Спойлер
Д.Б. - Дмитрий Быков
А.А. - Андрей Архангельский
Д.Б.: Добрый вечер дорогие друзья, гость этого часа Андрей Архангельский,- редактор отдела культуры журнала "Огонек" и говорить мы будем, как вы понимаете, о Егоре Летове, потому что в общем, на неделе это одно из главных событий, его уход и мы, кончено, не могли этого не упомянуть. Андрей, вот у меня какой вопрос: я знаю, что ты уже успел достаточно много о Летове написать в разное время и, в общем, он тебе, как человек, насколько я понимаю, интересен, скажи пожалуйста, чем диктуется такая испуганная, временами почти брезгливость очень многих, когда заходит речь о Летове, когда говорят, что это человек, вокруг которого просто мерли толпами, когда говорят о его черной энергетике и даже от одного очень человека здравого я слышал, что он просто продал душу дьяволу.
А.А.: Ммм, фактически на этот вопрос можно отвечать бесконечно долго, потому что все так или иначе вкруг этого вертится. Летов, прежде всего, это совершенно нетипичный способ существования не только для русского человека, но и для русского артиста. Там очень часто я слышал, допустим, вот такие реплики: " Из-за Летова погибали 16-летние девочки, которые искренне ему верили, из-за Летова погибла Яна Дягилева, которую он якобы до чего-то там довел".
Д.Б.: По-моему, глупость ужасная.
А.А.: Ну, конечно, глупость, естественно. А вот сам-то он живет, да ха-ха. Сам-то он, небось, живет. Это я слышал, в частности мои друзья, подруги, вот эти монологи часто было слышно даже от людей умных, хорошо мыслящих, потому что Летов, это был способ существования вообще другой, даже не такого способа существования вообще нет в России практики такого существования. Это был совершенно европейский тип.
Д.Б.: Да, даже Моррисоновский скорее.
А.А.: Моррисоновский, ну, я бы сказал, что это Сартрновски был способ существования, это было абсолютно пограничное состояние. Там, кстати говоря, несмотря на кажущуюся такую русскость Летова, там мало что было русского на самом деле, это был настоящий такой европейский, это способ существования европейского интеллектуала с некоторой долей левадства, которое в данном случае было не важно в нем.
Д.Б.: А в чем это выражалось? Что это за способ существования? Как это выглядело? Я с ним был знаком заочно только.
А.А.: Да, в общем, я тоже, хотя к счастью, мне повезло, я видел его несколько раз на концертах я не могу сказать, что последние пять лет, ну может даже больше я не слушал его. Я считаю, что возраст, на который были рассчитаны песни Летова, он довольно ограничен.
Д.Б.: Ну, до 20, скажем.
А.А.: Это до 20 лет, безусловно, может даже чуть и поменьше. Эти песни очень важны в 15 - 16 - 17 лет.
Д.Б.: Вот я хочу понять, в чем их важность?
А.А.: В чем их важность, это я вот сейчас ехали и думал: чему учил Летов. У нас, как сказал Розанов когда-то: Василий Васильевич у нас так повелось, что литература, допустим, делалась, литература всегда находилась, тогда была хороша, когда находилась в какой-то пропорции между адом и раем, между счастьем и несчастьем. Там Пушкин - Гоголь, вот это противопоставление. Оно, в общем-то в каком-то смысле в России производится и я вот подумал,- из каких-то людей, которые сформировали мое мировоззрение, мировоззрение миллионов на протяжении последних 50 лет, чему учил Окуджава - он учил любить. Чему учил Высоцкий,- он учил ненавидеть. Чему учил Гребенщиков,- он учил любить, чему учил...
Д.Б.: Шевчук,- он учил ненавидеть.
А.А.: Да, Летов в наибольшей степени, чем кто бы то ни было, учил ненавидеть.
Д.Б.: Да очень сильно, конечно.
А.А.: Тут надо конечно, очень подробно и четко объяснить что это такое. Понимаете, в чем дело, это очень важная наука, потому что есть масса вещей, которые сбивают человека в течеине жизни сбивают человека с выбранного им пути и для того чтобы этому болоту, этой манной каше противостоять, нужно уметь ненавидеть. Это был способ, это была возможность научить человека ненавидеть до кишок, до судорог. Это была ненависть прежде всего. Чего, кстати говоря, ни в одном, кончено, это несравнимо. Он ненавидел обывателя так, как можно было бы ненавидеть заклятого врага.
Д.Б.: Да.
А.А.: Это абстрактный образ, он ненавидел это со страшной силой, это чувствуется в каждой песне, в каждом слове. Вот это нелюбовь к людям.
Д.Б.: Да вот любви к людям там не было вообще никакой.
А.А.: Это нелюбовь к людям пустым, это имело как бы обратную степень. Это была рука помощи для тех, кто не равнодушен. Вот в чем дело.
