Сергей Жариков и группа ДК

[Резиновый танк]

Обсуждаем тут эту группу, послушать можно Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться.
Очень спецефичное творчество у этой группы)))
Мне лично альбомы ДМБ нравяться.

[Гость]

Очень специфичное творчество - это еще мягко сказано. В своё время пробовал слушать эту группу, но так и не осилил.

[Резиновый танк]

Ну пока не будем пугать людей))
Пусть сами насладяться незабываемыми концептами товарища Жарикова)

[Komandarm]

Я тут недавно какой-то текстик прочитал - резко, но классно! Наконец-то надо добраться до сего коллектива.

[Резиновый танк]

Komandarm , ну как, послушал ДК?)
Твои впечатления?)

[Komandarm]

Нет еще Я до сих пор в Liberty City

[Старый]

чесно говоря команда ваще не понравилась

[Резиновый танк]

Переслушав альбом Десятый молодёжный ещё раз убедился, что Сергей Жариков и его компания талантливые люди. Показали всю советскую московскую действительность с обратной стороны)

[Чужой]

Слушал не очень плотно,из услышенного почти всё не понравилось

[Резиновый танк]

Есть тут люди, которым интересно было бы посмотреть и обсудить:
Юбилей Сергея Жарикова + Выступление на фестивале Подольск'87 (Концерт)
И позже будет док. фильм про группу ДК.
Если кто заинтересуется, могу выложить.

[ooz2003]

ну, дык, любопытно

[Резиновый танк]

Концерты
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться

[Резиновый танк]

Большущий раритет!!!
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться

Вокал - Виктор Клемешев!!! На флейте\саксафоне - Сергей Летов!

[Резиновый танк]

ДК - вот альбомы, что бы иметь представления о группе -
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться

[Резиновый танк]

Сергея Жарикова с днём рождения! Создателя культовой рок группы ДК!)

Странно, почему тема в разделе андеграунд.

[Резиновый танк]

А Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться дискография ДК

[Чужой]

Cерёгу с днём рождения.

[zoman]

один из самых интереснейших проектов в СССР.
это далеко не панк-рок, как его всегда хотели "обозвать".

[metachrom]

Конечно, никакой не панк. Это стёб-рок, ибо глобальное "стебалово без границ" есть:
1. самая (единственная-?..) существенная составляющая того, чем Жариков всю жизнь только лишь и занимается;
2. единственная "методологически-творческая" константа этого коллектива, всё остальное (включая формальные жанрово-стилистические признаки), в принципе, может меняться в сколь угодно широком диапазоне.

Так что давно пора термин ввести, спецом для Жарикова, он это заслужил.

[zoman]

вот такую незатейливую статью нашёл.

Сергей Летов
ДК И КД.

Танец московских концептуалистов на школьной ёлке под музыку "ДК". Москва против Ленинграда. Вон из "Центра" за "Алису"
памяти Татьяны Диденко


История моих взаимоотношений с московским роком парадоксальным образом связана с чрезвычайно узким и замкнутым кружком московских концептуалистов. В 1982 ленинградский пианист и композитор Сергей Курехин познакомил меня с ленинградским музыкальным философом Ефимом Семеновичем Барбаном, издателем полуподпольного самиздатского журнала "Квадрат", депонированного в ВИНИТИ на правах рукописи, автором самиздатской книги "Черная музыка, белая свобода". Чтобы прочесть его книгу и издания "Квадрата", Барбан порекомендовал мне связаться в Москве с редактором "Советского композитора" Татьяной Диденко, у которой хранилось все в сейфе на работе. Я в свою очередь познакомил ее с Андреем Монастырским и кругом, собиравшимся по четвергам у него на квартире на ул. Цандера: Владимир Сорокин, Дмитрий Александрович Пригов, Илья Кабаков, "Мухоморы" (братья Мироненко, Свен Гундлах и Константин Звездочетов), Николай Панитков, Георгий Кизевальтер, Лев Рубинштейн, Всеволод Некрасов. Чаще всего бывал там Сорокин, который как-то поинтересовался, не слышал ли я такой группы "ДК"? Группу он мне очень хвалил, но, по его словам, никогда воочию не видел, только слышал катушечный магнитоальбом (в те времена кассеты еще были новинкой). Даже напел мне что-то (чего я потом, кстати, у "ДК" не нашел). Поэтому, когда поздней осенью 1983 года я получил предложение записать партию саксофона на очередной магнитоальбом группы "Девичий Кал", я не очень долго колебался. Ко мне домой в Красково (я тогда жил в подмосковном поселке, где 62 года назад в день рожденья Бетховена родился самый известный советский новоджазовый музыкант Вячеслав Ганелин - основатель джазовой полистилистики в СССР) приехал гитарист группы Дмитрий Яншин и на собственной "Волге" повез меня на запись в какой-то московский Дом Культуры. Я познакомился с музыкантами: Сергей Жариков на ударной установке, Сергей Полянских на бас-гитаре, Виктор Клемешев (ритм-гитара, труба и тенор-саксофон, впоследствии еще и вокал), Александр Белоносов (клавиши). Атмосфера была очень теплая, дружеская. Пока Яншин по традиции перепаивал разъемы на гитарных шнурах, я расчехлил альт-саксофон, бас-кларнет, подошел к басисту и поинтересовался, в какой тональности играем первую песню. Полянских удивленно посмотрел на меня и сказал, оторопев, что, вообще-то, "ля". Когда я, удовлетворенный ответом, отошел к инструментами начал раздуваться, ко мне подошел озабоченный Клемешев.
- Слушай, паря, а ты чё, тоже в "ля" хочешь играть?! Ты учти, "ля" - Я уже зАбил, поэл, ты?! Я обычно тут в "ля" играю! Жариков из-за барабанов замахал на нас палочками.
- Ну чё вы в самом деле! Как маленькие! Тональности поделить не могут! Тебе, Сергей, - обратился он ко мне, - в какой удобнее играть - из учета твоих инструментов и т.д.? В си-бемоль? Вот и играй себе в си-бемоль...
Я почувствовал, что СОРОКИН БЫЛ ГЛУБОКО ПРАВ. Я ожидал всякого от российских рокеров, но к такому подходу я не был готов. Вот как писал о "ДК" Андрей Горохов в аннотации к диску "Бога Нет" много лет спустя: "Деятельность "ДК" вполне можно назвать антикультурной и антимузыкальной. Ведь она погружает любую музыкальную форму в состояние холодного и пластмассового китча и отрицает ее самостоятельное существование. Таким образом, "ДК" ясно показал, что рок, начатый Элвисом Пресли и "Битлз", выродился и умер, оставив после себя гниющий труп, последовательно и с энтузиазмом вскрытый и разъятый группой Жарикова.

После "ДК" искренний и наивный рок-н-ролл, любые его производные, по крайней мере, на советской почве неизбежно свидетельствуют о недоразвитости и реакционности. Жариков утверждал, что "русский рок должен выйти из подворотни". И русский рок не только вышел, но и затащил в подворотню все, что нашел вне ее, всему дав цену и все поставив на место."
В это вечер был записан целиком весь альбом "Прекрасный новый Мир" (я так понял, название отсылало одновременно и к словам Просперо из "Бури" Шекспира, и к роману Хаксли - это тоже было непривычно, после убогих подростковых текстов "Машины Времени" и ей подобных, напоминаю - это был 1984! Не знаю, может Жариков хотел через параллель Хаксли || Оруэлл намекнуть на название книги Амальрика?).
Очень показательно, как реагировали в Ленинграде на мое участие в записях "Оркестра Девушки Кати". Напомню, что первая и вторая "Поп-Механики" состоялась в апреле в Москве, первая - Большая "Поп-механика" - в ДК "Москворечье", вторая - Малая - в рок-клубе МИФИ (с участием Егора Летова на бас-гитаре). Позднее, когда на репетиции уже ленинградской премьеры "Поп-Механики" на фестивале в рок-клубе на Рубинштейна, 13 я рассказал Борису Гребенщикову о моем впечатлении от "ДК", то обычно сверхкорректный БГ пришел в ярость, обозвал меня дураком и спросил, как не могу понять, что это всего лишь панки?! Курехин же, начиная с этого момента всегда расспрашивал меня о Жарикове, о его работе с мифом. Особенный интерес у него вызывали Васильев и общество "Память", о встречах с которыми мне в свою очередь Жариков много рассказывал. С очень большим интересом и Курехин, и Жариков относились к московским концептуалистам.

Имело место одно удивительное выступление, организованное Геннадием Кацовым, поэтом, ныне проживающем в Нью-Йорке, США. Выступление в ГлавАПУ (это между Домом Ханжонкова и клубомнабрестской сейчас) квартета Дмитрий Александрович Пригов - Лев Рубинштейн - Сергей Курехин (синтезатор Yamaha DX-7) - Сергей Летов (саксофон, флейта, бас-кларнет). Мы играли с Курехиным большую часть вечера, потом Пригов и Рубинштейн что-то читали вместе, потом выступали дуэты Курехин - Рубинштейн (мне показалось тогда, не очень удачно) и наш с Приговым, и в заключение какой-то квартетом джем.
Сам я участвовал в акциях "Коллективных действий", куда входили Андрей Монастырский (Сумнин), Николай Панитков, Георгий Кизевальтер, Никита Алексеев, Елена Елагина, Сергей Ромашко и Игорь Макаревич, начиная с 1983 года - акция "М" - и вплоть до закрытия "КД" в марте 1999. Однако ни в какую группу я не входил, озвучивая перформансы "КД" и ТОТАРТа, помогая реализовывать собственные акции Андрея Монастырского, даже написав пару-тройку текстов для "Поездок за город". Татьяна Диденко очень активно включилась в жизнь кружка концептуалистов, не то чтобы что-то делая сама или даже озвучивая... Не очень ясно, что она конкретно делала, но она являла собой некий виртуальный мостик, связывающий концептуалистов-подпольщиков с официальным советским миром самим фактом своего существования. Помнится, что одна из азбук Дмитрия Александровича ("Три"О" и один Д.А.Пригов. ХОР рекордз HCD 056a), с представления которой в посольстве республики Мальта началось мое с ним сотрудничество и совместные выступления на протяжении вот уже 20 лет, предназначалась им для трио - с Татьяной Диденко на фортепьяно. В азбуке был помянут и я на саксофоне, и она - что-то вроде "рукою полною белою клавиш касается...".

Деятельность Татьяны Диденко была вознаграждена - Дмитрий Александрович Пригов в составленной им Табели о Рангах Илье Иосифовичу Кабакову приписал звание Генералиссимуса, сам он, помнится назначил себя генералом, а ей даровал звание младшего лейтенанта.
В декабре, видимо чтобы ознаменовать присуждение ей Д.А.Приговым звания младшего лейтенанта, Татьяна решила устроить бал, соответствующей встрече нового 1984 (!) года. Она договорилась с руководством школы, где учился ее сын, и пригласила группу "ДК" инкогнито поиграть на танцах. Туда же она пригласила Владимира Сорокина, Андрея Монастырского и других и известных ей московских концептуалистов. Особенно мне запомнилось явление Андрея Монастырского, который избегает всяческих тусовок. Вне пределов его квартиры его можно было увидеть только в лесах и полях близ мифической деревни Киевы горки, на Поле Коллективных Действий. Андрей явился, но замаскировался - был в какой-то кожаной шапке-ушанке с опущенными ушами, которую не снимал и все время спрашивал, когда будут "винтить"? Это было первое прилюдное выступление глубоко законспирированной группы "ДК" с моим участием - на моей памяти состоялось всего 3 выступления: второе - в 1987 (с совершенно другим - молодежным составом), третье - в почти классическим составе в клубе "Точка" в апреле 2001 года (но без Морозова и Клемешева). Зрелище танцующих концептуалистов под живую музыку "ДеКи" (Жариков-Клемешев-Яншин-Полянских-Летов) было достойно фиксации, но есть мнение, что подобное невозможно зафиксировать. Магнитофоны ломаются или пленку зажевывают, затвор объектива заклинивает или крышку с объектива забывают снять, кнопку паузы забывают отжать и т.п. В общем, как и должно быть, - это феерическое зрелище осталось только в памяти участников...

Татьяна Диденко не успокоилась на достигнутом, и познакомила меня с другой рок-группой - группой "Центр". В названии мерещилось что-то немецко-фашистское, типа "Бригада СС", у которой потом одна буква отвалилась сама собой (как сама собой отваливается буква "М" на крыше Дома Мебели). Сама Татьяна в группе прозывалась Большая Берта. Однако все оказалось не так страшно, как предполагалось. Оказалось, что это ново-волновая группа, в которой в разное время переиграли очень многие московские музыканты, среди них нынешние мои партнеры Алексей Борисов, Иван Соколовский... Впрочем, все мы играли в "Центре" в 80-х не одновременно. В отличие от "ДК" - с которым я только записывался и почти никогда не выступал, с "Центром я никогда не записывался, а наоборот - только выступал. Группа была довольно популярной в узких кругах начинавшейся новой волны. Выступали в концертах с другими нововолновыми командами, такими, как "Браво", "Доктор", "Проспект" - впоследствии "Ночной Проспект". Я не думаю, что я хорошо вписывался в имидж группы со своей внешностью. Со звукорежиссером группы Андреем Пастернаком я постоянно спорил из-за того, что, как мне казалось, меня слабо подзвучивают. За игру в группе "Центр" на меня почему-то осерчал Артем Троицкий и постоянно начал везде критиковать. Это было странно, так как мое выступление с "Аквариумом" (по-моему, довольно невнятное) на первом фестивале ленинградского рок-клуба он приветствовал. Эта критика продолжалась до моего ухода из группы. Барабанщик "Странных Игр" - главной ленинградской группы новой волны - Александр Кондрашкин живо интересовался" Центром", цитировал песню "Девушки любят летчиков...". Сам же Василий Шумов, руководитель, автор и вокалист "Центра" ленинградский рок очень не любил. "Боб-Цой-Майк, иностранщина...", сплевывая говорил он. Василий и своего армянского соло-гитариста переименовал в "Виноградова". В общем, в 1986, когда я вернулся из поездки в Новосибирск, состоялся I Московский Рок-Фестиваль в ДК МИИТа, на котором я выступал с "Центром" в III отделении. На саундчеке ко мне подошли ребята из "Алисы" и попросили подыграть в двух песнях на саксофоне. В первой и в последней. Мы все обговорили с ними, в начале второго отделения я вышел на сцену, встал впереди у микрофона и стал ждать сигнала, где вступать. Кинчев успешно пропел "Мое поколение подставляет себя под плеть", а сигнала все не было. Видимо, я отвлекся и не заметил его... Песня закончилась, и я с позором, не издав ни единого звука, ушел со сцены. В последней же песне я решил отыграться - играть как можно дольше - такое ураганное соло, типа того, что я играл в "Поп-Механике" в конце. Надеюсь, что "Алиса" на меня не очень обиделась! Однако после выступления в III отделении с группой "Центр" из группы я был уволен. С тех пор я никогда Василия Шумова не видел и не разговаривал с ним.

