмма, будучи выполненной в условиях эксперимента, по качеству звучания не соответствует самым элементарным техническим нормам. Позволю себе обратить ваше внимание на вокал. Он, выражаясь языком профессиональных терминов, «безбожно завален». Глубочайший смысл, коим пропитаны тексты песен, неминуемо ускользнёт от понимания предвзятого слушателя. А этот низкочастотный гул на пороге слышимости! Разве к такому звучанию бас-гитары привык наш чуткий к фальши музыкальный слух, выпестованный лучшими жемчужинами всемирной сокровищницы панк-рока? Самому последнему лоху понятно, что, за исключением индивидуального прослушивания в пределах нашего коллектива, любое другое использование этого продукта нашей с вами жизнедеятельности будет противоестественно всякому здравому смыслу».
Таким вот небрежным, брезгливым жестом, мы бросили на осмеяние потомкам черновую запись нашего первого и единственного альбома «Мёртвое Море». Наши надежды на то, что мы когда-нибудь сумеем сделать альбом в студийных условиях так и не сбылись. Группа «Гуляй-Поле» никогда и нигде после этого не записывалась.
К слову сказать, нами и ранее предпринимались попытки сделать кое-какие репетиционные записи. Ещё летом, на заводской базе, мы запечатлели несколько «сырых» композиций, с целью поразмышлять над их дальнейшей доработкой дома, на досуге. Этот технический материал, заведомо не имевший никакой художественной ценности, записывался на разрозненных малометражных «хвостах» старой свемовской плёнки. Буквально через год эти махры уже «сыпались» как октябрьский листопад и требовали от бережливых хозяев только одного: немедленной утилизации. На первом концерте «Г.П.», в актовом зале Минтрикотажмаша, тоже была сделана запись, причём – с пульта. Правда обдолбанный звукосёр провафлил момент, и запустил деку только на четвёртой песне. И эту фонограмму также благополучно, как и предшествовавшие ей рапетиционки, что называется, «моль поела». Сохранилась, сильно завышенная по скорости, фонограмма с записью четырех или пяти песен с выступления на Мемориале Махно. Голос там – ещё не «буратинский», но Сантим узнаётся уже с трудом.
Что касается черновой записи «Мёртвого Моря», Сантим, естественно, не сдержал похоти. Он, почти сразу же, растрезвонил всем своим знакомым о существовании этой кассеты. Ещё бы: такой замечательный повод попонтоваться в центре внимания! Из людей, бывавших у Сантима в гостях, не многим доставало деликатности дослушать кассету до конца. И врядли нашлось идиотов, пожелавших её перекатать. С дешёвыми чистыми аудио носителями в Москве была напряжёнка. Если кто-то и исхитрился втихаря сделать себе копию, то прожила она не долго. Только самые ёбнутые меломаны, каких не много, способны долгие годы держать такое безобразие в своих коллекциях.
Со временем наше уродливое дитя было забыто. Меня пару раз интересовала его судьба. Но на мои вопросы Сантим, по своему обыкновению, уклончиво вертел попкой. И я, вполне резонно предположил, что он, как всегда, потёр кассету, и записал на неё какой-нибудь очередной «секспистолз».

***
Наступил новый, 1990 год . За январь в группе не произошло никаких серьёзных событий. Не считая, разве что, одного многообещавшего выступления вместе с Лаэртским. Шара не прохиляла и погибла смертью храбрых в самый ответственный момент, на одной из организационных стадий. Мы особо и не рассчитывали на успех мероприятия. Не трудно догадаться, кто выступал в роли стратега, блистательно завалившего «операцию».
Сантиму катастрофически не хватало общения. Он буквально изнывал от недостатка в благодарных слушателях, способных по достоинству оценить его устное творчество. Периодически выныривая откуда-то из глубин своего микроклимата, он потерянно бубнил что-то невнятное про какой-то фестиваль, где-то в Нижнем Новгороде.
Мы уже не обращали на него внимания. Лишь устало отмахивались. «Это твоя головная боль, мил друг, ты у нас лидер. Дойдёт до дела – поедем и сыграем как надо. За нас не переживай. А не поедем, так и фуфло тебе на глобус».
Каково же было моё изумление, когда в один прекрасный день Сантим вдруг оживился и, после серии таинственных телефонных переговоров, собрал нас у себя на работе и бодро выпалил:
− Едем за билетами! «Фестиваль памяти Сида Вишеза», 11-го февраля, в Нижнем Новгороде. Поездом часов семь езды. Встреча, вписка и оплата дороги в оба конца – гарантированы!!!
Интонация, с которой он отчеканил эти разведданные, напомнила мне фильм «Сын полка». Я не утерпел и заржал, как сивка-бурка.