Д.Б.: Ну конечно, то есть чувствуя, что где-то рядом есть такая боль, они чувствовали что у них все не так страшно. Меня вот какой вопрос занимает: мы сейчас печатаем как раз в Собеседнике новую главу Лимонова буквально им наговоренную, просто я за ним ее записал. Добавился еще один человек в его книгу мертвых и они говорил, что это типичный сибирский упрямый характер, парень в полушубке, который может всю ночь просидеть, споря о православии. Вот это сибирское, уральское его происхождение. Ну, уральское в основном конечно, в чем оно, по твоему, сказалось? Можно ли говорить, что это тип вот такой и азиатской части России, для которого духовные вопросы имеют действительно первостепенное бытовое значение?
А.А.: Быт, я думаю, тут не при чем, хотя, кстати говоря, для сибиряка, вероятно. Я никогда не был в Сибири, для сибиряка, вероятно и тут есть какая-то связь для него, возможно, эти огромные пространства, как говорил мой друг, который родился в Кемерово,- 700 км ничего.
Д.Б.: Да.
А.А.: Наверное, это в какой-то степени влияет на отношении, на пустяшное такое отношение к быту.
Д.Б.: И к жизни в том числе.
А.А.: В каком-то смысле. Что было у Летова от Сибири, если можно так выразиться, наверное, было ощущение России более правильное понимание, представление о том, какова Россия и насколько она огромна и насколько это важный элемент для ее понимания за счет того, что он сибиряк, да, это было важно. Он чувствовал пространство. Скажем, "Вечность пахнет нефтью" - очень широкая песня.
Д.Б.: Да.
А.А.: Она огромная, она длинная широкая, так долго держать в напряжении слушателя - на протяжении 10 или 12 минут, я не помню, сколько она звучит. В этой песне есть широта вот здесь и есть 700 км ничего. У Гребенщикова 700 км пустоты.
Д.Б.: А здесь воя.
А.А.: А здесь ничего, да. Вот эта текучая субстанция, это и есть сама Россия, в сущности.
Д.Б.: Интересно, а Летов, какого его происхождение? Я знаю от того же Лимонова, что его отец, это такой активный коммунист, член КПРФ, какова была его среда?
А.А.: По-моему, это само собой разумеется. Я недавно написал статью про Башлачева, ведь дата его гибели была 17 числа, то есть буквально за два дня смерти Егора Летова.
Д.Б.: Сколько, 20 лет, да?
А.А.: И, в общем-то, там мысль нехитрая. Дело в том, что все рок музыканты талантливейшие и замечательнейшие, включая и майка Науменко и Башлачева и Егора Летова.
Д.Б.: На долгую жизнь не заточено.
А.А.: Представление о том, что они были антисоветчиками, или представление о том, что они были диссидентами, или представление о том, что им поскорее хотелось освободится от этого проклятого совка - это и так и не так. Они были в какой-то степени, они были в большей степени советскими людьми, они были настоящие советским людьми, потому что они были плоть от плоти этой страны, они все родились тогда, понятно, при позднем совке, при почти позднем, они просто были слишком хороши для любой власти.
Д.Б.: Ха-ха.
А.А.: Это были советские люди, это были слишком хорошие советские люди, которым было не пофигу вот эти се мальчики замечательные, конца 80-х, все эти комсорги, все эти активные люди совершенно плюющие на быт, которые жили какими-то идеалами. Это были слишком советские люди и именно поэтому система их давила, потому что они слишком.
Д.Б.: Ну как коммунаров в свое время.
А.А.: Они верили слишком.
Д.Б.: Да, конечно.
А.А.: В какую-то возможную справедливость, с какие-то лозунги и именно поэтому у них был конфликт. Но, в общем, так...
Д.Б.: Антисоветизма там не было, кончено.
А.А.: Как к хорошим людям относится всякая власть. Всякой власти не нужны слишком хорошие, слишком трепетные, слишком сердечные и думающие люди.
Д.Б.: Да и я думаю, что при капитализме им было бы ничуть не легче.
А.А.: А, собственно говоря, как Егор Летов- то себя повел, когда в 91-м се кружились хороводы.
Д.Б.: Да, защитников свободы.
А.А.: Да, защитников свободы, которые видали эту свободу в гробу, как потом, собственно говоря, выяснилось, когда они все бросились в потребление.
Д.Б.: Хавать, да, хавать.
А.А.: И предали эту свободу через два, три дня. А Летов, между тем, совершенно сознательно занял, как он говорил: " я всегда буду против".
Д.Б.: Совершенно верно.
А.А.: И это вот потрясающее в нем,- это был редкий пример человека, для которого не существовало никакого способа согласиться. Это была эстетическая позиция несогласия с существующим.
Д.Б.: Да, при чем именно существующим в онтологическом смысле, мы вернемся к этому разговору ровно чрез три минуты.