ноябрь 2003

[ooz2003]

Саня, а кинь ссылку, откуда текст!
Любопытно, что из этого:

Василий Шумов, руководитель, автор и вокалист "Центра" ленинградский рок очень не любил. "Боб-Цой-Майк, иностранщина...", сплевывая говорил он. Василий и своего армянского соло-гитариста переименовал в "Виноградова".

вот это становится тогда чуть понятнее: Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться #119

[Бывший]

А действительно "Бригада С" была "Бригада СС"?

[zoman]

а вот ещё немного провокации и постмодернизма от Жарикова
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться

[zoman]

А действительно "Бригада С" была "Бригада СС"?

хбз)) зная Сукачёва - возможно, зная юмор Летова-старшего всё может быть))

[zoman]

Саня, а кинь ссылку, откуда текст!

держи
Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться

[zoman]

Ну что, потрендим на тему «рокен-рол-мёртв» - 1

Спойлер

May. 4th, 2011 at 9:46 AM

Сергей Жариков

Ну что, потрендим на тему «рокен-рол-мёртв»?
(начало)


Ничего не возникает на пустом месте. Это – с одной стороны. Так говорят аналитики и те, кто не думает о душе. А вот люди религиозные говорят иначе: «свято место пусто не бывает». То есть пустых мест, в принципе нет: что выросло – то выросло. С этим, следовательно, согласны – те и те. Космос непрерывен, но человек постоянно решает проблему собственной идентичности, и не может ее решить, не разбив непрерывное на части, то есть, перейдя к дискретности. Это метод человека. То есть одинаковое не может существовать более чем в единственном числе: «яблоко от яблони».

К вопросу о яблоках: дети от отцов недалеко падают. Однако ж, расстояние, всё же, имеется – в отличии одного выросшего от другого выросшего как раз и состоит «межпоколенческая разница»: дважды два четыре или чуть больше четырёх. Главное, значит, не вырастить, а правильно назвать. Если этого не делать – имя придёт само; «анонимными» поколениями, поэтому, можно назвать лишь те, кто сознательно решил раствориться в чужих именах. А это означает, что – онтологически – такого поколения не существует, – его нет, и никогда не было.

Вот почему лишена смысла расхожая фраза на предмет того, что «у каждого поколения, типа, свой рокенрол»: если у «одних был рокенролл», то он у них, увы, так и останется навсегда: второго «одинакового» получиться не может. Одинаковое, таким образом, оригинально, и у каждого оно своё. «Моё – это моё, а твоё – будем говорить», неосторожно высказался Ходор и тут же сел в тюрьму. Мы же поступим наоборот и поговорим «о моём» – повернем время вспять. Для чего? Чтобы вернуться в сегодня. По крайней мере, за это еще никого не сажали…

Известный скрипач Гидон Кремер сказал как-то, что интерес к музыке – синдром посттравматический. Ага! Это он про музыку вообще, а рокенрол – не музыка разве? Собственно рок и отличается от другой музыки разве что драйвом перцепции, которая в роке никогда не становится апперцепцией – что это значит? А это значит, что после того, как тебе дали по башке, ты сразу же даёшь сдачи, а не рассказываешь свою автобиографию. Наверное, потому, что любой удар по башке в СССР считался прерогативой родных Партии-и-Правительства, рокенрол запретили и объявили идеологической «диверсией». Диверсией против Партии и Правительства.

Запретить ощущение? Ну, это они от жадности, или еще с чего. Потому что ведь сами были когда-то такими. Собственно каждое поколение «детей» вряд ли когда откажется от любой представившейся возможности сказать «отцам», что они, типа, другие. Во-первых, они, действительно, другие, а во-вторых, молодым не нужно вспоминать и укладывать сладкими плюшками образы своей молодости, поскольку их молодость – вот она! Она здесь и сейчас! И это наша молодость! И мы ее видели без руководящей роли Партии и без Правительства, выражаясь фигурально, – хотя Контркультура это всегда диверсия против Культуры. Ничего не поделаешь. Закон «отцов» и «детей».

По отношению к «отцам», конечно же, мы были несознательными. Они учили нас «порядку», правилам игры, которых мы не знали и не хотели этим правилам подчиняться, – ведь наш хаос и был прямым вызовом их космосу! Да, мы были теми самыми бабочками, упорно летевшими на огонь, обжигая крылья. Страдания, травмы, но любовь здесь не причем – это лишь псевдоним нашей неравной борьбы с предками.

Травмы, что детей делают взрослыми. И эти травмы фундаментальны, в том буквальном смысле, что они, как раз и являются фундаментом молодежной Контркультуры: наказывая нас, они – этими наказаниями – лишь стимулировали наш контркультурный Отказ. Мы сами «напрашивались», получали заслуженных пиздюлей, а потом сочиняли про это песни. Впрочем, вместе со страной, сочинявшей свои песни и раздававшей пиздюли налево и направо, где, собственно, «взросление» и понималось как прерогатива на пиздюли: гоп-стоп! Двадцать-копеек!

Цена на кружку пива в магазине «Пиво-автомат», маркер гопнического тренда 60-х – он же тест на лояльность власти, абсолютно ничего не говорящий о качестве самого пива. Великий Контркультурный Драйв Всех Времён и Народов (ВКДВВиН) одного и того же моторчика, которому Кронос постоянно меняет лишь тип топлива. Травматическая инициация, как расплата (или награда?) за идеологическую диверсию, то есть нашу диверсификацию их усреднённых, конвенциональных ценностей «взрослой культуры» – в частности.

Именно потому, что кругом был колхоз, а «они» постоянно ныли на коммунальных кухнях, нам страшно не хотелось быть гопниками. Колхоз – это и есть гоп-стоп, равнение на последнего. Акуджавы ныли, считали себя интеллигенцией, но они апеллировали к тому же «совку» (те же гопники, только с бородками и в свитерах), а мы хотели принципиально Иного. Как минимум, иного к блатным аккордам, минору и русскому тексту. В натуре! Мы вообще не хотели жить так, как жили наши родители – пиво, водка, сигареты, высоцкий-галич. Нет! И, ради нашего «иного», мы могли отказаться и отказывались даже от языка: не «барды», но англоязычный «Twist again» – Каманаврибади. Клап ёр хэндс!!! – на каком-то поздравительном «звуковом письме» из-под 78 оборотов с обязательной для тех лет фоткой ж-д вокзала «Гагры». Вот вам наша поколенческая Контра, получите! А потом – кукольный спектакль по ТВ, где «на закуску» пародировался «дикий запад» – тот же твист эгейн. Но почему-то на немецком…

Так на что же я попался? Очень просто: дико хотелось записать этот твист на свой мах-ни-то-фон. Точнее, магнитолу-Нерингу с магнитофонной панелью Эльфа-17. Телепередачи раньше повторялись через неделю-месяц, но в тот долгожданный день умер министр обороны Малиновский, советский народ должен, нет, просто обязан был скорбеть вместе с родной партией, и концерт отменили. Травмой был не сам твист эгейн, конечно, а отмененная передача по совершенно идиотской причине. Твист без эгейна. Но с «малиновским» – помните такого? Ггг.

1969 год. Миша Рабкин, Женя Руденко, Саша Коньков и я – учились тогда в московской школе №676. Ленинский проспект, Первая улица Строителей, «Пиво-автомат»… Это были – середина-конец 60-х годов прошлого века и, – весенним солнцем размазанные по окнам домов и асфальту московских тротуаров, – битлы. Вернее, дух этих битлов. Душок, интонация. Да, волосатых таких битлосов – чёлочки-хаерочки, которые в каждой стране были свои: польские, немецкие, болгарские… Нет, как раз челочки и хаерочки-то везде были одинаковы. Сами битлы были разные: часть из них были манкесы, а какая-то часть – роллинги. Скажу откровенно, битлов я терпеть не мог, особенно английских, да и сейчас не очень-то люблю. Единственное, что у них мне нравилось, так это рок-н-роллы. Которых, больше всего, кстати, было у румынских и югославских. А вот от всех этих «хелпов» и «хардейзнайтов» меня просто воротило.

Не нравилась эта навязчивая гармоническая подкладка-прокладка на первом плане. И этот метрономный ритм зомби. Грубо и вульгарно – когда мелодия шагает по аккордам. Гармония должна быть скрыта, она должна витать в воздухе ароматом, она должна «обслуживать» и мелодию и, бегущий за настроением, ритм, – а не быть мягким и удобным креслом для жирной мелодической жёппы.

Тем не менее, организованная активнейшим битломаном Михой Рабкиным, наша бит-группа «Второе Пришествие» к 1970 году уже отметилась на школьных танцах и вполне успешно: играли и битлов, но (!) – гив ми мани, а не какой-то там естердэй прости господи. Ну и там манкесов всяких, конечно. В качестве усилителей использовались тогда «КинАпы» от 16-мм кинопроекторов, которых в школах было предостаточно. Да что там говорить, навалом тогда было этих кинопроекторов и пионерских барабанов. Училки смотрели на всё это сначала косо, но после привезённой им грамоты с районной математической олимпиады успокоились.

Нажирались? Аск! Чего-то там по 72 копейки за бутылку. Но много. С хлопьями краски на дне какого-то «кагора». Блевали потом, разумеется. Харч метали прямо друг на друга: девчонки-петеушницы на нас, мы на них, – все двоечницы тогда клеились к нам буквально «с первого взгляда». С первого взгляда не на нас, конечно, а на наши самопальные гитары «с рогами», которые мы выпиливали из прессованной фанеры. И это был «рокенрол», да! И в других школах нашего района, судя по всему, было то же самое – на московском Юго-Западе, где школы строились почему-то парами: неужели чтобы рокенрольная зараза быстро превратилась в эпидемию?

Нет, конечно. Не подумайте чего плохого про Партию и Правительство. Просто в честь уток, песня про которые была весьма популярна в то время…

В 1973 году я поступил в МИЭМ на факультет прикладной математики. Ну и, конечно, принялся за старое. Если кто не знает – МИЭМ – это такой, не очень рекламируемый, но серьёзный институт, куда брали только одних москвичей. Разумеется, все мои новые кореша оказались тоже с Юго-Запада. Я жил тогда на Ленинском, 72; Билл (Саша Мирошников) – на Ленинском в Доме Ткани, Шеф (Сергей Попов) – в новом микрорайоне Раменок, а группа наша называлась «5001» (по официальной статистике считалось, что в одной только Москве насчитывается примерно 5 тысяч «самодеятельных вокально-инструментальных ансамблей», и мы, значит, открывали счёт следующей тысяче).

Играли, в основном, Криденс. Он же – Creedence Clearwater Revival. Почему? Не знаю. Хэвью эва син зе рейн? Вот и я про то… Репетировали мы у Шефа в его трехкомнатной (на одного) квартире, где было, помимо всего прочего, несколько холодильников до отказа забитых черной икрой. Хлеба, кстати, в доме у него, почему-то, никогда не было, и мы жрали эту икру ложками, запивая ее каким-то венгерским винищем, благо магазин «Балатон» был рядом. Ну, и девчонки там… Ели ли они эту икру? Вот чего не помню – того не помню. Мы ели точно и потом чесались с неё несколько дней подряд, как чесоточники (варианты отсутствуют), всё сомневаясь – ну не с икры же, ёпт… Значит от девчонок.

Тем не менее, было клёво, ага: клещ-не клещ, но, расположившийся на одной из среднерусских возвышенностей, московский Юго-Запад – это, в первую очередь – много солнца, яркого антисоветского солнца, от которого мёр любой коммунистический клещь, и мы опять набивались этой икрой под лихой музон братьев Фогерти. Мало кто помнит, но уже позже, в самом начале 80-х, посредине краснокирпичных гаражей на улице Строителей, где держал тогда свою «Победу» популярный теледиктор Игорь Кириллов, в бывшем кафе «Мороженое» был открыт офигительный джаз-клуб.

Именно там, на Юго-Западе Москвы, красиво – в стиляжных конвульсиях римейка 50-х – как раз и загнулся непорочно традиционный и беспонтово эпигонский, но весьма техничный московский джаз – «джазик», как его называют сегодня поклонники Сергея Летова и Владислава Макарова… Где ж ему как следует не загнуться, как не в насквозь пропитанном рок-н-роллом этом московском районе? Всяк пёс возвращается на блевотину своя. Тем более с шестидесятикопеечного кагора без стоимости посуды.

Шеф был редкостным раздолбаем, и в 1974 году его отчислили из института. Икра, видать, нашему фронтмену подорвала здоровье нешуточно, и девчонки из деканата тут же нашли ему замену. Это было удачное приобретение: Павел Бабердин не только торчал на Хендриксе, но имел девку в комсомолии, и мы фактически стали «факультетской» рок-группой.

Очень удобный, «половинчатый» статус, поскольку, будучи уже «институтским», ансамбль должен не только исполнять весь этот тухлый виашный репертуар беспесды, но и ниибацца ездить по всяким там стройотрядам – тусоваться по комсомольской линии и изображать унылое говно (это я специально вставляю, чтобы молодёжи было понятно).

Билл бросил свою болгарскую басовку-«скрипку» и пересел на спизженный откуда-то электроклавесин – в комнате в подвале рядом с раздевалкой заревело и загудело. А в качестве руководителя нам подсунули какого-то перца из (скажем дипломатично) окружения ВИА «Веселые Ребята» по имени Слава – знаете таких? Вполне продвинуто для тогдашней советской эстрады. Но, в контексте модной мировой музыки тех лет, увы, помоечно.

Так вот, он был на ставке, и мы ему намекнули. Вполне конкретно: он у нас не появляется – мы трезвоним о его титанической работе. Чувак, мало того, что не понял, опрометчиво еще сказал, что ВИА «Веселые Ребята» объявил вакансию, и что, если мы хотим серьёзно заняться музыкой, он нам устроит прослушивание… Каково, а? Мы битлов-то с трудом переваривали, а тут еще какие-то веселые ребята, над которыми все уже тогда обоссывались. Короче, пристал чувак к нам со своим крещендо. Со своим миллионом алых роз.

И тут надо признаться, да-да, надо, надо признаться… Пришла пора признаться, и гриф секретности должен быть снят за истечением срока давности. В общем, с Крустером мы его немного…эта…в общем, засунули розы ему в жёппу – немного помяли своего «руководителя», так сказать. И Паша оказался на высоте – ни одна комсомольская крыса об этом не узнала. Теперь о Крустере.

Крустер (Андрей Лебедев) был соседом Билла и жил на Ленинском в Тысяче Мелочей. И Билл, надеясь как-то сочкануть от репетиций, с которых мы возвращались очень поздно, решил его привести к нам. А репетировали мы тогда в далеком от нас ДК «Сетунь» в Кунцево, где руководителем был Миша Томилин (чуть позже организовал группу «Час Пик») – полная противоположность нашего институтского узбека.