***
В ночь с 9-го-на 10-е февраля мы прибыли на поезде в Нижний Новгород. Нас благополучно встретили на вокзале и повезли на вписку.

По дороге выяснилось, что за неделю до намеченного фестиваля в дело, как всегда, сунули свой нос представители органов госбезопасности и дали понять организаторам мероприятия, что власти не в восторге от готовящейся идеологической диверсии. Закалённые в подобных ситуациях воротилы подпольного шоу-бизнеса не растерялись и, апеллируя фразами типа: «Ваши времена давно прошли!», бойко предложили гэбистам возглавить колонну идущих на хуй. Подключённые в качестве поддержки местные журналисты навострили перья предвкушая жареное, и ментам не оставалось ничего другого, как сменить тактику.
Вдруг, без видимых на то причин, администрация Центрального Дома Культуры, где должен был состояться фестиваль, пошла в отказ никак не объясняя своего поведения. На пререкания времени не было, и организаторы оперативно передислоцировались на концертную площадку рангом пониже, в д/к им.Горького.
Таким образом, фестиваль, перейдя из общегородского в разряд районных, освобождался от триумфально-пафосного налёта, что позволяло размахнувшимся было, организаторам немного снизить нездоровый интерес со стороны и, честь по чести, довести задуманное до конца.
Власти, однако, на достигнутом не остановились, и заколотили в гроб «Сида Вишеза» последний гвоздь: откуда ни возьмись, налетели ОБХСники, и стали копать по финансовой части. Отчаявшиеся «воротилы», спасая мероприятие, обрубили все мыслимые и немыслимые концы. Вместо намеченных двух дней, фестиваль сжали до пятичасового «концерта-солянки», и упразднили входную плату. То есть вход – свободный.
После всех проделанных манипуляций, менты наконец-то отстали, а бедняга «Вишез» теперь представлял собой весьма жалкое зрелище. Отсутствие каких бы то ни было сборов не позволяло организовать охрану порядка и оплатить дорогу приезжим музыкантам. На входе – никакого контроля, двери – нараспашку, заходи кто хочет!
Дальнейшее развитие ситуации не трудно было предугадать. Слава о дурном воспитании нижегородской урлы ходила далеко за пределами области. А тут, пожалуйте целую кучу панков, подают на блюдечке, прямо к родному порогу! Надеяться на то, что «норковые шапки» упустят такую шикарную возможность – оттопыриться в полный рост – было, по крайней мере, не остроумно. А, находившийся в здании дома культуры, видеосалон мог послужить отличным детонатором для взрыва эмоций. Первую волну незваных гостей ждали именно оттуда, сразу же после окончания последнего сеанса.
Но, путей к отступлению уже не оставалось. Группы, приглашённые из Москвы и Тюмени давно прибыли (мы были последними, кто приехал), и фестиваль решили провести в любом случае, организовав охрану силами добровольцев.
Поинтересоваться насчёт оплаты дорожных расходов, с нашей стороны было уже, мягко говоря, не корректно.

Радушный приём хозяина вписки (тёплого деревянного дома на Бурлацкой Слободке) немного развеял наши невесёлые думы. Сашка – по прозвищу «АльБано», не имел отношения к организации фестиваля, но из глубокого сочувствия к рокерскому движению, оказывал всяческое посильное содействие подобного рода мероприятиям. К тому же, АльБано будучи «своим пацаном» среди местной гопоты, обещал сопровождать нас во всех перемещениях по городу и всячески оберегать от нежелательного воздействия враждебной среды. Это окончательно нас успокоило.
Весь день, 10-го февраля мы, как заправские туристы, мотались по Нижнему Новгороду, осматривая достопримечательности. Таковых, впрочем, было немного: памятник Чкалову и Кремль, а в нём – уютная забегаловка, где варили прекрасный глинтвейн. Вечер встретили на каком-то тусовочном флэту, где, куда ни плюнь, сплошь богема, разглагольствующая о судьбах отечественного «концептуализьма» и ещё Ник Рок-н-ролл, допивающий остатки хозяйской парфюмерии.