Д.Б.: Ты понимаешь, мы много говорим о том, что Летов конечно был выдающийся и мыслитель и сочинитель, но как-то музыкальное составляющее творчество ходит, а ведь Летов писал очень запоминающиеся песни, вот, что интересно. Расскажи пожалуйста немножечко вот об этом, поскольку тебе музыка ближе, я в этом понимаю очень мало но я знаю, что от некоторых его песен уже потом не отлипнешь, например из альбома " Сто лет одиночества".
А.А.: Понимаете, важно ведь не жонглирование, не микширование, да и ничего не важно, так, если по-буддистски заявить, важно найти свою ноту.
Д.Б.: Да.
А.А.: Там, в сущности, игра строится на 4-х аккордах.
Д.Б.: Да, кончено.
А.А.: Это все очень нехитрая штука, но там вся соль в гармонии. Дело в том, что эти 4 аккорда, они рождены, они не придуманы, они естественны. И вот это вот - Сед Вишес умер у тебя на глазах, Джон Ленон умер у тебя на глазах, Джим Моррисон умер у тебя на глазах, А ты остался таким же, как и был!!! ( поет).
Д.Б.: Да вот это пререкание.
А.А.: Вот эта нудятина.
Д.Б.: Да, нарывчик.
А.А.: Вот это засасывающее, повторяющееся, такая манная каша, кстати говоря, очень русская. Она очень сильно действует на подсознание, она втирается в тебя, вы понимаете, это ступеньки, это костыли. на которые ты опираешься, такие костыли для сопротивления.
Д.Б.: Ну, кончено.
А.А.: На эти песни очень легко, на эту мелодию легко опереться, то этой песни легко оттолкнуться, она придает тебе энергии.
Д.Б.: Ну, стержень какой-то она дает, конечно. И драйв, заводит, безусловно.
А.А.: Да.
Д.Б.: А, скажи, пожалуйста, а концерты Летова, я никогда на них не был слушал его только в записях, как это выглядело. что это было?
А.А.: Надо сказать, так, вот если быть совершенно искренним, там поздние концерты Летова это было довольно малопривлекательное зрелище, потому что собирались панующие молодые люди 16 лет, которые кричали «пи» гопоте.
Д.Б.: Да, понятно.
А.А.: Соответственно, гопота ходила точно так же как гопота, про которую пел Майк с ненавистью, ходила с радостью на его концерты и та же гопота ходила не Летова. В сущности, там не было ничего такого, что мы бы представляли себе, что вот там был какой-то удивительный2 круг своих, где все понимали друг друга, нет это была обычная мешанина. Как это в горбушке обычно бывает. В этом не было ничего сверхъестественного. Это была довольно мешанная публика. Я не знаю, как Летова встречали в 80-е годы, в 90-е уже было ощущение, что это... у как ощущение, я не знаю, как это чувствовалось в 16 лет в 90-м году, потому что мне в 90-м ну скажем в 2000-х. Я, что называется свое отслушал. Вот в эти нужные 16- 17- 18 лет.
Д.Б.: Да, кончено.
А.А.: И я считаю, что это один из элементов становления моего. Вот мне без Летова страшно пусто.
Д.Б.: Без Летова действительно очень пусто.
А.А.: Я давно вышел из этого возраста, но я хожу вот всю эту неделю в каком-то состоянии потерянности пустоты. Как выяснилось, ты его мог не слушать, но…
Д.Б.: Но знать, что он есть очень важно, конечно.
А.А.: Но очень было важно, что он есть. Ты на него опирался.
Д.Б.: Вот ее достаточно интересная на самом деле закономерность- Летов довольно рано, раньше многих обратился к перепреванию советских хитов. Я помню, что на одном из его альбомов появились " Воздушные работники войны" из хроники.
А.А.: Потрясающе, кстати спетая песня.
Д.Б.: Потрясающе спетая и совершенно гениальная в его исполнении.
А.А.: А когда он пел вот это вот: " И Ленин такой молодой"! (поет).
Д.Б.: Ха-ха!
А.А.: Вы понимаете, с Летовым вообще там такая тонкость! Я мог бы написать диссертацию о том, как он пел отдельные слова. В этом была потрясающая энергия. Вот когда он пел таковой,- я не могу это воспроизвести. Такой молодой! Там было все в этом, там было в это все!
Д.Б.: Кончено, вот меня очень интересует, в какой степени он действительно относился серьезно к советскому опыту, вот что мне важно. То есть для него, по-моему, это была страна-утопия.
А.А.: Я помню совершенно потрясающий случай, я остался после концерта, чего-то дожидаясь так неосознанно и его ребята, которые с ним играл в группе, собственно говоря и до сей поры и он сам, был какой-то странный случай, это было в Киеве дело происходила и они на сцене это был год 98-й, совершенно точно. И они с какой-то удивительной детской, они все были дели, это была какая-то детская непосредственность и они все с этой детской непосредственностью демонстрировали паспорта советские. Советские паспорта, где не было никаких штампов.