Томилин ходил в клуб только за зарплатой и регулярно предупреждал нас об очередном райкомовском шмоне, принося, каждый раз, для продажи – то новые микрофоны, то примочки какие-то. Хорошее у нас было начальство, и мы его по-своему отблагодарили. Да, это мы тогда устроили рок-дебош в ДК на ул. Дорохова, когда приглашенные на конкурс вокально-инструментальных ансамблей района в качестве массовки петеушники разнесли в щепки весь партер. И мы сыграли-то всего ничего – легкую детскую песенку «Солнышко на дворе, а в саду тропинка»… Правда, в манере Грэнд Фанк. Они же Grand Funk Railroad.

До Олимпиады было еще далеко, и времена были достаточно либеральные. Ну, вызвали в райком партии, ну взяли на «перевоспитание», сказав, что всё нам простят, если мы в «баковке» продержимся хотя бы месяц. Вот это да! Что за «баковка», какая «баковка»? Баковка – это танцплощадка рядом с одноименной железнодорожной платформой по белорусской дороге, где махач 50 на 50 обыкновенное дело – это там «танцующиеся» друг друга таскают в сортир и макают головой в гамно, а в музыкантов летят камни, бутылки и кирпичи.

А всё почему? А всё потому, что рессантимант – слово нерусское, и лучше всего переводится, как «русская идея в применении к», в данном случае к посёлку Баковка, где одна половина посёлка состояла из дач москвичей, а другая – из бараков. Рессантимант? – Ещё какой! А в самом центре рессантиманта – завод резинотехнических изделий №2 (презервативов) им. Лаврентий Палыча Берия. Такая вот классовая война в отдельно взятом Подмосковье, а ещё говорили, что секса у нас нет…

Правда, если музыка баковцам\баковчанам\бакинцам\контрацептянам\рессан тиманщикам нравилась, всё это посылалось в…не-не, не то что вы подумали, а в сторону музыкантов. Но уже в режиме комплиментарном, режиме, славьтехосподе, «софт», – то есть предварительно заворачивалось в тряпки – трусы, лифчики, майки или телогрейки. «Железный человек», «Бледный ураган», «Голодная чума», «Лучше смерти будет только смерть» и т.п. – им это явно нравилось при условии, если между «композициями» не пауз, – останавливаться было никак нельзя, музыка должна реветь нон-стопом, – это единственный шанс музыканту вернуться домой целым и невредимым.

До нас там работал какой-то несчастный ВИА с соответствующим репертуаром. Их каждый раз натурально закидывали гамном (любопытно, что этим же гамном они с превеликим кайфом постоянно мазали и друг друга) и, в конце концов, барабанщику проломили голову. Что поделаешь – именно так веселится простой советский народ, до умопомрачения, судя по всему, обожая свою родную Партию и не менее родное советское Правительство. Забыл сказать, ввиду того, что искусство, очевидно, принадлежит народу, работали там музыканты абсолютно бесплатно.

Да, ещё чуть не забыл. После того дебоша нам – в качестве буксира – назначили серьёзного «воспитателя». Им оказался Александр Сэмэнович Градский. Надо ли говорить, что своего воспитателя мы вообще никогда не видели…

Вообще это противостояние – между навязываемой виашной (ВИА – «вокально-инструментальный ансамбль» – один из жанров советской эстрады) манерой и аутентичной рок-культурой – было тогда очень острым и проходило не только на уровне «административного» ресурса, но и через нас самих.

На уровне радио и телевидения мы все, конечно же, болели за ВИА. Но непосредственно к себе подпустить эту бодягу мы не могли. И в официозе, да – мы везде искали (и думали, что находили) псевдонимы свободы, но, вкусив её посредством субкультуры рока, назад в эстрадную комсомолию возвращаться нам ох как не хотелось, тем более что генезис советских ВИА шел в направлении прямо противоположном – к кабаку, в блатняк так называемой «советской песни».

А советская песня была прямо вот тут, рядом, – прямо как ментовка, – ну не ментовка, так дурдом, – ну не дурдом, так военкомат. Все эти конкурсы-прослушивания, худсоветы, на которых вечно председательствовала какая-то ресторанная гопота, – это было «наше», советское, народное, комсомольско-блатное и, как грицца в таких случаях, хороводное. Эдакая Одесса-Мама в кокошнике. Пахла она искусственным, крашеным вермутом, огуречками маринованными, праздничными заказами с банками лосося… «Мы же не против рока – мы всего лишь против громкой музыки», – постоянно говорила эта «мама».

Да, и ещё. И без чего никак: «ансамбль» – это «они», мы – группа! Вокруг которой всегда самозапускалась и постоянно самовоспроизводилась какая-то локальная движуха (у каждой группы – своя!), непрерывно шёл тус, определяя «скамейку запасных»: кадры решают всё – не так ли? И этот клуб по интересам (с брэндом «группы») почти регулярно выдавал – от сейшна к сейшну – соответствующий продукт, напрямую зависевший от качественного состава участников на данный момент.

Когда ушел от нас Шеф, одним из претендентов на его место был Прошка (Сергей Прокофьев) – симпатяга, певший в модной тогда среди лохов манере Фазылова-Дьяконова, немного «в нос», и которая, справедливости ради надо сказать, воспринималась весьма аутентично. Но вот, что интересно: близкий и понятный молодому московскому гопнику начала 70-х, этот гнусавый стиль, увы, так и не был до конца вытеснен пафосно-барочным, натужно-скрипучим драйвом замученного тяжелой неволей рок-вокалиста – тоже типичное явление тех лет.

Тогда это было почему-то невыносимо, любая лирика ассоциировалась с той же гопотой, – однако причина нашей подростковой идиосинкразии стала понятна только теперь: эпоха т.н. «русского шансона» еще не наступила. Настоящая (антигопническая) музыка – как нам казалось – должна быть жесткой и тяжелой, серьезной и бескомпромиссной! (Слышу-слышу твой ленинский смех, дорогой читатель, ставший свидетелем того, как спустя десятилетие, гопота, собственно, и приватизировала этот самый «тяжеляк»).

Свобода играть рок упиралась в наличие собственности. Парадокс? Нет! Рок был развлечением исключительно московской золотой молодёжи, имущественный ценз здесь отсекал «непонятливых», потому что с «понятливыми» всегда можно было договориться. Кому договориться? «Кому надо». А «кому не надо» – тому и рока не надо. Не, ну разве не так?

Люди без понятий – заведомые трупы, это очевидно. А что самое опасное для простого человека? Искушение. Искушение халявой. Вот именно поэтому, даже в коммунистической системе свободу нужно было заработать. Точнее, хотеть заработать. И понимать, как это можно сделать. Так что – вот вам и весь джентльменский набор для советского рок-музыканта тех лет: понятия и обыкновенный комплект аппаратуры.

Ну и – пошло-поехало… Свадьбы, танцы, дни рождения, просто мероприятия-пьянки-выпить-захотелось-под-хорошую-музыку-потанцевать. Сказать, что была какая-то особая в это время прессуха – нет, об этом сказать нельзя.

Летом – областные филармонии, квартальный план за месяц, фокусники-обезьянки, конферансье-алкоголики и все те же песни советских композиторов-плесенников в составе различных ВИА и «эстрадных бригад», где музыканты не знали даже имен друг друга. И… несчастная российская публика, по ушам которой прошлось целое стадо медведей. Когда прошлось, и почему так?! Отказать себе в роке мы не могли и здесь. Результат: проколотые шины автобусов и телеги по типу «вы тут чё?»… Короче, урла-урлой, почитатели таланта Володи Высоцкого. Рускошансонщики всея Руси. Гопота.

А мы тогда – кто? А мы – передвижники, носители света просвещения в темные болота масс! Гм. Группа наша носила название «Млечный Путь» и играла только тяжелые вещи, хотя на комсовых (жюри там типо, худсовет) мероприятиях мы пели и всякую разлюли-бодягу: «…тпру, старушка древняя, тпру…», в частности, родном, однажды, МИЭМ. После чего зал тоже оказался полностью разгромленным…

Странно, но несколько месяцев назад сейшак «Удачного Приобретения» (ух, как нам всем понравился!) прошел там вполне пристойно... Но это не мы. Это флюиды, наверное, во всем виноваты – космические ангелы-апперцепты, реагирующие исключительно на русский язык: в отличие от Вайта, хендриксовскую Foxy Lady – «Я много лет искал тот край, что на земле зовётся рай!..» – мы пели по-русски.

Ходил я все время с забинтованными пальцами – постоянно их разбивал то об ободок малого барабана, то еще обо что-то, когда промахивался мимо тарелки. А что вы хотите? Рок был тяжелый: музыка Крустера (она же Grand Funk, изредка Black Sabbath) – слова мои; а палочки я заказал из текстолита, тяжеленные, с огромным мотком изоляции на концах – для противовеса и чтобы не вылетали из мокрых рук.

Пипл очччень внимательно следил за нами: если музыканты недостаточно мокрые, то не рок это ни какой, а попса, «понтяра советская» – и всё тут. Кранты такой группе. Вот почему «настоящие» рокенрольщики играли в майках (или вообще без них), а не виашных комсомольских «пинжачках». Дизайн совкового «ансамбля» – слово, по смыслу близкое к оскорблению по тем временам…

Середина 70-х – время великих подпольных сейшенов. Я помню «Скоморохов» в ДК «Метростроя», цепеллинофильское «Добровольное Общество», «Рикки Тики Тави» с рыжим скрипачом-виртуозом по кличке Рикки, бешеную, но невнятную «Рубиновую Атаку». Очень хорошее впечатление произвела «Машина Времени» в ДК Косино – их программа «с дудками», конечно, была выполнена в виашной эстетике, и там была, конечно же, совершенно иная атмосфера, нежели на настоящих рок-концертах, но… Им удалось как раз то, к чему стремились и ариэли, и песняры и все эти журбины-рыбниковы – большая форма в виде законченной сюиты из хорошо подобранных песен, если вы понимаете, о чём я.

И – тем не менее – на полноценный сейшак могла пойти группа, только добившись финансовой независимости. И эту проблему надо было как-то решать. А тут еще и военкоматы выполняли свой план. Крустер закосил под 8Б, но в процессе закоса обрел новых соратников – Алика Грановского и гитариста Сергея Потемкина. О Мише Павлове, у которого в хрущевке на улице Лобачевского мы всегда собирались, стоит сказать особо.

У Павлова был роскошный хаер, но главное – удостоверение шизофреника, которым он очень гордился, поскольку менты при предъяве сей ксивы не могли его уже насильно остричь, как они это повсеместно практиковали с «нормальной» частью советской молодёжи. Этот хаер привлекал к нему кучу модных тёлок, и все ему завидовали. По-хорошему, конечно, эгоистом он не был – тогда можно было «у хорошего человека» запросто тёлку выменять на дубленку или не совсем убитые левиса. «Тёлки» этим даже гордились. В общем, жуть и форменное безобразие.

Но это еще не всё. Многие группы пользовались павловскими талантами (выпускать полуметровую, «шизофреническую» соплю например), и его постоянно видели на сейшенах, ритуально размахивающего на сцене хаером – да-да, именно хаер тогда обозначал труЪ, музыка уже была после, а слова всё равно никто не слушал.

Делал он это мастерски, публика заводилась с пол-оборота, но на гитаре, тем не менее, он играть не умел. Да, в общем-то, к этому он никогда и не стремился. Поэтому у его гитары никогда не было шнура, шнур только мешал изображать «экстаз». Такого «вождя» можно было и в публику посадить, но эту функцию великолепно выполнял у нас Серёжа Васильев – сын известного официозного поэта конкретно сталинского разлива С.Васильева, который жил тогда тоже на Юго-Западе, на Ленинском, в Доме Фарфора. (В том же доме, по-моему, жил и Вася Шумов). Шнуры же нам паял некто Женя Морозов, работавший тогда в «закрытом» РТИ АН.

Морозов – классический фрик. Среди музыкантов он слыл «чудиком», постоянно лез на сцену, откуда его Паша с Крустером со смехом випизживали не столько за наглость, сколько за его забавную манеру петь фальцетом – высоко и страшно фальшиво, что, однако не мешало ему пользоваться небывалым успехом у дебелых дам весьма солидного возраста, которые постоянно к нему клеились. Но главное – он умел заменять сгоревшие транзисторы в усилках, – за это его, собственно, и ценили. И ващще, чувак он был компанейский, и мы всегда восхищались его редкой способности голодным, истекающим от страсти бабулям часами рассказывать про-звёзды-на-небе.

Помимо паяльников Морозов увлекался театром, и после «призывного» развала «Млечного Пути» мы с Биллом оказались в тушинском ДК «Красный Октябрь» в составе инструментального ансамбля, предназначенного для музыкального сопровождения самодеятельных спектаклей школы-студии Театра советской Армии, где Женя играл роли. Ну, роком здесь и не пахло, но деньжат заработать было можно. Возникла проблема с гитаристом, и всё та же Марина Казначеева порекомендовала нам Диму Яншина – из нашего же МИЭМ. (Марина к тому времени уже вышла замуж за одного из наших факультетских красавцев – Диму Жарковского, известного еще тем, что его папа играл импозантного фашиста Кальтенбрунера в супербоевике тех лет «Семнадцать мгновений весны»).

А в это время (1975-1976 гг.), откосивший от армии, счастливый Крустер вместе с Грановским и очень техничным барабанщиком Шеллом (Сергей Шелудченко) собрали самую, на мой взгляд, тяжелую и самую убойную рок-группу за всю историю русского рока – «Смещение».

В отличие, например, от «удачников» и всей этой эпигонской волны «один-в-один», они исполняли только русскоязычные вещи; а в отличие от полуакустических, «бардовских» групп типа «Машины» и «Воскресения», это был настоящий и бескомпромиссный – очень техничный рок, а не «припевы-за-куплетами», просто с иным, чем у ВИА содержанием. Забегая вперед, хочу напомнить, что именно музыканты «Смещения» поставили раком ВИА «Поющие сердца» и не допустили аборта, случившегося на десятилетие раньше с ВИА Голубые Гитары» – речь идет о первом составе популярнейшей у нас в стране группе «Ария», выступающей ныне под брэндом «Мастер» и легендарных «Скифах», увы, бесследно растворившихся в истории…

Как вы уже догадались, группа «Смещение» – «…джинсы голубые снова на тебе, пусть они протёрты, подари их мне...» – исполняла мои (а чьи же ещё?) вещи, которые были просто гениально обработаны и развиты Мелом Шахером русского рока – Андреем Лебедевым-Крустером (не путать с Лебедевым-Кумачом!) и его виртуозным напарником Аликом Грановским. Причем, Крустер в «Смещении» играл на гитаре, а не басу. Легко представить, что это было! В щепки разлетались не только стулья, но и целые концертные залы.

Да, именно они тогда укатали злобный, националистический Вильнюс, когда «советским роком» брезгливо называли «филармоническую», скатившуюся к откровенному блатняку «Машину Времени», а ко всему «советскому» уже в то время в Прибалтике отношение было, сами понимаете…

Всё великое просто: it's only rock 'n' roll! Римейк Александра Матросова и его жены Амбразуры, – и москвичи восстановили союзный статус кво just like that, короче, как два пальца об асфальт. А задавала тон всему этому безобразию – фантастическая и (в хорошем смысле) сумасшедшая солистка группы – простая русская деваха Гала по прозвищу «Лужайка», она же Алеся Троянская.