***
11-е февраля 1990 года.
Улица Стрелка, д.4, д/к им.Горького.
К началу концерта зал был битком набит толпой, на две трети состоявшей из тех кому самое место в хлеву. Наших людей пока особо не задирали, ограничиваясь предварительными вопросами типа: «Ты кто по жизни?».
Во время выступления второй по счёту группы, общая картинка стала потихоньку наливаться багровыми тонами.
Путь из гримёрки в сортир, лежал через фойе, где от норковых шапок уже рябило в глазах. Преодолевая это стрёмное пространство, мне пришлось припугнуть одного чрезмерно подвижного быка, сработанной тут же «розочкой», прежде чем он понял, что «это волосатое чучело в тельняшке», чего доброго, оставит по себе долгую память.
В воздухе витал дух классовой ненависти, в любую минуту готовый материализоваться во всеобщий махач. Яснее ясного было то, что концерт придётся рано или поздно прекратить. По этой причине Ника Рок-н-ролла, являвшегося гвоздём программы, вывели на сцену вне очереди. Следующими по списку стояли «Гуляй-Поле».
Успевший опохмелиться, Ник исполнил три своих дежурных хита и, смекнув, что в зале что-то не так, сыграл на опережение:
– Эй, народ! – каркнул он в микрофон. – А правда ли, что у вас, в Нижнем Новгороде, из-за причёски убить могут?
Мы переглянулись. О-п-паньки!..
− Рок давай! − донеслось с задних рядов.
− ДАЮ Я, ПРЕИМУЩЕСТВЕННО, В РОТ ! − подбоченился Ник.
Кто-то, по-хозяйски, внятно присвистнул, − Ни хуя себе!
− Мочи их, братва!!!
В этот момент я и Макс находились за кулисами и, из-за спин стоящих впереди нас людей, видели только то, что происходит на сцене. Однако, по крикам, грохоту и летящим предметам, в зале угадывалась неслабая месиловка.
Макс задумчиво сорвал с пожарного стенда азотный огнетушитель, бегло прочёл инструкцию и, плотоядно осклабясь, сказал:
− Пойдём в гримёрку, от греха подальше.
Из служебного коридора, в проёме двери, ведущей на сцену, показался возбуждённый абориген. Получив крепкую порцию азота в область лица, он с рёвом скатился вниз по ступенькам. Мы резво пересекли опустевший лестничный пролёт и очутились в гримёрке. Кроме наших, там было ещё человек пять.
Кому-то шарфом перевязывали пробитую голову; какая-то девчонка, за неимением аптечки, языком зализывала своему приятелю глубокий порез на руке, чуть ниже локтя. Гриб молчал и, не спеша зачехлял свой бас. Сантим нервно поглядывал на зарешёченное окошко и делал вид, что всё происходящее навевает на него весёлые ностальгические воспоминания, мол: видали и не такое. Вслед за нами в гримёрку влетел АльБано.
− «Гуляй-Поле» все здесь? Ага, ништяк! − он присел на скамейку, переводя дух.
− Когда у вас поезд?
− Сегодня. В двадцать три пятьдесят пять.
− Успеваем. Сейчас полдевятого. Значит, расклад у нас такой: по всёму зданию д/к бродит порядка сотни норковых шапок. Примерно столько же ошивается на улице, у входа. Ребята, без меня – ни шагу! Отметелят и сдадут мусорам! А ваше геройство здесь на хуй ни кому не нужно. Вобщем, я тут побазарил кое с кем… Собирайтесь, помаленьку, и пойдём отсюда. Со мной вас никто не тронет.
− А как же остальные?
− О приезжих наши ребята уже позаботились. А местным тусовщикам, ничего не поделаешь, придётся самим за себя постоять.
− Так это, что же получается, мы не играем? − растерянно спросил я.
− Сейчас поиграем, дружище! − АльБано весело хохотнул и хлопнул меня по плечу. − У меня дома квартирник собирается. Народ уже предупреждён. Посидим, споём, хряпнем на дорожку!..
Когда мы, стараясь не отстать от АльБано, пробирались сквозь вражеские заторы к выходу, я не удержался и мстительно въехал какому-то зазевавшемуся быку локтём под рёбра. Он не успел сообразить в чём дело и галдящая толпа оттёрла его назад. На улице стоял ментовской кордон и машина скорой помощи. Резвящиеся неподалёку малолетки с почтительного расстояния обстреливали снежками тех, кто выбрался из д/к и не попал в лапы ментам.
− Блядь! Пиздюки ёбаные!− выругался Гриб сквозь зубы, когда один провокационный снежок угодил ему в спину.
До Бурлацкой Слободки добрались нормально. В троллейбусе до нас уже никому не было дела. Я, крайне разочарованный, молчал всю дорогу. Заметно приободрившийся Сантим, увлечённо рассказывал Максу и АльБано, как он с какими-то хиппами чуть было не получил пиздюлей от гопников во время какого-то фестиваля в Крыму. На лице у Гриба было написано явственное желание, затолкать Сантиму в пасть его же перчатки…
Квартирник, как мне показалось, прошёл несколько натянуто. Сантим горланил свои песни под аккомпанемент чьей-то раздолбанной гитары, на которой играл Макс. Я вяло постукивал детским бубном. Гриб, не признававший акустических версий песен, аранжированных для электричества, играть отказался.
Гостеприимный АльБано вовсе не собирался отпускать нас домой с плохим настроением, за что ему сердечное спасибо. С достоинством, присущим всякому хорошему хозяину, и будучи при этом человеком не зажиточным, он всячески старался ослабить всеобщий напряг. Этому в немалой степени способствовала ноль-семь «Лимонной» местного розлива и солёные огурцы из холостяцких запасов.
В конце концов оттаял даже Гриб, и спел несколько своих песен, которые обычно из него клещами не вытянешь. Допев, он положил гитару и, обращаясь к Сантиму, сказал:
− А этот твой Ник Рок-н-ролл, от которого ты так тащишься, сука он, и кабан ядовитый!