Д.Б.: Молодцы.
А.А.: Они не получили российских паспортов на тот момент, я не знаю, как там дальше.
Д.Б.: Удивительно.
А.А.: Но они с какой-то дурашкой гордостью все это показывали, демонстрировали.
Д.Б.: Ну, это тоже была форма нон конформизма, кончено но очень привлекательная.
А.А.: Абсолютно.
Д.Б.: А вот еще вопрос: вот я сейчас подумал о чудовищной вещи, не знаю можно ли это говорить,- ведь они с Дмитрием Медведевым ровесники, да, 43 года.
А.А.: Ох, точно.
Д.Б.: Как это можно, как это совместить в пределах одного? Я могу себе представить себе ровесников Моррисона.
А.А.: И ведь можно представить даже ровесников Гребенщикова, или ровесников Майка Науменко.
Д.Б.: Но такого разброса не будет, конечно.
А.А.: Безусловно. Дмитрий Медведев не мог.
А.А.: Гипотетически не мог даже слушать Егора Летова, потому что он слушал Deep purple, это совершенно все разные культура.
Д.Б.: Да, хотя и в Deep purple тоже есть своя энергия.
А.А.: Собственно говоря, был рок, так или иначе для был рок для масс. Когда это стало моно, был рок.
Д.Б.: Ну, то есть Гиллан, это не образ жизни все-таки.
А.А.: Это был рок адаптированный это был драйв адаптированный, и это было адоптированное сумасшествие. Чем хорошо Летов, тем, что это сумасшествие и сопротивление - абсолютно бескорыстное.
Д.Б.: Я бы сказал в ущерб себе.
А.А.: Можно я вот произнесу какой-то монолог, мне хотелось просто высказаться. Тут вот какая вещь: Земфира как-то сказала, ее спросили вот там что-то про Киркорова, она ответила потрясаюе.она сказала: " Понимаете, вот мы знаем, что все профессии хороши но при этом ментом я никогда бы не стала работать, невозможно представить".
Д.Б.: Ха-ха, хороший ответ на самом деле.
А.А.: Понимаете, есть люди, которые с наслаждением, что называется, поглощают пищу, им это доставляет огромную радость, есть люди, которые с наслаждением перебирают марки, есть люди, которые с наслаждением занимаются спортом, а есть люди, у которых вызывает отвращение любое прикосновение к быту, любое погружение в быт. Только человек, испытывающий ненависть к людям, от того, что они могли бы быть лучше, может полюбить Летова. Это очень редкий случай.
Д.Б.: Ну, это вопль оскорбленной души, кончено безусловно.
А.А.: Ведь понимаете. Летов ненавидел не только тех, кого он ненавидел, он ненавидел себя. Это крайне редкий случай - он ненавидел себя точно так же. Он ненавидел себя за то, что не мог бытья лучше и в нем еще есть, у него есть потрясающая песня: " если бы я мог выбрать, я был бы Гребенщиков". Это был ответ на песню БГ, где он пел таким своим обычным елейным голосом "Если б я мог выбирать себя, я был бы самим собой". Что-то в этом роде.
Д.Б.: Ха-ха.
А.А.: Это очень, между прочим, интересная, кстати, ваша тем.
Д.Б.: Ну да.
А.А.: Это социальная, это что называется, происхождение.
Д.Б.: Да, генезис.
А.А.: Мы говорим, что они из одной среды, но это очень странная вещь,- гребенщиков мог себе позволить выбирать.
Д.Б.: Да.
А.А.: А вот Летов не мог себе позволить выбирать какой-то образ жизни.
Д.Б.: Да, Летов жил как приговоренный, кончено.
А.А.: Он не мог выбирать, вот у него не могло быть другой жизни, это очень хорошо. Это очень хорошо понималось теми, у кого почти не было никаких шансов. Это очень хорошо понималось ребятами из провинции, ребятами с рабочих окраин, у которых была совесть, но не было денег.
Д.Б.: Ну тут конечно, нельзя обойти тему Янки, потому что все мы прекрасно помним многочисленные слухи, которые об этом ходили, не представляется, что Летов сделал для нее очень много, более того, что разбудил в ней поэта, как бы инициировал ее и может быть этот груз оказался слишком тяжек для е женской души. Может то, с чем смог жить Летов, не смогла жить она и может, в этом заключается вся ее вина. Что ты думаешь о феномене Янки, что там было на самом деле?
А.А.: Тут потрясающая вещь, ведь когда слушаешь Дягилеву, это называется оберация, возможно, но когда ты слушаешь Дягилеву, ты понимаешь что это ее страшнее, чем Летов.
Д.Б.: Да, страшнее.
А.А.: Вот в чем дело.
Д.Б.: Потому что она больше человек.