Но! Не забудем – не простим: именно во второй половине 70-х в недрах Пятого Управления КГБ СССР (Гестапо) был организован Одиннадцатый Отдел – первый в будущей череде чиновничьих структур, призванных прессовать неугодных музыкантов, исполняющих неугодную власти музыку.

Тогдашним поводом для обострения очередной триэсеровской шизофрении, очевидно, стала надвигающаяся Олимпиада. Но было бы желание, повод найдётся всегда, – и кто не успел выехать из Москвы, был отправлен либо в военкоматы, либо на принудительное лечение: нужная «болезнь» всегда находилась тоже – привычка слушать музыку громко, например. Некоторым (у кого административный ресурс считался для здоровья достаточным) повезло несравненно больше: специально для иностранцев было организовано англоязычное Radio Moscow World Service, где, собственно, и отформатировали тех, «со связями» – они уже не считались «прорехой на лице советского общества», но пионерами и экспериментаторами (в сфере общих мест, ага), и никак иначе.

Вот так начиналась, каждому ребенку сегодня известная, «Группа Ария». Когда-то – скандал в виашном семействе – сегодня, простите, дорогие мои, это… Про тухлую, рутинную «музыку», которой, в общем-то, славились почти все советские ВИА, повторять не буду, но – изволите видеть – ещё один, теперь уже «с-понтом-рок-тяжелый» ансамбль, в конце концов, яко библейский пёс (да-да, я уж не к обеду его поминал), возвратился к пошлой, заунывно-приблатнённой российско-советской песне, но теперь уже «в молодежных ритмах».

Кто там сравнил эстетику советских ВИА со СПИДом? Тем не менее, незадолго до начала этой идиотской Олимпиады Крустеру с Грановским как-то удалось (перед носом у Гестапо!) смыться в далёкий Петрозаводск, и история Самой Забойной Советской Команды на этом, увы, закончилась.

Интересно, что на пороге 80-х закончилась и «золотая» эпоха ВИА. Почему «золотая»? Да потому, что в самом конце 70-х пришла кому-то в голову безумная идея переименовать эстрадные вокально-инструментальные ансамбли в эстрадные же рок-группы. Именно эта «идея» и спровоцировала волну советского панка, которым прославилось следующее десятилетие. Эстрадного панка, евпочя, – а вы подумали другое?

Жанр ВИА – это музыкальный фаст-фуд, недорогой филармонический макдональдс для невзыскательного и непременно пошлого вкуса среднестатистического молодежного «трудящегося», ценящего лишь то, к чему давно привык. Первый глянец Страны Советов. Пахнущий, правда, прогорклым маслом, но это же макдональдс, что ж вы хотите.

Поскольку практически вся продукция идеологической машины партийной пропаганды отдавала тогда (как и сейчас, впрочем) редкостной пошлостью, – власти, однако, увидели в ВИА неплохое средство по заражению населения своими патриотическими бациллами. Завернув неудобоваримые бамы-юности-и-дни-победы в фантики «неформальной» третьесортной моды, эти молодёжные «конфетки-самоцветы» они весьма расчётливо, под видом критики буржуазных ценностей, раскидали по комсомольско-молодежным журналам типа «Ровесник», не говоря уж про приснопамятную «Радиостанцию-Юность», ежедневно разводившую лопоухую аудиторию на «запахи тайги» с целью загнать её в т.н. стройотряды, посредством которых стареющие Партия и Правительство взялось решать проблему конкуренции для собственной челяди.

Хавал ли народ? Вот, ничего не могу про это сказать до сих пор – «ровесников» мы не читали просто потому, что не считали, курировавших их дедушек из тех или иных отделов ЦК КПСС, своими ровесниками.

Любопытно, что рок-музыку в начале 70-х еще не называли «идеологической диверсией», как это имело место в «позднем совке». Музыканты – идеологически легитимно и абсолютно невозбранно – чудесным образом могли оттянуться на вполне официальных и пафосных концертах в составе того или иного ВИА.

В общем, как ни позиционировали себя виашники – своими непомерными клешами и полулегальным хаером, – именно ВИА были самой эффективной и действенной пропагандой советского образа жизни «эпохи застоя». И те, – кто десятилетие спустя, записал себя в «рокеры», предусмотрительно не забыв сохранить за собой филармонические флаера, – очень, (ну очень!) в этом старались и аккуратно помогали Партии и Правительству, и не сказать, чтобы за слишком мелкий прайс...

Но не все. Нет, не все, и об этом, как правило, стыдятся говорить до сих пор: именно потому, что до тошноты становилось стыдно – многие просто сваливали за границу. И уезжали лучшие!

А мы тогда кто? Такие же сраные виашники – такие же, оставшиеся корячиться на выживавший из ума совок, унылые обсосы: «…ты, моя Москва, ты моя любовь, ты моя столи-ца…» – пел «Млечный Путь», но уже без меня и Билла, спрятавшихся от начинавшейся тогда «предолимпийской» прессухи под крышу ДК «Красный Октябрь» вместе с Яншиным. Поскольку основой тамошнего репертуара стали гитарные обработки беспонтовых «Спейс», Билл, чтобы не пугать лихо, предложил нашей инструментальной шайке-лейке назваться также беспонтово – «Лимонад», а никогда не признававший медиаторы Морозов стал осваивать, специально купленную для этого в магазине «Лейпциг», электробанджовку. Ну да, типо кантри…

Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться

[zoman]

Ну что, потрендим на тему «рокен-рол-мёртв» - 2

Спойлер

May. 10th, 2011 at 8:06 AM

Сергей Жариков

Ну что, потрендим на тему «рокен-рол-мёртв»?
(продолжение)


Дима Яншин – с его мягкой, немного депрессивной манерой игры – человек музыкальный. Его дядя был директором Госоркестра Азербайджанской ССР и, по сути, продюсером Магомаева и Синявской.

Главным тогдашним недостатком Яншина было незнание аккордов. Однако когда Дима вдруг запиливал свои бешеные гитарные соляки, старик Маклафлин постоянно икал от зависти, и все реально это слышали! Я имею в виду икоту, и вы правильно поняли, но аккорды – разве проблема для математика из МИЭМ? И тот пошёл брать уроки и работать к Юрию Мухину – весьма авторитетному в кругах московских лабухов музыканту. Могу только добавить, что после факультета прикладной математики МИЭМ можно было освоить практически всё и за очень короткое время. Вспомните Мавроди, например...

Уже тогда на репетициях мы разогревались цыганочками и прочей понтярой, за которую реально (но немного, увы) платили на свадьбах и мероприятиях под названием «день-рождения-уважаемого-человека», где Морозов проявил себя с самой лучшей стороны, постепенно входя в образ Предтечи Петросяна – его родная стихия, хуле. Короче, входили в образ среднестатистического совка, и шнуры начинали скручивать только после пары-тройки таких же приблатнённых медляков.

Женя захотел зарабатывать больше, подался «в артисты» и, в конце концов, попал в Армию, от которой пришлось косить под дурака, находясь уже в её рядах. Дело ли это рук охранителей из Одиннадцатого Отдела или на сей раз подвело его обычное крыс…э-э-э…присваивание иного количества денег, чем заработал, – утверждать не берусь, но случился там с ним голимый хард-кор, и от «Лимонада» практически ничего не осталось: я, да Дима, поскольку Билла после института направили работать в КГБ, и он там, похоже, перешёл уже на другие напитки…

Как видите, от КГБ до Сумасшедшего Дома – один шаг. Одинаковое одинаковому, как говорится, глаз не выклюет: 1979-й – как вы, надеюсь, помните – это год великой антироковой чистки, которую начал проводить тогда КГБ по доносам Партии и Правительства на конкурентов своей челяди.

Хаер, трузера, диски, жвачка-бабл-чуингам – все это стало вдруг интересовать партийно-комсомольский гоп-стоп. Гопники в форме и штатском отлавливали как «волосатых», так и всех, «кто не по форме одет»: вызывали на какие-то «беседы» (об этом чуть ниже), прессовали в ментовках и, в конце концов, старались сплавить – одних в армию, других в дурдом, третьих – в тюрьму. Спросите – «за что?» – А за то, что «Москва – столица всемирной Олимпиады-80»! – «Шутите?!» – Никакого юмора, скорее, наоборот: если мы гопников считали своими врагами, почему бы у них не было к нам ответного чувства? Вот вам еще один пример оригинального советского секса.

Интересно, что в КГБ тогда распределили всех главных факультетских распиздяев, разумеется, и меня. Блин, я просто не знал, куда деваться, что делать – ну, не любил я эту партию, и всё тут! Хотя фильм «Семнадцать мгновений весны» мне нравился: Штирлиц там, радистка-Кэт, Три-Танкиста-и-Собака, Ганс-Клосс… Идеологически я был несознательным, взносы не платил, причёски носил не те, – скажите, разве я гожусь на то, чтобы быть Преданной Собакой Партии (ПСП)? Или – тремя танкистами сразу, например? Ведь даже по этому тексту, что вы сейчас читаете, любому ясно, что его автор – мерзкая антисоветская сволочь.

Короче, Главный Праздник Прогрессивной Молодёжи Мира (ГППММ), она же «Олимпиада-80» явно предназначалась не для меня и не таких негодяев, как я, побрезговавшим, вдобавок, Государственной Безопасностью и связанными с нею Великими Понтами – не, ну это форменное ващще, ящитаю, и за это надо наказывать люто. Отправили, короче, в армию, однако ссылка длилась недолго, и свою почетную обязанность я справил, как говорится, по-маленькому.

Дембельнувшись полным дебилом (еще одна аллитерация – зацените!), я тут же взялся за старое (мозги в армии умеют вышибать, это да) и новой своей группе придумал название – «ДК». Наверное, по аналогии с известным, но не оправдавшим надежд, проектом «UK», – мы все тогда интересовались исключительно «продвинутой» музыкой, да и за афишу меньше платить, если вы понимаете, о чём я.

ДК – это каббалистическое имя Пятого Элемента, квинтэссенция – примерно то, что Аристотель понимал под словом «энтелехия» – актуальность в пределе своей манифестации. Да и Мухин развил яншинские таланты к тому времени в правильном направлении – даёшь навороченный джаз-рок: круто! Однако вдвоём его играть – сами понимаете, кайфа не много, без басиста со словом истины к народу не выйдешь, – поэтому у станции метро «Университет» мы повесили объявление (Яншин жил тогда на улице Крупской) прямо зимой того же года.

Нет, у нас, конечно, уже был басист, звали его Слава Виш. Техничный, с опытом джазовой школы Москворечье и т.д. Но, к сожалению, Слава принадлежал к старому (не по возрасту, а взглядам на музыку) поколению (вот вам и роль «школы»!) имитаторов и производителей серьёзного музыкального трэша, а потому к Проекту был настроен весьма скептически: дануна.

Олдскул, хуле. А наши амбиции, ведь, уже тогда были подобны если не Царь-пушке, то уж Царь-колоколу, и мы уже могли на этом поприще не только поставить блоху раком, но и подковать её собственным персональным дискурсом, которому я дал название ДК, и никак иначе. Славе это было скучно – то, что мы делали, было совсем не «один-в-один», а потому, в его глазах, беспонтово и бесперспективно: дануна.

Нашим новым бас-гитаристом, короче, стал Алик Крымский (Махмутов). Чувак музыкальный, но в манере еще депрессивнее, чем Дима, плюс полное отсутствие чувства ритма… Понятно, барабанщик такой группе только помеха, – ну ничего, как грицца, что бог послал. Бог и отнял…

Переезжали мы с базы на базу, возвращались на старую, ну и т.д. Да, чуть не забыл, аппаратурка к тому времени у нас уже кой-какая (вполне приличная!) была, а колонки мы заказали в мастерской Мосфильма, где тогда работал мой дед. Переезжали мы переезжали, да и так и потеряли мы нашего Алика, где-то в процессе постоянных переездов. А потом нашли его уже мертвым: Алик повесился на цепи унитазного бачка в туалете какой-то общаги прямо в день своей собственной свадьбы… И снова мы с Димой остались вдвоём.

Большой наш друг и крутейший московский дискобол Илья Васильев привел к нам тогда флейтиста Ивана Аджубея. Ваня был внуком Н.С. Хрущева, мама его работала редактором лучшего советского журнала «Наука и Жизнь» (мной обожаемого, и номера которого я скрупулёзно подбирал), ну и так, неплохо, по-домашнему, играл на классической флейте (а не деревянной блок-флейте, на которой в 83-84 гг. весьма виртуозно играл у нас Миша Генералов). Поиграл-поиграл и… исчез сразу же после того, как мы стали подумывать о вокалисте.

Однако главной заслугой Аджубея была не игра на флейте, а тус в американском посольстве, вернее, не сам тус, а его последствия в виде гор винилового новья. В общем, во многом благодаря Ивану и Илье, мы все были «в курсах» и, в отличие от подавляющего большинства наших соотечественников, современниками мировой музыки, а не лохами, постоянно опаздывающими на поезд, ушедший перед самым носом.

В 1981-м я, как всегда летом, отправился к знакомым в Феодосию. На смену танцплощадкам приходили уже дискотеки, но кое-где еще оставались реликтовые особи – «живые музыканты».

Как-то днем, изнемогая от жары, я зашел в тенистый парк санатория «Восход», – где как раз репетировала местная группа, а по вечерам были танцы, – и увидел там классических провинциальных «любителей дипапла». Было интересно: в Москве-то вовсю увлекались уже панком! Слово за слово, ну и т.д. – короче, отметили мы новое знакомство вполне стандартно: солоноватым крымским портвейном. А потом и – за работу! Но, как вы догадались, это был далеко уже не «дипапл» и не… И не, и не, и не. Через год, короче, живую музыку заменили дискотеками, и всё это стало неважным.

Ну, так вот. Оказалось, что «восходовский» басист Серёга Полянский тоже москвич и работает мастером того самого ПТУ, что находился недалеко от моего дома. А какой это басист! Мечта любого барабанщика. Немного старорежимный сначала, он был открыт всем новым веяниям. А ведь, это редкое качество для «старичка», – за его спиной стояла долгая крымская танцплощадочная практика («давай на нашу бля») со ставшими классическими: ударом током во время ливня, ужорами до и после и ващще, трипперными девками и постоянным махачем из-за них, кайфоломной имитацией братания с любителями «русского шансона» (они же местные менты и дембеля) и т.д. Чего уж там – мои года моё богатство, но Сергей, постоянно идя на эксперимент, никогда не забывал внимательно следить за бочкой и легко подчинялся ансамблевому рубато, что очень, иногда, важно для грамотного «завода» неудобной публики. Но самое главное – Серёга полностью был готов к Новому.

И смотрим сразу сюда: к концу 70-х серьезность контркультуры и серьезность официоза слились в крепких объятиях. Макаревич, не покладая рук, продолжал учить жить, а советские плесенники, чуть ли не на те же слова, стали сочинять рок-оперы. На западе происходило, примерно, то же самое, только в несколько иных масштабах и немного ином градусе главных действующих лиц. Ситуация вряд ли могла оставаться стабильной и – как реакция на арт-рок второй свежести – пышным цветом расцвела панк-культура.