***
После нашего бесславного возвращения домой Макс, почти сразу же, лёг в больницу. Как он нам объяснил: ничего серьёзного. Что-то вроде курса необходимых профилактических процедур. Однако провалялся он там без малого три месяца, и вышел только в середине мая.
Состояние группы в тот момент было весьма плачевным. Ни базы, ни аппарата, ни планов на ближайшее будущее.
Периодически звонил Сантим, но только для того чтобы прогнать мне свою очередную концептуальную телегу. То у него намечались съёмки какой-то телепередачи, то какой-то чёрно-белый видеоклип в индустриальном духе. А однажды он настолько обнаглел, что позвонил прямо с утра, когда я отсыпался после ночной смены, и заявил, что, как только Макс выйдет на волю, мы тут же едем на гастроли во Францию. (А-хуе-е-ть!)
− Я тут, через Гурьева, познакомился с одним французским менеджером. Чувак работает, в основном, с панками и индустриальщиками! − захлёбываясь от восторга, трещал Сантим.
− Сначала отыграем два концерта в Лионе. Потом один - в Париже!
Я слушал его в полудрёме и думал, что того счастливого момента, когда Сантим наконец поумнеет и начнёт приносить группе реальную пользу, мне уже никогда наверное, не дождаться.
С выходом Макса из больницы, ситуация не изменилась ни на йоту. Ребята, до смерти уставшие от безделья, потеряли терпение, и стали уже в открытую наезжать на Сантима, который, с видом оскорблённой невинности, упорно молчал и корчил из себя гения, недооценённого современниками.