А.А.: Он ее разбудил и дал кое что от себя, а выяснилось, что у самой Яны и своя черная дыра была тоже, при наложении одной этой черной дыры на другую, да, ведь все познается в сопоставлении, Яна ведь была еще серьезнее и еще страшнее когда она пела акк это, что-то про норковые шапки.
Д.Б.: Да, да, кончено! не помню тоже наизусть, но да, понятно.
А.А.: Я стервенею каждой норковою шапкой. Такого не было у Летова, у нег была мужская способность все-таки отстраняться.
Д.Б.: Да.
А.А.: Уже как бы даже немного посмеяться над своей ненавистью и он прожил вдвое больше.
Д.Б.: Она ушла, по-моему, в 23года всего, да?
А.А.: Да, она в 91-м году погибла.
Д.Б.: Обстоятельства совершенно не понятные.
А.А.: Вы знаете там столько наворочено об этих обстоятельствах гибели, ну а в сущности, какая разница.
Д.Б.: Ну, это было самоубийство видимо, или что?
А.А.: Я вспоминаю, какая-то статья была в тогдашней еще в 91-м году. Журналистка поехала в квартиру, где прошли последние недели, дни Яны, она сказала: " Если бы я прожила в квартире..." -а там просто вид из окна был в Петербурге, там был вид из окна, она сказала: " Там был такой вид из окна, что я теперь понимаю, что человек не мог мы не закончить жизнь самоубийством, имея такой вид из окна". Вы понимаете, это все чернуха, это все были страшные черные дыры, к которым мы прикоснулись, но ведь это был совершенно экзистенциальный и редкий опыт существования.
Д.Б.: Да, без страны, без среды, без всего.
А.А.: Когда Летов вообще пел на сцене, ты понимал в некоторых случаях, что за этим нет вообще ничего. Это вообще...
Д.Б.: Да голый человек на голой земле, совершенно верно.
А.А.: Это просто волосы дыбом вставали иногда от того, насколько странное было и насколько это было чудовищное существование для него для самого, да. Как с этим было страшно жить.
Д.Б.: Я, кстати, иногда думаю то песня Дягилевой самая популярная «По трамвайным рельсам" это безусловно, одно из самых лирических высказываний, которое было сделано в то время, просто это гениально как поэзия, если даже вспомнить: «Ты увидишь небо, я увижу землю на твои подошвах", это до сих пор прошибает насквозь и страшно думать какой ценой был оплачен этот опыт, тем более что это обычная интеллигентная девочка из Новосибирска. Совершенно удивительно и, кстати говоря, мне представляется, что и сам Летов был довольно сильным поэтом, потому что он очень странно под углом друг к другу ставил слова, это трогательно - серп и молот и звезда.
А.А.: Из слов он умел высекать потрясающие искры, кроме того, это просто было подчас великолепно талантливо. Извините меня, песня знаменитая " моя оборона".
Д.Б.: А я не помню, напомни там.
А.А.: Пластмассовый мир победил, кирпич оказался сильней. Кому нужен ломтик июльского неба о-о, моя оборона, траурный зайчик, дешевого мира.
Д.Б.: Это очень здорово! Траурный зайчик дешевого мира чудесно сказано совершенно!
А.А.: Ну, вот да и это ведь весь Летов на этом построен, но кроме всего прочего иногда в этой манере проскакивали просто шедевры. Например, пластмассовый мир победил ликует картонный набат. Представьте себе, помимо того, что Летов описал, собственно говоря, подарил нам штамп, которым мы пользуемся в течение последних 10 лет, пластмассовый мир.
Д.Б.: Да, кончено.
А.А.: А это он сказал, извините, в начале 90-х, в конце 80-х.
Д.Б.: А когда про постиндустриальный мир еще писали только на западе и то мало.
А.А.: Вдумайтесь, - катонный набат!
Д.Б.: Да, конечно.
А.А.: Две совершенно взаимоисключающие вещи как картонный набат.
Д.Б.: А вот так и может.
А.А.: А вот фильмы о войне современные.
Д.Б.: Да!
А.А.: Которые делаются на фабрике.
Д.Б.: Мы из будущего.
А.А.: Которые делаются на фабрике звезд и пи помощи фабрики звезд с этими фальшивыми кирками 2 За Родину, за Сталина".
Д.Б.: Да.
А.А.: А что это такое? Это не более, чем картонный набат. Это это звучание того, что не звучит, это попытка высекать звук из того, что не может звучать.
Д.Б.: Да, из мертвой материи, конечно. Интересно, вот по твоим ощущениям если бы Летов прожил чуть дольше, он мог быть как-то присвоен индустрией шоу бизнеса, потому что его могли бы начать выпускать гиганты какие-то, может про него фильм бы сняли и он б стал брендом, или это было абсолютное исключение?
А.А.: Вот забавная вещь, это, как говориться, разговор о том, что мы не Америка. Ведь так, или иначе, смерть Джима Морриисона
, лидера группы Sex Pistols, или лидера группы Нирвана, это был.