Либо панк – либо рок, вот музыкальное кредо патриотов конца 70-х начала 80-х. Иного не дано!

Панк – это не просто революция дилетантов, это рефлексия на мюзикл и его пошлый и безвкусный пафос – то, во что превратилась рок-культура конца 60-х. Яко бы субкультурные, но в реале маркетинговые передовицы 70-х панк превратил в туалетную бумагу: «Примитив можно играть только один раз», – в своё время заявил Ирмин Шмидт из CAN. А что нам какой-то Шмидт?! Варвар всегда приходит именно тогда, когда за словами, то есть культурой, уже ничего нет. Приходит и уничтожает слова – хуле, на то он и папуас.

Приходит тот, кого нет, туда, где никого нет – геополитика номадов, она самая. Потому что для кочевника «аутентичное» то же самое, что пространственно конгруэнтное (ага-ага: «немного попутаню на жып, никто же не увидит, а потом выйду замуж за алихарха и нарожаю ему дитей»): папуас (да-да, папуас!) – это звучит гордо! Однако дикость, как и свежесть не может быть второй. А Триэсерия страна сирьёзная, и дикорям тут места нету, играть сначало научитесь, так, внешний вид в порядок привести, професию освоить надоть – ты на хитаре не профисионально играешь, и баробаньщик эта…не видишь чтоль, иди учись... Вот-те и «новая волна»!

Направив брутальную энергию панков против аутизма классического рока и, тем самым, обесценив его ложный пафос, нью-вейверы вернули в оборот то, что, собственно, и сделало его в своё время актуальной субкультурой. Тогда еще не было такого ругательного слова, как «попса», но именно New Wave стала ее сердцем, ее смыслом, ее стилеобразующим, онтологическим стержнем. Получил индульгенцию и русский язык, петь стали по-русски, а в последствии и сам этот язык утянул музыкантов в топкое болото т.н. «рок-поэзии», то есть самого что ни на есть голимого евразийского блатняка.

Мы с Полянским – оба – пришли в 80-е из 70-х, и для нас это было уже никакой волной, да и музыкально панк слишком напоминал старых рокабилльщиков: мы пришли усталые и от пафосных запилов, и от филармонического чёса в составе различных «вокально-инструментальных» эстрадных бригад, и от общения с нашей родной публикой, которая рок-музыку поделила на «шейки» (или шизгары) и «медленные», когда можно либо с пацанами «покуролесить», либо лапищу девке под сарафан запустить, либо всадить перо в бок бывшего своего товарища. Всё уже казалось до бесконечности затёртым, и должно идти нахер. Четвертого не дано.

Не, а что мы увидели в начале 80-х? Трэш, сплошной трэш! Причем, не тот наивно-романтический трэш 60-х, у истоков которого стояла тёмная кремлевская гопота, запрещавшая развиваться тем, кто был умней её – в результате чего уже к началу 70-х молодежь стала разбегаться по всему свету, кто куда. Нет, это был трэш тупой, принципиальный и во многом осознанный (в Москве – точно!). Это был очень мощный, очень по происхождению советский, отчаянно суицидный драйв смерти, манифестирующей собственную обыденность в качестве важнейшего, системообразующего элемента совка. Lo-fi, как образ жизни, как способ мысли, как стратегия Отказа и его репрезентация.

К тому времени нашей базой стал ДК завода «Динамо», что на Автозаводской. Ух, как мы там отрывались… Помогали писать «Вакцину», устраивали джемы для своих и, похоже, Сергей хотел тогда не столько денег, сколько славы (славы КПСС, наверное, гы-гы). А в Москве уже сложилась довольно-таки активная околомузыкальная тусовка, умеющая неплохо делать своё дело, то есть создавать реальный шум. А что вы хотите? Русским (тогда, правда, он назывался советским) роком вдруг заинтересовался КГБ! И, надо думать, не без помощи «околомузыкальных деятелей».

Как вы уже догадались, речь идёт о легендарном Тринадцатом Отделе Пятого Управления КГБ СССР, многим более известном по безумным и от того не менее популярным книгам Григория Петровича Климова (Калмыкова). Почему «легендарном»? Да потому что весь так называемый советский рок есть не что иное, как продукт деятельности этой структуры, созданной в начале 1982 года. Но, что такое КГБ? Точнее, что в Триэсерии понимается под словосочетанием «государственная безопасность»? Неплохо бы в этом разобраться.

Главной задачей Комитета, кто забыл, было обеспечение безопасности Номенклатуры и сегрегация населения от «избранных», то есть входящих в т.н. номенклатурный Пул. Если в цивилизованных странах понятия «государства» и «естат» (бытие-в-признании) – практически синонимы (макиавеллиевское «стато»), то на этой территории слово «государство» использовалось исключительно в качестве псевдонима Номенклатурной Конвенции Семей (НКС), которые, собственно, в государстве, как таковом, не нуждались и постройкой государственных институтов, поэтому, не занимались.

На Востоке подобный тип государства с давних времён назывался давлой, где рулили семьи-асабии да так, что не продыхнуть тем, кто не состоит, не состоял и не участвовал. КГБ, таким образом, выполнял функцию системного фильтра, отсеивающего «наших» от «ненаших», – а если отсев по тем или иным причинам не удавался, «ненаших» попросту назначали. Как и «наших», впрочем. Остальных - локализовали.

Этим, таким важным для хозяев страны делом практически были заняты все подразделения КГБ, но в связи с тем, что Леонидоильич™ чувствовал себя уже неважно, Партия и Правительство организовали при Гестапо специальный Тринадцатый Отдел по надзору за конкурентами его внуков, формально поручив сосредоточиться на весьма неудобной и совсем по бабкам небогатой среде «неформальных» молодёжных движух – дрожжи для конкурентной среды, кто бы сомневался.

Чтобы контролировать движуху (она же тусня), во-первых, надо её создать, а во-вторых – сделать привлекательной и обозначить в качестве системного узла. Как создать тус? Очень просто: бросить в сортир пачку дрожжей. И тогда подобное притянет подобное (брат пойдёт на брата типо, сын пойдёт на отца – опарыш на опарыша и т.д.), которое, в свою очередь, будет разделено на зёрна и плевелы – «наших» и «ненаших». Кто будет делить? – Это очень хороший вопрос! Однако не будем торопить события.

Во главе этой тусни сначала стоял историк Артемий Троицкий, у которого был персональный «негатив» – Илья Смирнов, за которым, в свою очередь, постоянно бегал «сионист-журналист» Миша Сигалов. Была еще куча всяких «комет», но память поколений к ним, увы, равнодушна: мало было просто стучать, надо было ещё уметь выдавать продукт в виде «экспертизы». Действительно, самого Зубатова Сергея Васильевича историки ещё помнят, а вот имена его соратников – вряд ли…

Надо только добавить, что ничего нового к структуре этого отдела придумано не было. В качестве экспертов-акторов, как правило, набирались люди поверхностные, исключительно «левых» взглядов, вербовавшиеся не столько из среды самих движух, сколько инкрустированные в «систему» по той или иной рекомендации (блатные). Начиная с Хрущёва, кумовство вообще было устоявшейся практикой совдепа, и никакие инструкции, никакие, казалось бы «жёсткие» правила, не могли остановить процесс ротации «элит», осуществлявшийся исключительно по родственному принципу. Как осуществлялись эти отсевы-назначения?

Во-первых, не забудем, что «спецслужба» – это услуга, её топология есть т.н. «сфера услуг» по определению. Другое дело, что клиентов у неё немного – в нашем случае это Номенклатура, обозначавшая цели и ставившая задачи, которые, в свою очередь определяли и сами методы работы спецуры, где всё всегда начинается с одного – разводки. Не мне вам рассказывать: сначала «скопившихся» рассредоточивают на два лагеря, потом внедряют в каждый из них по бионегативному (об этом ниже) «аттрактору» или, говоря по-русски, психу, способного генерить конфликт буквально из ничего, а затем конфликт подогревается путём тиражирования как раз тех мемов, что в состоянии безумия плодят эти аттракторы – артикул: Утка Подсадная™.

Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку – вот так все постепенно втягиваются в перманентный стук друг на друга, а «контора» спровоцированный конфликт типо разруливает и, соответственно, «принимает меры», то есть «назначает». И при любых обстоятельствах – набивает свои вместительные сейфы домыслами и слухами, литературой производства Пафосных Советских Писателей в жанре non-fiction.

Трудно сказать, был ли Сигалов настоящим сионистом. Но в любой разводке, как мы знаем, без системного «жыда» просто никак. Это же Имя заместительной жертвы в череде постоянно случавшихся, но весьма предсказуемых миметических кризисов на этой территории, её биополитическое. А под колпаком тогда оказались не только музыканты, но и вся, так сказать, теневая рок-инфраструктура – «заряжатели» концертов, «писатели», издатели рок-самиздата.

В Москве к тому времени уже выходило несколько подпольных журналов, в частности, – «Зеркало», «Ухо», «Урлайт». Кстати, название последнего взято из захода к моей песне «Москва колбасная». Активно сотрудничая с ними, иногда входя в состав редакций, – тем не менее, совместно с Николаем Дмитриевым и Иваном Соколовским я параллельно выпускал и свой «Сморчок», издание которого, впрочем, было приостановлено моими кураторами из КГБ.

А куратором я обзавёлся после того, как в самом начале 1984-го меня заставили явиться на Лубянку для «беседы», поскольку в моих действиях, оказывается, имелись все признаки состава – «…статья 190, пункт 1 УК РСФСР гласит, что…» – но не было пока события, и будущий куратор мне прямо намекнул, что событие торопить не стоит, мы же неглупые люди – да?

Ну, я думаю, читатель понял, а каком «событии» он говорил. Событием «преступления» являлась именно группа ДК, а неглупым должен быть я, у которого, подразумевалось, не было желания отправиться за решётку. И, в первую очередь, устраивая концерты, т.е. зарабатывая музыкой деньги. Таким образом «группа» ДК закончила своё существование уже в январе 1984 года. А компания Смирного-Троицкого прибавилась ещё одним «экспертом», которого, впрочем, на данном «фронте» быстро и не без помощи «коллег» забраковали и направили на иной - отражать Главный Удар подлых империалистов, где на самой передовой война шла за книжный рынок.

Вопрос: нахер я им сдался? Вербовка – это понятно – не мытьём, так катаньем: МИЭМ считался литерным вузом, особенно наш факультет. Однако повод явно невелик, очевидно же. Они всерьёз считали советскую номенклатурную тюрьму великим щастем, коим они одаривают неразумное пополо, а потому любое инакомыслие представлялось ими своего рода болезнью, извращением, где они, занимаясь профилактикой, выполняют священную функцию добрых грандов-лекарей, хотя то, что вся их беспонтовая постройка ёбнулась буквально через пять лет и превратилась в руководимое их же внуками Гниющее Болото, лишь подтвердило старое правило: врачу – излечися сам.

Тем не менее, я был вовсе неглупым и доверие чекистов оправдал. Как, похоже, и этих «рокенрольных» мудаков, готовых уже тогда за мелкий прайс негигиенично вертеться на выпуклых местах всяко-разных сурковых (как им дико повезло – просто пиздец нахуй!), впрочем, – иначе я бы всех, наверное, пересажал за их коллаборационизм и фарисейство. Отправил бы в газовые камеры нахуй, устроил бы освенцим в отдельно взятом подразделении Гестапо, не пожалел бы никого, ни геев, ни пидорасов… Просто потому, что людей иного типа в этой среде практически не было, поскольку – не поверите – их в эту среду реально не пускали. Но вот что интересно. Топологически под «группой» понималась тогда концертная практика группы людей, объединённой «торговой маркой», брэндом. Собственно для рок-группы это был конец, но какое отношение к року имел мой проект?

Вот я сейчас, каждому, читающему этот абзац, могу дать шанс проявить личную смекалку и легко догадаться, что собственно брэнд не мог подвергнуться запрету, поскольку, очевидно, находился вне данного топоса. Что это значит? А это значит, что за вынужденным (а, может и ненужным вообще?) отсутствием концертов словосочетанием «группа ДК» я могу назвать всё что угодно, вплоть до самого себя (чем плохи, в таком случае, магнитофонные записи?), тем более «ДК» изначально понимался мной как проект актуализации самого себя. Нет, конечно, в сим помогали и мои товарищи и – тем не менее.

Действительно, никаких «групп» в реале не бывает, в лучшем случае запалом арт-бомбы становится биполь противоположных по типу личностей, но, как правило, за словом «группа» скрывается маркетинговый ход продюсера, псевдоним одной из многих стратегий репрезентации его personality – он же криэйтер Проекта. И не говорите мне, что Макаревич подразумевает под словосочетанием «машина времени» что-то другое – никогда в это не поверю.

Моим куратором от КГБ стал неплохой парень, с которым мы потом подружились (на работу его брал сам Филипп Бобков, в 90-е он оказался в приснопамятном УРПО вместе с Литвиненко), но судьба его сложилась, увы, весьма трагично. Он мне постоянно звонил и предлагал «поговорить», хотя я никак не догонял смысл этих бесед, которые были, по существу, ни о чём. Он ни о ком не спрашивал, его не интересовала «антисоветчина», и уж тем более «творчество» всех этих тогдашних «героев рокенрола», – в основном, разговоры за жизнь и имеющихся идей на предмет либерализации книгоиздательства – тема, которую тогдашнее руководство Гестапо активно проталкивало. А я – пора признаться – кроме музыки тогда ещё и слыл достаточно крупным московским книжным спекулянтом с погремухой «Профессор», которую дали подельники согласно профилю моих интересов.

Через некоторое время я, правда, понял, что на меня стучали, и он – то ли сверял всю эту хуйню, то ли отчитывался перед кем-то, но не думаю, что это всё имело какое-то серьёзное значение, за исключением разве что одного случая, который опустим. Догадаться же, кто стучал, тем более труда не составляло, поскольку IQ как рокенрольной, так и околоейной публики никогда не отличался большими цифрами, однако, согласитесь, свято место пусто не бывает, и лучше не палить к тебе неравнодушных, поскольку вероятность того, что на их место придут новые, – даже не стопудовая, а больше.

Однако после личного знакомства с Григорием Климовым и его книгой «Протоколы Советских Мудрецов» (реально снесла мне тогда крышу) я, наконец, расшифровал скрытые месседжи своего куратора: педерасты, заики, алкоголики, психопаты, карлики, картавые, минетчики и минетчицы, наркоманы, околомузыкальные давалки, лесбиянки и т.д. и т.п. – то есть, как раз то, что в движухе воспринималось на уровне прикола, хихи-хаха и ебацца-срацца, а главное – наделялось, порой, статусом невъебенной крутизны – вот что реально интересовало Тринадцатый, а отнюдь не антисоветские анекдоты и политические взгляды подпольных рок-пророков. Им нужны были отнюдь не игроки, им нужны были простые фишки, насаженные на крючок своих «слабостей». Поэтому неудивительно, что в своей странной работе они опирались на «источники» исключительно из этой среды – нихуясе, скажу я вам!