***
Однажды вечером Сантим позвонил мне и сказал:
− Я собираю новую группу. Уже придумал название − «Резервация Здесь». Если хочешь, милости просим к нам, на барабаны!
− А Гриб с Максом?
− А я их звал. Они не хотят играть.
− В принципе, я бы поиграл. Но, всё равно, дай подумать. Репетировать, один хрен, пока негде.
− Ладно, − сказал Сантим. − Как надумаешь, звякни.
Этот телефонный разговор и послужил поводом для последней записи в моей зелёной тетрадке:
7 июля 1990 года.
Группа «Гуляй-Поле» распалась.
Дальше была «Резервация…». Но это уже другая история.


***

*ЭПИЛОГ

Двадцатые числа ноября 1990 года.
Проходя как-то, в полупьяном состоянии по Арбату, я остановился у ларька торговавшего аудиозаписями, и со скуки стал рассматривать корешки кассет на витрине. Обычный репертуар того времени: «Комбинация», Макаревич, Токарев, «Ласковый май», Звездинский… − Чего-Чего?!!! − «Гуляй-Поле»!?!
Я прочёл название ещё раз, потом отошел от ларька, умылся снегом и, выкурив сигарету, вернулся к витрине. Кассета никуда не исчезла. Белый корешок с принтерной надписью: «Гуляй-Поле»−1990 г.».
− Командир, а что это за «Гуляй-Поле» такое?
− Молодая группа, − ответил продавец.− Это их первый альбом.
− А будь добр, поставь кусочек послушать!
То что донеслось из колонок подействовало на меня как запах нашатырного спирта. Секунда столбняка и я буквально заорал в окошко:
− Всё понятно, командир! Выключай скорее! Спасибо!
Это была какая-то ресторанно-казачья гоп-ца-ца, со стандартным словесным набором: воля-волюшка, конь-вороной, батька-атаман.
Как впоследствии, в одной питерской анархической газете, писал Гриб о Махновском Мемориальном концерте: «…никто из находившихся тогда в зале д/к «Аэрация», пожалуй и не подозревал о том, что присутствует при зарождении нового эстрадного направления «Махно-Попс…».
Придя домой, я позвонил Сантиму и рассказал о своей арбатской «находке». Сантим посмеялся. А я готов был биться об заклад, что он, ничтоже сумняшеся, тут же раструбит по всей тусовке телегу о вездесущих пиратах, которые нелегально тиражируют нашу запись и распространяют её через мелкие торговые точки, о местонахождении которых он загадочно промолчит.
***
И, напоследок, к слову о той черновой фонограмме альбома «Мёртвое Море», записанной в подвале студенческой общаги.
Спустя два года после распада «Гуляй-Поле», кассета-оригинал, хитрыми окольными путями, целёхонька, попала мне в руки.
Не дожидаясь момента, когда фонограмма окочательно «сдохнет», я перегнал её, через хороший эквалайзер, на плёнку ORWO, в бытовом формате. Эта бобина, и по сей день, хранится в моём архиве, как честное напоминание о «пионерской» юности. Кассету-оригинал я лично уничтожил.
В узком кругу поклонников «Резервации», «Гуляйпольский Альбом» стал, со временем, чем-то вроде легенды о Чаше Грааля.
Люди, переписывавшие его у меня, говорили, что Сантим, непременно упоминает о наличии этой записи в своей фонотеке, всякий раз, когда речь заходит о группе «Гуляй-Поле». А на просьбы переписать или, хотя бы, поставить послушать - он только жмурится от удовольствия и переводит разговор на другую тему.
Что с него взять? Как был наш герой пионером-переростком, так им и остался.
Что касается лично меня, то, благодаря Сантиму, я на своём опыте проверил одну очень правильную житейскую мудрость:
НИКОГДА НЕ ВЕРЬ ХИППИ!!!

************************************************** ***
Джек.
Москва.
Декабрь 1999 ; Октябрь 2003.

Рассказывает Джек из группы Медведь-Шатунъ (он играл там на барабанах)

[Чужой]

Квартирник Банды Четырёх в Царицино 1994 года. Сантим молод и очень энергичен.Вживается в каждую песню, выкладывается на полнуюКостя Мишин отлично играет на гитаре.
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться
Плейлист:

Спойлер

01-Плохая репутация
02-Я берегу свои грехи
03-Москве не хватает крови
04-Безобразное время
05-Карусель
06-Эха звон

Безобразное время очень мощно отыграли.