Д.Б.: Ну Sex Pistols может слишком радикальны, но Моррисон безусловно стал индустрией, кончено.
А.А.: Моррисон стал индустрией, я не об этом хочу сказать, это была потеря дл всей страны. Очень интересно было наблюдать как кто реагирует на уход Летова. Между прочим, скажем, в вечерних новостях его отметили. Ну, допустим, на канале НТВ ему был посвящен сюжет, понятно, что не на первом канале, но на канале НТВ был посвящен ему сюжет, однако меня потрясло, что на канале ТВЦ о нем вспомнили. Там было коротенькое просто сообщение, но тем не менее. И все-таки, Летов при всей его огромной популярности, он не был всенародным любимцем и это в какой-то степени хорошо, потому что как только бы он стал всенародным любимцем, это случилось бы. То, до чего не дожил Высоцкий, до этого к счастью, если это так можно...
Д.Б.: Не смог дожить и Летов. То есть он как бы ушел абсолютно непримиренным в этом смысле.
А.А.: Ушел не испачканным, вот в чем бело. он не соврал, вот какая штука, он не соврал, как это сейчас не звучит пошло.
Д.Б.: Да, это практически невыносимо.
А.А.: Но он не передал и не соврал.
Д.Б.: Вот это вот очень редкий случай, потому что я могу назвать единицы таких рок-н-рольных биографий. Даже вот Цою до конце не удалось.
А.А.: Это был действительно опыт совершенно честного существования. Честного по отношению к самому себе. Там можно определять даже какие-то политические претензии.
Д.Б.: О моральных.
А.А.: Да, но, извините, этот человек не соврал себе. Ни разу.
Д.Б.: Меня вот очень интересует, а причина, собственно какова, там все-таки был, или передоз, или сердечный приступ, или что-то такое?
А.А.: Вы, знаете, директор этой группы в тот же день 19-го числа - это не был несчастный случай и это не был сердечный приступ, он просто не проснулся.
Д.Б.: Очень хорошо сказал об этом Лимонов, что это было волевое решение.
А.А.: Как прекрасно сказано потрясающе.
Д.Б.: Что в какой-то момент человек может себе такое сказать.
А.А.: А вы знаете, у меня мелькнула совершенно сумасшедшая мысль, о том что он решил это сделать, он решил не проснуться и не проснулся.
Д.Б.: Ну как вот этот Лама, который замечательно.
А.А.: Вы понимаете, это очень по Летовски.
Д.Б.: Да, а это не мог быть Моррисоновский вариант, что вдруг он просто ушел куда-то что его больше нет, что все это хохма на самом деле запущенная, не может такое быть? Помнишь, бывают же такие легенды, что Моррисон ушел, а сейчас Летов бродит где-то по просторам Сибири, а похоронили куклу, вот не возникает такого мнения? ли он слишком был честен для ремесла такого?
А.А.: Как это было бы хорошо. Но я чувствую, сердцем чувствую сердцем,- это не так.
Д.Б.: Мир опустел.. Вот Лимонов замечает и Дугин кстати, об этом говорил, что он был поразительно читающий человек.
А.А.: О! Это потрясающе, собственно говоря, мне рассказывал человек просто близко с ним знакомый, он говорил: "Да, у нас представление о том, что этот человек ширялся, бухал и скакал, условно говоря, со страшными криками, пугая все живое". Вот этот человек приезжал, допустим, на концерт куда-то и жил, он как обычно, останавливался у каких-нибудь друзей на квартирах. Он читал по книге в день, неимоверно. Об обкладывался Сартром, Гором, философами, писателями. Мне рассказывали, что он ставил перед собой, он приезжал, перед ним высилась стопка книг. Это был человек неимоверно читающий, но ведь в сущности, это все видно, это все чувствуется.
Д.Б.: Видно, кончено, багаж за ним стоит огромный.
А.А.: Вы понимаете, прошу прощения, конечно, но весь Карамзин стоит двух строчек На первое были плоды просвящения, а на второе кровавые мальчики - это вся русская история.
Д.Б.: Молодец!
А.А.: Это скажем, вековые попытки русской интеллигенции, меньшинства жить духовно и дойти до сути.
Д.Б.: И получить вот это.
А.А.: И при этом абсолютно кровавый финал, который никак не сопоставим с этим поиском духовности, прямо противоположный по ярости и по дикости.
Д.Б.: Замечательная история.
А.А.: Как это описано.
Д.Б.: Очень точно.
А.А.: Так мог сделать только человек читающий.
Д.Б.: Тут вот о чем нельзя не сказать: я прочел твою статью про Сашбаша, про Башлачева к 20-тилетию его гибели. По-моему, замечательный текст. Меня вот что интересует: все-таки на первое место среди причин его гибели стоит поставить видимо, творческий кризис, или то, что он понял вообще сам тупик русского рока. И что может быть вот русский рок во всех смыслах?