Для чего? А теперь поглядите внимательно на тех, кто постоянно срёт вам по жизни, или прямо сейчас: не поленитесь, гляньте, как выглядят в реале отчаянные говномёты из комментов к вашим днюхам – ничего не замечаете? Ай да Климов, ай да сукин-сын! Мнительные, женственные и неуверенные в себе анонимки…

Конечно, я понял, за что прикрыли мой весёлый «Сморчок», – в то время как другие журналы, тем не менее, выходили, играя роль, видимо тех же самых, но уже «неодушевлённых» аттракторов в священном деле номенклатурной сегрегации. Подобное должно притягивать подобное. Ведь, откровенно говоря, одним из мотивов, приведших к изданию собственного журнала, была идея забить гебешные файлоприёмники голимым мусором и напугать цековских шизофреников продуктом той самой информационной революции (как раз начали появляться персональные компьютеры), которую они все ожидали с неподдельным ужасом. И то, что «Сморчок» вносил элементы хаоса в их двумерные марксистско-ленинские мозги, это бесспорно…

Тем не менее: если вами занялись спецслужбы, – скорее всего, – вас просто кто-то хочет уничтожить, но так, чтобы вы сами не заметили. Или – другой вариант – вашими руками хотят уничтожить кого-то, о ком вы даже не подозреваете, но тогда не забывайте, что следующим будете уничтожены вы. Само наличие "куратора" вяжет вас по рукам и ногам, а гарантирует лишь одно - постоянное безденежье. Может, как раз для того и назначили? Ничего личного, – однако, мой опыт говорит только о бессмысленном и по существу анонимном механизме ликвидации тех, кого Номенклатура, так или иначе, посчитала конкурентами, включая сюда и самих «кураторов» – механизм, где исполнителями являются «последние», они же омега-самцы или «бионегативный социосубстрат» в дефинициях Григория Климова.

Номенклатурный социоцид. Что скажете?

Вот блять опять эти заумные слова нахуй. Ладно, вернёмся к нашим баранам – о чём мы там говорили то? А, да – «подпольные рок-журналы», это пиздец нахуй. То есть, я хочу сказать (да-да, продолжим), что атмосферу эти аттракторы-зины – …в конце квартала – правда, Вань, – ты мне такое же сваргань… – создавали достаточно «романтичную», если это слово, конечно, годится в контексте данного мотива. Какого мотива? Из музыки к мультфильму про Чебурашку, разумеется.

Романтичную, ага, но и только. Поскольку общим для всех этих изданий был повальный дилетантизм – как главных действующих лиц, так и примкнувшим к ним «попутчиков». Благоглупости лились рекой: в истоки советского рока ставились то Высоцкий с Окуджавой, то Галич, то еще кто-то; музыкальная же «чувствительность» критиков не выходила за рамки квинто-квартового круга, а то и прямо крутилась вокруг голимого блатняка, который тогда – как все подпольное, наверное, тоже назывался «роком» и которому методично, с упорством, достойным другого применения, противопоставлялись фашисты, антисемиты и некое – страшное и зловещее – «общество-Память».

Ну и что? Все эти ляпы с лихвой покрывались авторской искренностью, особым, еле уловимым, «футуристическим» тоном публикаций и – вместе с тем – щемящим ощущением нового и, разумеется, прекрасного будущего. И все были счастливы этой игрой, которую умело направлял «в демократическое русло» КГБ. Хотя, если трезво посмотреть, нет и не было у рок-культуры заклятого врага, чем урла и гопота всех мастей, включая сюда и интеллигентствующих соплежуев, чьим культурным маркером как раз и были Окуджава с Высоцким.

Надо ли повторять, что даже не ВИА и не далекая от современности советская песня, сколько именно Высоцкий – уродливый плод на чахлом деревце т.н. «одесситов», обожаемый властью лицедей и вся его гнилая, гопническая «правда», которой, как бы нелегально подпитывался этот раболепско-патриотический, бескрылый советско-совковый глист – были основными, если не сказать хроническими раздражителями для любого уважающего себя меломана. Я, например, это отчетливо помню: что битлы, что Высоцкий – к нашему, «продвинутому» блять року отношения не имели никакого.

Больше того, уже при личном общении с подавляющим большинством ныне известных «рок-музыкантов» меня просто шокировало не только их незнание, непонимание, но и я бы даже сказал, нелюбовь к мировой рок-культуре, музыке вообще. Я не говорю про Башлачёва, который вообще не понимал, что такое рок, и на все мои попытки вписать его каким-либо образом в ту или иную рок-группу, отвечал категорическим отказом.

Ладно, Башлачёва трогать не будем, есть у нас для этого профессиональные историки. Однако для меня, вышедшего из арт-рока 70-х, эта, граничащая с откровенным подлогом, искусственность рок-тусовки 80-х была слишком очевидной, как и все те признаки практиковавшегося ею карго-культа, которым было помечено тогда всё «советское». Ситуация с необходимостью требовала по отношению к себе адекватной и симметричной рефлексии, коей и был Проект ДК, теперь уже законсервированный в виде огромного количества магнитоальбомов – музон, сходу возненавидимый практически всеми титульными «легендами» советского карго-рока.

А что вы хотите-то? Песенки у костра – он же «советский рок» 80-х есть не что иное, как продолжение тех же шестидесятнических «трансгрессий» на предмет антисистемных яко бы тумана и запахов тайги, но уже в виде римейков последних, превратившихся в портвейн и ожидание карго (т.н. «перемены») от поколенческих «предков»: Высоцкий или, – как редуцированный ответ на запрос «позднего совка», – Галич. Некачественная, маргинальная даже по отношению к советской эстраде, дискурсивная практика этой – на деле – самодеятельной и малобюджетной попсы, увы, абсолютно не совпадала с тем, что дали миру аутентичные 60-е и творческие 70-е…

Да, «нью-вейверы» 80-х честно бились за свою санту-барбару, но «роком» это можно назвать лишь с большой натяжкой. Хотя, что значат какие-то «термины», если подпольная музыкальная жизнь начала 80-х была куда более живой и искренней в своём внутреннем драйве, чем это имеется сейчас – в нашу эпоху компьютеров и «творческой свободы» без амбиций и без особого желания этой самой свободы? Тем не менее, по слухам, Троицкий лично отвечал перед властями за «молодежный миф 80-х» и, надо сказать совершенно без иронии, с этой работой он успешно справился.

Поскольку Тринадцатый Отдел, как вы уже поняли, был прибежищем разного рода «леваков», нелишне будет залезть в архив революции, достать папочку, на которой написано «Вильгельм Райх», и наш исторический бэкграунд пополнить её содержимым – Григорий Петрович, уверен, будет не против.

Это он, Вильгельм Райх, пытаясь скрестить Фрейда с Марксом, назвал Оргоном жизненную энергию, и это та самая энергия, которая на протяжении веков была известна на Востоке как «ка» или «прана». Райх верил, что энергия Оргон это та созидающая сила, которая является основой нашей сексуальности, и, на самом деле, всего живущего и растущего во Вселенной. Так вот, возвращаясь к теме, можно сделать вывод, что КГБ и был создан как раз для того, чтобы самостоятельные, пульсирующие в организме ордынского населения, потоки энергии Оргона были перекрыты и направлены в сторону Номенклатурного Конкордата, где сам КГБ играл роль «светской власти». А для сопротивляющихся этому процессу он должен выполнять функцию обыкновенного гандона, надеваемого номенклатурой на собирательный Хуй слишком креативных, т.е. неугодных.

ДеКа, таким образом, и как вы уже, думаю, догадались – это не название «группы», а миметическая репрезентация функциональной константы власти по отношению к собственному населению (используя терминологию Райха), двойник самой квинтессенции совка, его Пятый Элемент: экстенсификация ДК в применении к. Интенсификация Проекта шла несколько в другом направлении.

На место вокалиста у нас тогда было два кандидата – уже известный вам Морозов и Володя Рожков по кличке «Насос», которого я, собссно, и проталкивал. В отличие от интеллигентного Насоса, Морозов – перверт настоящий, поэтому идея из Дауна делать Дауна мне показалась не то, чтобы циничной, сколько весьма порнографичной и оттого создававшая ощущение постоянной неловкости за клиента – порнографический советский журнал «Крокодил», кто помнит, где весь визуальный «юмор» состоял из демонстрации физиологии и уродства. Кредо будущих «Весёлых Картинок», впрочем, а я «сатиру» не любил никогда.

Нет, Женя отнюдь не Даун – не подумайте чего плохого. Просто его гениальность того рода, что не оставляет никакой дистанции между актёром и его образом, и практика не раз показала, что на этапе nigredo подобная аутентичность ведёт к разрушению личности. Хотя не стоит забывать, – и это вы можете легко проверить по моим публикациям того времени в «Ухе» или «Урлайте», – проект ДК уже тогда мной позиционировался, как откровенно антироковый и, в принципе, – ни Полянский, ни Яншин не были против этой концептуалистской провокации par excellence.

Однако случилась оказия, и Яншин устроил нуждавшегося тогда в деньгах Морозова на должность дискотетчика в клубе общежития МИСиС в обмен на чисто конкретную возможность там репетировать, а заодно и попеть для коллектива (да-да, конкретно за бабки – без них Женя никуда и ни за что). В отличие от Димы, я слишком долго и хорошо знал научившегося к тому времени петь в Гнесинке Крутого Перца с характером капризной девочки, амбиции которой, впрочем, простирались в совсем ином топологическом пространстве Вокального Выебона. Тем не менее, вариант был неплохой (клуб находился буквально в двух шагах от тогдашней моей работы), Дима предложил сначала начать, и пообещал максимум в течение полугода найти Морозову замену.

Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться

[zoman]

Ну что, потрендим на тему «рокен-рол-мёртв» - 3

Спойлер

May. 16th, 2011 at 8:16 AM

Сергей Жариков


Ну что, потрендим на тему «рокен-рол-мёртв»?
(окончание)


Понять не могу - почему Яншин, в конце концов, не взял Морозова в свой Музыкальный Крокодил? То есть, понять, конечно, могу и даже знаю, – но я к тому, что родина в его лице явно потеряла Выдающегося Концертного Фронтмена (ВКФ), – и музыка, как вы уже догадываетесь, здесь совсем не причём. У Моцарта есть запредельно гениальная вещь. Это – Ein musikalischer Sprass – Щютк Музыкальный (K.522). Неполная коллекция расхожих музыкальных клише своего времени. Так вот: какой не выбери оркестр, как её не исполняй – всё равно звучит оркестр даунов.

Теперь давайте отойдём немножко в сторону от музыкальной темы, выйдем на улицу на станции метро «Лубянка» и оглядимся вокруг. И что мы увидим? Мы увидим, что вечно поддатая советская эстрада, что не менее поддатая «самодеятельность» – неплохой фон для таких же, выживших из ума, даунов, оккупировавших тогда Кремль. Неправда ли? Разве плохо, когда размножаются одни только ослы? (Нет-нет, я имею в виду времена Моцарта, конечно, упаси бог!). А что сделал Моцарт? Ему очень были нужны деньги (он их много и часто проигрывал в бильярд), – где их взять? Даром, что «гений» – и Амадеич поступил просто: он уподобился своей публике.

Публика, ведь, никогда не любит того, кто лучше её, и голосует баблом – со-о-о-бственным баблом. А что нам еще нужно от публики? Не, если честно… Понимания? Гы-гы, – дать «умного» и остаться без штанов? И что? Клоуны всегда получают больше всех. А как же музыканту без бабла? Включить «серьёзного? А как же гоп-стоп? Я имею в виду реальную, народную популярность всякого рода фуфла – унылое говно, постоянно приходящее к нам с Запада: «Слышь, братан, ну не ахуели там эти битлы, а? – не, ну не пидарасы? – ну просто всё постоянно пиздят у наших «Весёлых Ребят» – пиздят и пиздят!!

Номадические Колобки™: именно поэтому Фантомас в России всегда будет актуальней Джеймса Бонда. А Штирлиц – Фантомаса. А Штирлицы, они у нас вон – прямо через одного, и по два на один куст – даром, что ли весёлые ребята? И от бабушки ушли. И от дедушки. И свои пробковые шлемы блять вы тоже спиздили у наших предков, хуле – спасибо деду за нашу победу.

И мы решили уподобиться деду. Этот клишировано-расклёшённый пафос 70-х – можно ли к нему относиться серьезно и не повредиться, в конце концов, головой? Что это, если не ирония, которую можно передать исключительно инструментально, не прибегая к вербальным подчёркиваниям чисто сонорного концепта? А если всё-таки прибегнуть? Как достичь витальности нашего «антирокового» нарратива блять в среде папуасов с гитарами, мыслящих сугубо «профессионально» и, тем не менее, постоянно ожидающих от очередных джоан-стринги новых портостудий, на которые потом будут записываться свежие карго-молитвы? О! То, как тогда люто возненавидели нас так называемые «рок-музыканты 80-х», это отдельная тема.

Нееет, это не мы «обесценили рок», это они постоянно дискредитировали его сами. Хотя, – умер клим, да и хрен с ним, – так нет же! Это они свои перверсии называли роком: «советский рок 80-х» – слышали такое бессмысленное словосочетание? Это их публика пафосно поднимала над головой зажигалки, и это их «сердца ждали перемен» – карась со сковородки орал повару «вкусно пахнет!» и ждал, когда тот подольёт ему масла. Ну-ну. И мы уподобились этим «рокерам новой волны», продекларировав свое отношение к данному факту. Как грицца, проявили свои кулинарные способности. И после ДК рок, действительно, стал ниибацца безволновой иллюстрацией классического анекдота про помидор, который «кушать люблю, а так – нет».

Чем дальше влез, тем больше снов, и музыкальный лохотрон Тринадцатого стал неиллюзорно похрапывать. Кредит доверия – «…берия-берия, вышел из доверия…» – увы, закончился. Ко второй половине 80-х музыканты все больше стали походить на напёрсточников, прятавших от лохов шарик актуального, прекрасно понимая, что когда терпилы обнаружат, что шарика в принципе нет, – они, ведь, могут и ебало начистить. Однако не зря говорят – тот, кто нам мешает, тот нам и поможет: на противоположном конце тогдашнего музыкального полотенца собралась другая бригада вшей, а главное – таких же напёрсточников. Я имею в виду Союз Советских Композиторов.

Действительно, какая разница? Я решил доказать это на собственном опыте и приобрел книгу «Строение музыкальных произведений», которая была написана, судя по аннотации к ней, для аспирантов консерваторий. Гы! Что за «консерватория» после самого ФПМ-МИЭМ (первый фак в СССР – не хуй собачий), где каждый год было по 3-4 случая суицида по причине сворачиваемости мозгов от засратости головы непомерным поиском глубокого смысла только на одном потоке? Короче, я стал композитором – свернул моск в трубочку, направил его в жёппу и стал тупо срать мозгом. Уподобился, короче, советской культурной вше.