[Резиновый танк]

Знаменитый концерт Резервации Здесь!
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться
"Резервация здесь" на фесте "Рок против войны в Чечне"

[Чужой]

Плейлист:

Спойлер

01-Христос воскрес
02-На западном фронте без перемен
03-Маяковка
04-Любовь-это власть
05-Анархия не катит
06-Я убил мента

Мощное выступление, Сантим с первой же песни завёл толпу, жалко что звук не очень. На "Я убил мента" все на сцену полезли)) "На западном фронте без перемен" мощнейше исполнено

[Nelubino]

Квартирник Банды Четырёх в Царицино 1994 года.

Ёлы-палы, это, одно из самых лучших муз. видео, которое я видел Ни один профессионально снятый концерт меня так не вставлял! Я вообще на эти двадцать минут забыл, где нахожусь... Гришан, спасибо большое за амнезию!

[Чужой]

Не за что смотри "Рок против войны в Чечне" Nelubino,кинуть дискографию?
РЕЗЕРВАЦИЯ ЗДЕСЬ - ИНДЮКИ 94

Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться
Плейлист:
01-На западном фронте без перемен
02-Любовь - это власть (посв. Егору Летову)
03-Резервация здесь
Сантим жарит как-надо. Насыщенное энергетикой выступление.
+

Клип на песню "Над горами Весны". Очень понравилось.
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться

[Резиновый танк]

Рок против войны в Чечне"

Вот эо вообще нечто! Сантим как Игги энергией рвёт всех, это надо смотреть, а не слушать!

[Nelubino]

Щас как раз буду смотреть Рок против Чечни)) - а избранную дискографию заценить было бы действительно круто

[Чужой]

Вот всё что удалось найти)))
Гуляй Поле + Резервация здесь - Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться
Банда четырёх - Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться
Сантим и Ангелы на краю вселенной - Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться
В Банду четырёх добавлено много концертов, в Резервацию 4 записи, в Ангелов 3 концерта.

[Wano_87]

Други, дайте ссылки на сабж (интересует вся дискография, студийки). Желательно в лосе, но и 320 подойдёт (хочу познакомится поближе с творчеством Сантима).

[Чужой]

320 только 2 альбома, остальные в 128, как и было на сайте.
1-Безобразное время (21.01.97)
2-Любовь - это власть (03.07.97)
3-Анархия не катит (1998)
4-Время уходить в Гуляй-поле (2001) (320)
5-Анархия не катит (2002) переиздание
6-К звёздам! (2005) (320)
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться
Могу потом Резервацию здесь кинуть.

[Чужой]

С днём рождения, Сантим!
Оле-оле, оле-оле,
Москва!!!!!

[Akella]

у Сантима некоторая путаница с авторством песен первого состава (Гуляй - Поле)...так как я автор одной из них - хочу исправить недоразумение. Итак, список таков:
1. Бардак (сл.Е.Аксенов(Горев)- муз.Гуляй - Поле)
2. "про ангела" (сл. Гриб - муз.Гуляй - Поле)
3. Солдат (сл.Е.Аксенов(Горев)- муз.Гуляй - Поле)
4. Сексуальный демарш (сл.Е.Аксенов(Горев)- муз.Гуляй - Поле)
5. Бунтарь (сл.Сантим - муз. Гуляй - Поле)
6. В город приходит осень (сл.Сантим - муз. Гуляй - Поле)
7. Почему не взрываются бомбы (сл.Сантим - муз. Гуляй - Поле)
8. "Последним стаканом..." (сл.Сантим - муз. Гуляй - Поле)
9. Этой ночью мы умрем (сл.Сантим - муз. Гуляй - Поле)
10. Русские идут (сл.Е.Аксенов(Горев)- муз.Гуляй - Поле)
11. Время уходить в Гуляй - Поле (сл.Сантим - муз. Гуляй - Поле)

[Чужой]

Спасибо большое за информацию

[Чужой]

Снимается ещё один фильм с участием Сантима! В "Чёрном Таксисте" отлично сыграл.
Нашёл первый альбом в lossles`e, как скачаю - выложу специально для Wano_87, что бы оценил весь драйв без потери качества

[Чужой]

Первый альбом Банды Четырёх в отличном качестве - Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться
Слышно всё отчётливо, все музыкальные ходы, чистый агрессивно-депрессивный вокал, чёткий басс - не то что в mp3. Прямо до слёз пробивают выкрики Ильи, гениальная работа.