А.А.: Вспомни себя, то есть, кстати две очень сопоставимые фигуры.
Д.Б.: Похоже, по честности.
А.А.: Вы посмотрите, как это все дрожало, ведь это совершенно обнаженные нервы, как пел Высоцкий. Вы понимаете, это очень редкий случай. Очень типичный для России, вот в этом, кстати есть если и можно говорить о каком-то индивидуальном опыте России отличном от других. Это моно говорить о том, что вот время от времени в России появлялись такие нервы. Это и Герциновские мальчики, это мне кажется может я ошибаюсь, мне кажется, что вот эта обнаженность нервов и это неравнодушие и э вот это, когда тебя трясет от общего, а не от твоего частного, причем это доводит тебя до истерики, вот это было свойственно таким людям, как Башлачев и таким людям как Летов. Это было категорическое. Это была абсолютная тошнота Сартровская, ему было тошно от мира.
Д.Б.: Физическая, кончено.
А.А.: Это же чувствуется, ты когда его слушаешь, это же вой.
Д.Б.: Но, видишь в чем дело, не есть ли это тупик, потому что в случае, скажем, Летова, это привело к безумному взрыву творческой энергетике, его диски их число исчисляется десятками, а с Башлачевым это оказался тупик, потому что его душа это, как мне кажется, тяготела к гармони, счастью и умилению, а он оказался несвойственной ему ситуации. У тебя нет такого чувства, что он не в сою нишу попал?
А.А.: М, я не думал об этом. Мне вот внутренне кажется, что Башлачева просто напросто проживало время, потому что он вдруг чувствовал себя лишним. Мне кажется, причина в этом.
Д.Б.: Боюсь, что так, но нет ли у тебя ощущения, что может быть Башлачева проживал ее и Ленинград и что Летов очень правильно сделал, что он так и никуда не уехал из Своей Сибири наезжая в разные места, но оставаясь там, в Сибири и на рале. Сжевал Питер!
А.А.: Ну, если говорить, ведь для того, чтобы жить Питере надо быть немного холодным, вот таким как.
Д.Б.: БГ - фонтан холодного света такого.
А.А.: Совершенно верно, надо быть холодным. Этой холодности не было в Башлачеве ни в коей мере и этого было очень мало в Летове.
Д.Б.: А что можно сказать о Гражданской обороне, о самой группе, вот по твоим ощущениям, почему он постоянно менял состав, почему он так радикально обновлял, почему рядом с ним никто долго не мог выдержать? Вот это интересно.
А.А.: Я, кстати говоря, я не знаю как там дело обстояло в группе, да менялся состав от того, что ему, как в общем, всякому музыканту, кроме всех тех достоинств, которыми группа обладала, ему хотелось время от времени придумать звучек новый.
Д.Б.: А есть какая-то эволюция внутри этих альбомов?
А.А.: Да, безусловно и, кстати говоря, вот это совсем то, что меня привлекало. Пол мне, вот если говорит с рабочей крестьянской честностью, наиболее оптимальный вариант для Летова - это была песня под гитару.
Д.Б.: Акустика.
А.А.: Совершенно верно, вот эти самые 4 аккорда. Он, кончено, как всякий музыкант, это совершенно естественно, он хотел совершенства. в какой-то степени он хотел совершенства и к этому стремился, музыкального совершенства, потому что в этой на сторонний взгляд какофонии, в этом на сторонний взгляд шуме, он для него и была гармония. Вы вспомните, как чудовищно заканчивается та же " Вечность пахнет нефтью".
Д.Б.: Да, жуткий совершенно.
А.А.: Ведь там дет скрежет на протяжении 5 минут, там вот эта атональность, которая по тем временам ее никто не знал кроме поклонников Шнитке и кроме поклонников...
Д.Б.: Шомберга, ну понятно.
А.А.: Да и так далее. Но ведь из этого тоже высекалась удивительная энергия. Летов стремился к совершенству.
Д.Б.: Помню, как он сделал ремастеринг Янки, когда начинается вот с дикого звука вот две минуты заводится машина вот эта кошмарная совершенно.
А.А.: Потрясающе, так вот если перевести на человеческий язык музыка-то Янке как раз помогла, потому что эту музыку можно сопоставить вот с чем: с постоянной непрекращающейся головной болью.
Д.Б.: Да!
А.А.: Когда тебе тюкают что-то в висок, вот это тук, тук, тук!
Д.Б.: Да телевизор с потолка свисает и как *** мне,- никто не знает! Вот это же замечательная песня на самом деле она гимн целого поколения. Как, по-твоему, будет ли какой-то культ Летова, или нынешняя публика совершенно забудет о нем сразу и он останется уделом маргиналов?
А.А.: Сразу можно сказать, что это будет не сопоставимо с культом Цоя, это будет сопоставимо с культом Майка Науменко.