На каждую репетицию я приносил по 8-10 новых песен, и две трети из них мы тут же записывали – без пульта (!) – прямо с усилителя «Трембита». Чтобы микрофоны не заводились, комбиков и прочих подзвучек тоже не использовали. Ни гитарист, ни басист – себя, разумеется, не слышали. Да и вокалист – слушал только себя, какой кайф! А зачем? Если ты считаешь себя музыкантом с Большой Буквы – ты играй, слушать тебя уже будут другие! И потом, всегда бери пример с чукчи: чукча не читатель, чукча писатель. А лучше всего заранее всё расписать на бумаге, придти на базу и за полчаса записать на пленку, не репетируя вообще и не ждать, когда к вам спустится директор по сигналу одного из ваших «друзей».

…Однажды в Москву приехал Майк (Михаил Науменко). Кто-то ему там в Питере здорово поднасрал, дружков его быстренько сплавили в армию, он остался один, и Володя Литовка – он тогда в зарядке сейшенов специализировался по «панкам» (ныне покойный, умер в тюрьме) – попросил, чтобы мы ему подыграли. Конечно, нет проблем! Майк в Москве был популярен, и я подумал, что кассету с записями его песен найду быстро – оттуда всё и «снимем». Серега Полянский обрадовался, типа, ништяк, панк поиграем, оттянемся, типа давай кассету. В общем, кассету я так и не нашел.

Ну, что теперь делать? Приехали. Подключились. Оказалось, что все песни – в одной тональности. Сыграли на раз – ёёёёё… Больше всех расстроился Полянский – «питер-столица-рокенрола, ага, как бы не так» – и, чтобы не заснуть от скуки, решили мы Майка немного подъебнуть, по типу прописки бона в ВИА, как это обычно делали в филармонических эстрадных бригадах. Майк, естественно, ничего не понял, и тогда Серёга совсем скис: «Вот тебе бабушка и ленинградский рок»… А потом на сцену выскочил бешеный Морозов, и паровоз Майка был отправлен на самые дальние запасные пути – второе отделение концерта, который проходил, кстати, в одном из опорных пунктов милиции «научного» города-спутника Зеленоград, где, впрочем, зелени было куда меньше, чем облупленных, сероводородных хрущёвок.

На окраине того же «города-спутника» зимой 1983 г. прошёл и легендарный московско-ленинградский панк-фестиваль, где кроме нас, из известных были: «Зебры», «Красный Крест» Олега Ухова, «Народное Ополчение» Алекса Оголтелого, «Автоматические Удовлетворители» со Свиньёй и еще кто-то, сейчас уже и не помню. Невероятно, но факт: это пафосное мероприятие было весьма натурально законспирировано под «деревенскую свадьбу» – столы, бухло, кильки в томате и проч. Фестиваль тогда закончился настоящим апофеозом: все кидали друг в друга закуской – и той, что еще оставалась на столе, и той, что притащили с собой, и той, что выдавливали из себя, как раба: маринованные помидоры, зеленый горошек, горсти чей-то блевотины, ботинки, говно, батоны плесневого хлеба, короче – настоящий Гимн Срачу: панк форева. А Роисся без форевы, как всем известно, что невеста без фаты. Однако тучи над испанией сгущались уже чисто конкретно: хуй вам, а не безоблачное небо.

Дело в том, что после смерти Андропова в рядах чекистов начались разброд и шатания, что не могло обойти мимо и наш Тринадцатый. Брежневские пошли атакой на радикалов и единственное, чем запомнились времена правления Константина Устиновича, так это безумные и безграмотные «указы» (убрать, например, слово «русское» из употребления в СМИ) от лица таких же уродов, как и Брежнев, которого я, например, до сих пор считаю Отцом Советского Панка, а в будущей череде особо прожорливых червей-рашкоразрушителей он был по-настоящему велик – Первый из тех, кто ею потом сытно и невозбранно попользовался, превращая в говно всё, что ни пропущено через собственные кишки.

Примером тому в нашем маленьком рокенрольном городке может послужить недвусмысленная охота на андроповскую дочь Иру, которая весьма плотно общалась с Диденко, Липницким, Троицким и, похоже, всей тогдашней сектой так называемых «Московских Концептуалистов».

Первыми под раздачу попал «Мухомор». И самое неприятное в этой ситуации состояло как раз в том, что мухоморов стали использовать в качестве примана для каких-то других, весьма важных для Партии и Правительства мух, о которых мы даже не подозревали, но они были тогда единственными из концептуалистов, кто отметился в магнитиздате. Единственными за исключением ДК, и это наводило на неприятные мысли.

Однако наша капризная девочка с языком, который держать лучше в собственной жёппе, стала уже в натуре взрослой и решила, что созрела к сольному проекту – с чего начать? Да, действительно, с чего? С приглашения мухоморов (к тому моменту наглухо палёных) выступить на нашей базе, то есть базе «группы» ДК…

Нет, конечно, похвально желание советского трудящего проявить солидарность с теми, через кого можно пафосно забакланить через Голос-Америки и дать зелёный свет набиравшему уже обороты ЧСВ, но не надо забывать тогда, что Родина разрешает пиздить радиодетали со своих режимных объектов только горячим патриотам, а не брызжущим слюной наймитам империализма, светлую советскую молодёжную дискотеку превративших в клоаку для извивающихся в декаденских конвульсиях ядовитых стиляг-мухоморов, в среде которых, впрочем, оказался и Сознательный Мухомор, раскусивший хитроумные планы идеологического врага и давший не только показания на Бывших Своих Коллег, – что естественно запутались в сетях, расставленных всюду на необъятных просторах нашей родины подлыми охотниками за неокрепшими душами непоротых, неёбаных и непорочных целок иного типа, доказав тем самым, что не вся наша молодёжь готова пассивно плыть в грязном фарватере человеконенавистничества, коммерции и безумного стяжательства, – но и решивший помочь Органам помочь органам помочь, помочь органам, органам помочь…э-э-э…поймать диверсантов с поличным.

Догадываетесь, с каким неподдельным щастем тогда опера Тринадцатого шли с утра на работу, узнав о такой реально хлебосольной новости? И они ясно увидели на голубом небе звёздочки, которыё падут на их погоны ровно по той траектории, что и предвещал им совсем недавно Народный Певец и любимец Лубянки. Девочке-то что, – способность к сочинительству у неё никогда не проявлялась, – всё, что она пела – было не её, и вообще: себя показать, людей посмотреть – что в этом плохого?

Надо сказать, девочка, не будь дурой, почувствовала неладное сразу же, как появился Витя Клемешов – аутентично провинциальный, сошедший с «дальней станции» вокалист, прекрасно владевший трубой, саксофоном и гитарой, которая, кстати, звучала у него, как челеста. И она, разумеется, не стала ждать момента, когда её бросят (к этому уже шло, репетиции постоянно срывались) и решила пойти на опережение. Однако авантюра предсказуемо провалилась, капкан захлопнулся – Крутого Перца выгнали с работы, а наша база накрылась медным тазом. Тем не менее, слово своё Дима сдержал, а с Витьком, к тому же, частенько к нам приезжал Олег Опойцев – саксофонист-виртуоз из популярного тогда диксиленда Лебедева.

Хорошо помню, как позвонил мне тогда взволнованный Смирнов и спросил: «Ты что, решил спалить свою базу?! Ну и зачем, скажи, пожалуйста?». Однако нашу девочку остановить уже было невозможно, и под новый 1984-й год мы перебрались обратно в ДК завода «Динамо», хотя интересно, через кого в Тринадцатом узнали (считалось секретом), что автор декашного репертуара был я?

Там мы продолжили писАться ещё активней, и работа закипела, яко самогонная брага. Работа по производству несуществующей музыки (самогона) от имени несуществующей группы (самогонщиков), состав которой пополнился клавишником Сашей Белоносовым и саксофонистом Сергем Летовым. Приходили и уходили, подливая масла в огонь: Юрий Царёв и Алексей Орлов из «Метро», Сергей Сулейменко и Дмитрий Кутергин из «Доктора», Иван Соколовский из «Ночного Проспекта», Александр Скляр и Егор Никонов из «Ва-Банка», Юрий Орлов, Игорь Лень и Алексей Андреев из «Николая Коперника» и другие. Основным моим продуктом стали так называемые «магнитоальбомы», а координатором Проекта стал Вася Бояринцев, он же Лонг – легендарный московский хиппи.

Спросите, а что же ГБ?! А ГБ нас продолжало «искать»: осенью 1984-го мы перебрались в коптевский ДКЖ, весной следующего года вернулись в «Динамо», а уже осенью были в ДК Косино, где Яншин, отвечая на запрос Тринадцатого о «расформировании антисоветской группы ДК» (для меня это значило конец т.н. прокурорского надзора) объявил о создании «Весёлых Картинок» – крыша, под которой существовала тогда «группа» ДК, хотя к группе (пусть даже, практически, своей), как форме репрезентации Проекта я уже безоговорочно охладел. Однажды даже прибыл в Москву Оголтелый чуть ли не с наклеенными усами предупредить, что питерский народ по очереди вызывают на Литейный, и всех спрашивают про ДК. Забавно.

Безусловно, обладая административным талантом, Дима собрал сильный «живой» состав, способный заняться той самой конвертацией notos в bablos, но при одном весьма важном условии: его проект должен быть обеспечен «вторым дыханием» самого Яншина. Однако надо было не только уметь играть, но и уметь сочинять. А вот здесь-то и находился корень многих проблем, главная из которых состояла в отсутствии у Димы креативности – даже играя в ДК, он предпочитал демонстративно забывать свои партии бо крутейший лабух, предпочитавший нотный лист. Увы, именно этот, ставший Диминой привычкой, корпоративный «прикол» и сыграл в его творческой судьбе злую, если не трагическую роль.

Эффектно стартовав в 1987 году в Подольске, «Весёлые Картинки» – в последующем – так и не оправдали надежд в первую очередь тех, кто этот, наполовину провокационный, проект инициировал; плюс упорное нежелание Яншина законтачить с Амбулаторией вкупе со странным для математика непониманием той роли, которую играли яко бы подпольные разводилы Тринадцатого, абсолютно не обладавшие именно теми возможностями, о которых так сочно и красиво пиздели в своих зинах.

О чём пиздели? О реальной концертной антрепризе, о чём же ещё: об ахуительно мощных концертах и фестивалях, о невъебенных бабках, что они готовы платить за каждое появление Картинок на сцене – сладкая тогдашняя мечта не только Дмитрия Аркадьевича.

«Поматросили и бросили» – вот это как раз сюда, это вот, ну, прямо в тему. Такая же судьба, впрочем, постигла и «Процеss» – другой параллельно-концертный проект, в котором участвовали Сергей Полянский и Витя Клемешов, в очередной раз подтвердив классическое правило: старое вино в новые меха налить невозможно. А что там у нас со старыми мехами?

«Антисоветская» бодяга закончилась, и у меня теперь есть, что предъявить этой сраной Партии. И речь идёт о самой настоящей «упущенной выгоде», поскольку деньги тогда можно было заработать только с концертов, а именно концерты-то и были мне вменены и запрещены. Популярность наших записей была весьма и весьма, и эту популярность неплохо было бы конвертировать в другую валюту – не так ли? Бабки блеааать!!! Где мои бабки?!! Сейчас это главный вопрос современности, и жёппой крутить не надо – другим-то заработать давали! И про, окружённое белополяками, молодое советское государство тоже не надо, – все эти слова про идеологическую диверсию и «клевету» на режим, который сам развалился через каких-то пять лет, – разве не пустой пиздёшь и бессмысленное сотрясание эфира? Особенно на фоне того, что сделали с этой страной потом сами эти «охранители», которые куда лучше меня знают – кто конкретно конвертировал тогда что и во что.

С этими пресловутыми, нахуй никому ненужными рок-клубами – та же ситуация и те же предъявы: почему им не был предоставлен статус концертной организации, филармонии? Почему они не могли воспользоваться даже теми возможностями, что были у лабухов из МОМА? Ваши варианты ответов, хаха? Ну, давайте-давайте – нет? – тогда я отвечу.

Чтоб вы были, стали и навсегда оставались бедными, друзья мои. Чтобы вы всегда чувствовали, что вас здесь кормят, и сами вы - ничто.

Ленинградский Рок-клуб учредил Романов еще при Брежневе, а при «реформаторе» Горбачеве он вдруг стал загибаться – почему? Зато в Москве зачем-то открыли Рок-лабораторию, подчинив её Управлению КГБ по Москве и МО – зачем? Чем руководствовались «брежневцы» в рядах чекистов из Тринадцатого, постоянно выступая с филиппиками в адрес лаборатории на фоне подчёркнутой толерантности по отношению к ленинградскому Рок-клубу, где свобод было на порядок меньше? Потому что куратор амбулатории был этнический киргиз? Или – вообще – чтобы скрыть, что функции «куратора» больше всего напоминают функции тяжёлой чугунной килы на ноге каторжанина? Ленинградский рок-клуб тоже ведь «курировался» со стороны местного УКГБ, далеко уже не секрет. Кстати, с этой лабораторией случился однажды весьма неприятный казус, на котором стоит остановить внимание.

Речь идёт, как многие уже догадались, о так называемом «доносе» «музыкантов» на тогдашних своих «друзей», они же «околомузыкальные деятели». Увы, закавычивать нам придётся тут почти всё – целые блоки слов, и делать это придётся постоянно, поскольку весь этот, на поверку искусственный и спровоцированный конфликт представлял собой хитрую войну слов, развязанную заинтересованными лицами, чтобы скрыть подлинную войну вещей, топология которой была совсем иной.

Как я уже говорил, раздрай, начавшийся в среде чекистов после Андропова, по сути, стал главным сюжетом практически всех событий второй половины 80-х годов прошлого столетия, скрытой пружиной многих тогдашних конфликтов. Конфликтов, весьма протяжённых во времени и оттого кажущихся для невнимательных глаз немотивированными и случайными. Но это не так.

Атака брежневских на тандем Троицкий-Липницкий, начавшаяся в начале 83-го достигла своего апогея ровно через четыре года. Смирнову и Ко каким-то образом удалось достучаться до тех структур в ЦК КПСС, что стояли над КГБ, и тучи над Артемием Кивовичем сгустились (спустились) по самое некуда. Чтоб контекст событий как-то прояснить, замечу, что Илья Смирнов играл роль Хинштейна, а Артемий Троицкий – Глеба Павловского, если вы понимаете, о чём я.

Членом московской рок-лаборатории я не был, но неформально входил в общественный совет и группу «экспертов», в числе которых были и Троицкий с Липницким. К этому времени (1987 г.) роль их противника Смирнова даже в «околомузыкальной» среде практически сошла на нет. Более того, для большинства музыкантов, – в контексте наивной, навеянной школьными историями «про революцию», публицистики на тему колокольчиков и всё-такое-про-рок, – его «миссия» казалась дилетантской и неадекватной месту и времени, но не лишённой, тем не менее, литературных достоинств, за что и ценилась, в основном, в среде т.н. «климовских персонажей», они же антифа – субкультура, где под словом «рок» подразумевались исключительно разного рода перверсии.