[Чужой]

Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться

[Чужой]

Други, дайте ссылки на сабж (интересует вся дискография, студийки). Желательно в лосе, но и 320 подойдёт (хочу познакомится поближе с творчеством Сантима).

Ну что? познакомился поближе с творчеством Сантима?

[Резиновый танк]

Переслушивал с месяц назад творчество Ильи Малашенкова - вот это потрясающие стихи, конечно! Пробирало на раз, но не от всех песен, но от большинства - это точно! Такой безысходный рок, с привязкой к пост панку

[Komandarm]

Коммунизм мёртв, а мы еще нет!

Прикольная эта песня у них

[Резиновый танк]

Коммунизм мёртв, а мы еще нет!

Прикольная эта песня у них

Это Шатова песня, Передвижные Хиросимы который)

[Чужой]

Сантим и проект "Голливудские Холмы" на фестивале "Майский Лёд 2010"
[YOUTUBE]URgw3JLuVqE[/YOUTUBE]
Великолепное выступление Ильи с "новым" проектом. Плейлист состоит из первоклассных песен. Жалко что выступление не до конца:
1) Норман Ли
2) Никитский бульвар
3) Девяностые кончились
4) Живым тяжело
5) Голод
6) Претензий к Богу нет
7) Ханна Рейч (начало)

[Чужой]

Великолепное выступление на фестивале "Майский лёд-2011". Вот что писшет Костя Мишин про прошедшее выступление:

Спойлер

Заседание секты состоялось в каком-то холодном подвале… Моя акустическая гитара и так не блестяще держащая строй, из-за этого могильного холода постоянно расстраивалась. Взял гитару у Гордона, часть песен играл на ней… Человек 50 собралось нас послушать, наверное 49 из них остались довольны… недоволен остался какой-то пьяный хорёк слишком громко пиздоболивший на протяжении половины нашего выступления. Пришлось сойти со сцены и постучать его тупой башкой о каменную стенку… после чего под бурные аплодисменты сектантов мы продолжили выступать. Обросший Сантим в майке с телегами про свободный Тибет, и лысеющий Мишин с гитарой сидящий на барном стуле под какими-то торшерами инфернально смотрелись на фоне решёток и каменных стен. Эту сюрреалистическую картину дополнял пюпитр с текстами (мэтр был трезв, но давно не давал публичных выступлений)… Всё прошло очень красиво. После выступления от друзей и знакомых среди реляций на прошедшее действие проскакивали позабытые слова: dark-folk, Death in June, D.Tibet (последнее в основном из- за майки). Исполняли:1. Non Serviam
2. На «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима»
3. Город Зной
4. Смерть в июне
5. Голод
6. Дисциплина
7. Речка
8. Живым тяжело (часть 2)
9. Норман Ли
10. Красная пустыня
11. Девяностые кончились
12. Европа после дождя

От себя добавлю: на Сантима интересно смотреть в любом виде. Отличный вечер dark-folka
[YOUTUBE]obc8uGkWoZQ[/YOUTUBE]

[Komandarm]

Смотрю афишу Питера - и попался такой концерт завтра, 10 марта:

Ожог(Москва)
Сантим
Дочь Монро и Кеннеди

Блин, буду в Питере - обязательно схожу на Сантима! Как-то в студийке не могу заставить себя послушать, а вот вживую - с удовольствием бы сходил.

[Чужой]

Он московский, это тур специально к 20-летию группы ОЖОГ

[Komandarm]

Он московский

Клуб "Цоколь" - он питерский

[Чужой]

Я про Сантима имел ввиду что из Москвы Да концерт интересный будет, совершенно разные группы с одной стороны Дочь Монро и Кеннеди, с другой Сантим и Ожог

[Komandarm]

Я про Сантима имел ввиду что из Москвы

Это я знаю. Я имел в виду, что когда приедет в Питер - то схожу на него.