Д.Б.: Который удел 5 - 10 человек.
А.А.: Да, это удел знающих но, зато мы будем, мы не получим яростных шоу к годовщине смерти и годовщине рождения.
Д.Б.: Да, может быть.
А.А.: Мы не получим этих шоу в Олимпийском дворце и слава богу, он останется в частном пользовании, он будет наш, свой, родной и житейский. Вот это сопоставимо с культом Майка Науменко, это для тех, кто, это для частного пользования.
Д.Б.: Я, кстати, вот не помню, каковы были его отношения с Кормильцевым, по-моему, они дружили, хотя несколько Кормильцев от него дистанцировался, потому что слишком был умен чтобы играть в эти игры, он как-то очень себя берег, но при этом, как видим не уберег.
А.А.: Они ведь оба сибиряки.
Д.Б.: Да, свердловчане.
А.А.: Вот опять же, почему-то метро вспоминается все время Летов.
Д.Б.: И при виде индустриального пейзажа, кончено, обязательно.
А.А.: И ты поднимаешься по эскалатору, ты думаешь о Летове, а в голове носится строчка из Кормильцева: " Я смотрел в эти лиц и не мог им простить".
Д.Б.: Да! Это есть, кончено, а Кормильцев формулировал некоторые вещи на века.
А.А.: Да, в сущности Летов те же вещи сформулировал – «а ты остался таким же как и был».
Д.Б.: Конечно, вот это именно непрощение что столько всего кануло, а ничего.
А.А.: Они смеются.
Д.Б.: А они смеются, совершено верно.
А.А.: А им весело, да. Они по делам.
Д.Б.: Ну как раз вот Лимонов сказал, что он больше всего любил у него песню Дурачок, а я грешным делом, совершено не помню.
А.А.: А мне не нравился" Дурачок" никогда.
Д.Б.: А что за песня? Я не помню ее.
А.А.: Ходит дурачок по лесу, ищет дурачок глупее себя.
Д.Б.: А! Я знаю эту песню, господи, это же поется в живом. Все я знаю эту вещь, конечно. Замечательная история совершенно. А это Летов разве?
А.А.: Конечно.
Д.Б.: Я был уверен, что это не он.
А.А.: Есть примерно 5 песен, которые со мной останутся насовсем.
Д.Б.: Ну типа?
А.А.: Причем это даже как русское поле экспериментов, безусловно.
Д.Б.: Могучая штука да.
А.А.: У него есть потрясающая песня, из которой я помню сейчас условно говоря, одну строчку, но почему-то это так было важно: вечная весна в одиночной камере.
Д.Б.: Да, да! и вот это голос!
А.А.: Она герметична, больше ничего не надо и голос, голос. Моя оборона, безусловно. Вот опять же, как он это пел" моя оборона"! Вот в этом а-а-а-а... это был мир! Это имитировать невозможно, ты этому верил.
Д.Б.: Мне просто интересно, этот мир куда делся, потому что ну есть нацболы например, есть ее кт-то, но есть люди, которым это по-настоящему это сейчас близко, или вымерла вся порода?
А.А.: Тут вот как.
Д.Б.: Или она воспроизводится? Вот, что важно понять.
А.А.: Если немного поумничать, у Канта есть такое противопоставление времени наполненного и пустого времени, но время наполненное, там событиям и время пустое. Вот от того, что не стало Летова, это время стало пустое. Не будет конечно, отчет " не будет". Не будет такой полноты. Это понимаете, это искусство жить, это искусство так сильно задумываться и так сильно переживать, оно сегодня невозможно.
Д.Б.: Сегодня нет, но вопрос может быть, оно возникнет, как реакция, когда этого картонного набата станет слишком много, возможно это?
А.А.: А разве этого картонного набата уже не слишком много? И, тем не менее, за последние 10 лет мы не можем говорить о возникновении сопоставимого хотя бы по уровню таланта человека.
Д.Б.: Но ты понимаешь для того, чтобы этот уровень возник, нужно чтобы долгое время страна просто воспитывалась. ведь все-таки в огромной степени Летов это дитя 6-0-х 70-х годов.
А.А.: Нам этих ребят всех подарил застой.
Д.Б.: Да культура застоя.
А.А.: Для этого нужно было 30 лет пустоты и метафизической и физической тоже.
Д.Б.: И чтобы вот как-то тошноты на нее реакция чтобы возникла.
А.А.: Да.
Д.Б.: Я очень надеюсь, что это рано или поздно произойдет и я надеюсь, что и в понедельник в Огоньке и во вторник в Собеседнике, дорогие друзья, вы сможете прочесть о Летове очень многое из того, что может быть, думаете ими, но еще не сформулировали. Спасибо вам за внимание, услышимся завтра.
Ответить с цитированием
Сообщение от Noise
Этого не может быть - промежуток должен быть.
dante - на старом форуме