Катализатором события, о котором идёт речь, стал старший брат Александра Липницкого, замешанный в какой-то серьёзной уголовке, точнее, его Дело, куда, судя по всему, решили подверстать не только Младшего с его Другом, но, заодно, и всё руководство Амбулатории. Поездки за границу, форца, диски – кто это будет отрицать? Агенты цереу в друзьях у валютного спекулянта, – короче, у Владимира дела были очень плохи, и обвинения ему предъявлялись куда серьёзнее (антиквариат, иконы), – и я вот даже не могу сейчас уверенно сказать – был ли он ещё жив на тот момент. Сюжет стандартный: облико морале, цигель-цигель ай-лю-лю и – лёгким движением руки – контора Опрятной превращается в воровскую малину…

Помню, как от распределения в КГБ меня спасла характеристика, которую я попросил написать на себя в институтском комитете комсомола. Здесь ситуация складывалась аналогично, и Липницкий, естественно, предложил составить нечто подобное такой «характеристике», а заодно и подвергнуть дискредитации своих противников в виде Открытого Письма, направленного редакторам некоторых (очень странный список, имхо) средств массовой информации. Под письмом, – как обычно в таких случаях, – должны стоять подписи «видных деятелей советской культуры», роль которых предназначалась для музыкантов, естественно.

Конечно! Ну, конечно это сильно пахло чекистской разводкой, но лично мне было похер – моих акций в этом предприятии не было, толку от тех и других было мало. Однако текст был уже готов, и от роли «видного деятеля» можно было легко отказаться, но игра Смирнова (не уверен, понимал ли он это) находилась в фарватере классических номенклатурных многоходовок и, если в глазах Троицкого, например, я был антисоветчиком, и это было его мнением (на что он, разумеется, имел полное право), то стратегия тех, кто был за Смирновым, была направлена на решение задач совершенно иного плана. Что не мог, кстати, и отрицать мой куратор, хотя публикации Ильи были до неприличия когерентны абсолютно всем решениям, касательно «группы» ДК, проводившимся тогда внутри Тринадцатого Отдела. Именно он был главным транслятором мема «распавшаяся группа ДК», что мне очень помогло и за что ему отдельное спасибо, и что, тем не менее, не отменяет и т.д. и т.п. С другой стороны, и действия Липницкого я считаю совершенно оправданными, их мотивация вполне понятна и кажется абсолютно прозрачной.

Кто реально попал под раздачу, так это, наверное, Сергей Гурьев, но его тогда мало кто знал, а авторитет Троицкого был реален, и не думаю, что музыканты сильно колебались, подписывая эту, весьма сомнительную, на первый взгляд, телегу. Гурьев пишет, что это именно я был главным иудой, что я «…с пеной у рта бился за его написание в как можно более подлой форме и место того, чтобы далее лицемерно таить тотальность своего внутреннего говна, сунул его миру в морду, втравив (вкупе с другими втравливателями) в эту историю кучу других подписантов, из которых фактически насильно выдавили потаенное общечеловеческое говно, а они поначалу ничего и не поняли…». Короче, сам Доктор-Зло™. Мне это, конечно, льстит, особенно, когда прекрасно знаешь, кто из «экспертов» решил перевести все стрелки на меня (напомнило известную суфийскую притчу о побиваемой собаке), хотя – возможно – он просто насочинял от обиды (весьма понятно) и – тем не менее – эти буквы, увы, отправлены не по тому адресу. Это не моя война, хотя – повторяю – написано красиво.

Я – человек абсолютно правых взглядов, все эти коминтерновские разборки безумной советской номенклатуры даже на уровне челяди мне представлялись войной параноиков с шизофрениками, в которой я всегда придерживался принципа «чума – на оба ваших дома», и если бы в один прекрасный момент все эти паразиты пережрали друг друга, не думаю, что Великий Архитектор Вселенной потерял бы от ужаса циркуль, и Космос изменил свою конфигурацию.

Зато в конце того же года, в Ленинграде я записал весёлый и, как оказалось, весьма популярный альбом с Алексеем Вишней, музыкантом, обладающим редким по диапазону голосом, а также познакомился с его папой, известным тем, что, будучи в своё время резидентом ГРУ в США, он и мама Алексея предотвратили так называемый Карибский кризис, когда мир, по сути, стоял, на пороге ядерной войны. Как говорится, от великого до смешного один шаг.

И наоборот. Это я понял, когда у нас появился Володя Беклемишев, он же Вольдемар – один из разработчиков советского «Бурана», умница и пьяница, умевший «включать чайника», как никто другой. Ну и к месту будет здесь упомянуть Сергея Дмитренко, дотошного редактора «Радио-ДК», отвечавшего за производство аналогового – подчёркиваю, аналогового (!) «немиметического фона», создававшегося из речей Брежнева, монологов теледикторов, песен Пугачевой и прочего узнавалова, подобранного на тогдашней культурной помойке.

Именно в этом составе (плюс, увидевший первый раз в жизни гитару, комсомольский функционер Брагин в качестве важного элемента смысловой инсталляции) мы отработали на фестивале авангардной музыки в московском ДК «Серп и Молот», когда публика – то ли снесла с петель какие-то чугунные двери, то ли батареи отопления превратила в морские узлы – радовалась, одним словом, Прекрасному и Чистому, как пятачок поросёнка. Хороший, добрый дебош под заставку из телевизионной программы «Время», которую мы запустили в самом начале выступления в тот самый момент, когда нам добрые люди отключили электричество с линии, а вот про пульт забыли…

Да это было именно то самое мероприятие, когда известная в узких кругах Ира с погремухой «Авария», пыталась выбежать к нам на сцену голышом, но была прикреплена наручниками к креслу и весьма решительно, эксплицитно гендерно остановлена Людьми™ к её имплицитно вящему, но от того не менее гендерному удовольствию. В общем, всё, как в старые добрые времена: хрестоматийный no wave, зафиксированный на альбоме «Март».

Самой же популярной презентацией проекта ДК оказался альбом «ДМБ-85» с неповторимым Витьком Клемешовым и Серёгой Летовым, где я немного подыгрывал им на бубне. Покойная Таня Диденко мне каждый раз говорила: «Серёжа, вот у тебя «ветер деревья качал» – ну, почему «качал»? – ломал, Серёжа, ломал!». Сейчас, наверное, Дембельский Альбом и не заметишь в море «русского шансона», но тогда это было хорошей провокацией на предмет различения одинакового – игра в смыслы, которую мы постоянно вели со своей аудиторией.

Но самым универсальным, самым музыкальным и самым внятным из всех наших вокалистов был Игорь Белов, безусловно. Морозов – гений, Витёк – талантище, но их онтология по отношению к Проекту была подобна астероидам. А вот Игорь – это да. Первый и, на мой взгляд, самый интересный солист яншинских «Веселых Картинок», он постоянно пытался быть внутри Проекта, понять скрытые месседжи получавшихся артефактов, но… умер, к сожалению, очень рано; а годом позже умер и Дима Яншин. Игорь отлично вписывался в ансамбль, хорошо слышал партнёров, его ритм-гитара – как, впрочем, и его «мальчишеский» тенор – всегда звучали немного манерно, но всегда точно артикулировано и стильно.

По-моему, это Мишелю Фуко принадлежит фраза «в войне слов побеждает тот, кто говорит вещь», но если он не говорил такого, то копирайт будет за мной. Субстанция – всегда субъект. Однозначно. Особенно «тонкая». Особенно «эфирная». Именно так бы я охарактеризовал манеру игры Сергея Летова: выпуклые, «объёмные» фразы, способные проникать в тебя, минуя все синтаксические блоки. Способность звучание своего инструмента подавать именно как «вещь» – уникальное качество Летова-музыканта, зачисленного японскими экспертами в двадцатку лучших баритон-саксофонистов мира.

Саша Белоносов – полная противоположность Летова. Склонный к синтезу и балансу красок, структурно мыслящий импровизатор, обладающий также абсолютным слухом музыкант, способный уловить тон в любом шуме, Белоносов – татарский суфий, видящий мир гармонично, как сложную механику балансов и противовесов, – отсюда, наверное, и идут истоки его таланта, заключающегося в умении не только конвертировать хаос самого безумного noise в хорошо структурированный, тональный космос art of noise, но и превратить его в настоящий шлягер.

Конечно, надо чётко себе представлять, что этой страной реально управляют черви, и они ревниво следят за тем, чтобы ничего не прошло мимо их кишки. Ну, да, иначе, ведь, и раздавить могут, глаз у них нет. Но главное даже не это, а то, что мечта содержимого их коллективной кишки как раз и состоит в том, чтобы стать червями: Народ и Партия едины. Если бы я был поумнее, то не было, конечно, никакого ДК и не писал я сейчас эту херню с надеждой, чтобы таких мудаков, как я было меньше, – кишка это мозг червя, его глаза и уши, – и превратить вас в говно значит осчастливить остальное: говно к говну – говна не увидать. А щасте трудящих, как известно, – священный долг Партии и Правительства, – раде этого и т.д. и т.п. Ну и наконец.

Рок умер, и умер он безвозвратно – его похоронило его же создавшее поколение. Комментируя сложившуюся ситуацию, известный мастер рок-хоррора Алис Купер как-то риторически заметил: «Тех, кто считал рок своим образом жизни, с нами уже нет. Рок сегодня может жить только на сцене». Что к этому прибавить? От рока осталась одна лишь голограмма, именуемая ностальгией. И пусть те, кто моложе, говорят, что это «их рокенрол», – чем бы дитя ни тешилась, лишь бы не бухала, и на сей счёт мы уже высказались, – к реальности это уже отношения не имеет.

Рождаются и умирают люди, такая я же судьба и у всех творческих проектов. Живут лишь одни артефакты – они вообще могут жить вечно. Своей собственной жизнью, зачастую далёкой от воли своих создателей. Да и мы, в конце концов, оцениваем лишь артефакты на самый что ни на есть худой конец, сверяя их с контекстом того времени, как правило, отнимая у них или, наоборот, приписывая им значения из контекста времени своего.

Результат? Я выпустил, наверное, около сорока магнитоальбомов. Затем, в формате СD их оказалось уже немного меньше просто потому, что диск звучит дольше ленточной бобины. Это и песенные программы, как стилизованные под те или иные субкультуры, так и «просто песнюшки»; это и целые симфонии в жанре «word-music» (да-да, это не опечатка: именно word, а не world), последний можно назвать и «радиотеатром». Но у меня есть и записи цветастых и, может быть, немного сумбурных наворотов «странного» модального рока, с элементами практически всего, что существует в мире музыки. Как это всё понимать?

Это я вас спрашиваю или вы меня? Будем считать вопрос риторическим и ответим на него с одной, но существенной целью: чтобы «историки русского рока» писали меньше ахинеи. Обвинять всех огульно не буду – здесь я опираюсь на собственный опыт, а примеры я уже продемонстрировал выше. Короче, чтоб меньше было глупостей, а оставалась одна пафосная серьёзка – очень это будет резонировать с 70-ми… Итак: «Как все это понимать»?

Конечно – как кому виднее. Сергей Летов заметил однажды, что «ДК», типа, это большой привет Фрэнку Заппа. Увы, прокомментировать не смогу, не знаю, что у Заппы в его лохматой черепушке. Хотя именно Ф.З. принадлежит следующий крылатый афоризм-определение рока: «Рок – это музыка, которую одни дебилы пишут для других дебилов, которые, в свою очередь, её слушают». Если это цитата из 80-х – лучше не скажешь.

По прошествии времени, оценивая ДК как проект 80-х, многие критики пишут о революции текста, понимая под тестом буквально тексты песен. Да, это действительно революция текста, но именно в том смысле, как понимал текст Фуко. Попытка же свести русский рок (со всеми его производными, разумеется) к полемике вокруг слов подменяет тему, и я в этом абсолютно уверен.

Был ли рок в СССР? Конечно, был и ровно в то же самое время, как и везде в мире. Ну да, его пытались запретить, убеждая всех потом, что появился он у нас только с т.н. «перестройкой», а до того было щасте под аббревиатурой ВИА. Ага-ага, помним, как же. Отрыжка той самой информационной войны, которую Номенклатура здесь постоянно ведёт с остальным населением. Хотя, причём тут какой-то стыд: непрекращающаяся гражданская война в стране, где под конституционным строем понимается перманентный госпереворот – что тут удивительного? А вы думали, гражданские войны ведутся только лишь в Африке? Как вы уже смогли убедиться, с африканскими колониями у нас действительно много общего, за исключением, разве что имманентного чёрным папуасам чувства ритма, но это ж для белых дело наживное, не правда ли?

Существует ли русский рок как особая субкультура? Да – это часть русской культуры, поскольку русский рок идентичен ей спектром собственных настроений, он использует абсолютно те же риторические обороты одного и того же языка, с помощью которого, собственно, изъясняется с публикой русское искусство, как общемировой брэнд. Более того, я думаю, что топология русского рока и русской культуры одинакова, – но если русская культура уже состоялась, можно ли то же самое сказать о русском роке? А вот это Вопрос.

Действительно, есть в рок-культуре что-то «шиваистское», что-то постоянно разрушающее самоё себя, как бы стыдящееся стать артефактом. Эксплицитно перцепционистский action, направленный против любых видов апперцепции, против слов и смыслов ради одного – драйва – манифестация того, что Райх когда-то назвал Оргоном. А потому рок это, скорее, жест, чем просто музыка. Действие. И его актуальность напрямую зависит от эффективности этого действия.

Замечательный итальянский музыкант и дирижер Риналдо Алессандрини в одном из своих интервью однажды весьма удачно сформулировал то, что мы называем «драйвом»: «Музыкант обязательно должен иметь сильное эго. Тогда ему всегда будет, есть, что сказать непременно своё». Для того чтобы быть актуальным, нужно постоянно быть нацеленным на открытие и желать сказать не только что-либо важное, но, непременно, своё и на своём языке. Сказать вещь. И здесь желание важней умения. Драйв важней синтаксиса. Мы же сами постоянно порождаем именно те формы, которые со временем как раз и становятся общепризнанными канонами. Что это значит?

А это значит, что настоящее искусство реально опасно.

Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться

[Чужой]

Послушал почти все "официальные" альбомы. Группа мне понравилась. Много интересных песен, хорошая группа. Не понимаю всеобщего ананизма на "ДМБ-85", помимо этого группа записала много хорошего. Больше всего понравились "Десятый молодёжный альбом, "Бога нет", "Стриженная умная головка", ну и "Непреступная забывчивость" с вокалом Вишни. Меньше всего или совсем не понравились "Оркестр девушки Кати" и "Цветочный король".
Жариков в 2000х компилировал альбомы из старых записей и выпускал. Послушал все, кроме "Оперы Magnum", всё пришлось по вкусу. Развилась группа от авангарда до радиотеатра + альбом "Минное поле им. 8 марта" по-большому счёту можно считать сборником стихов, тоже весьма интересно слушать.
По музыке: в основном однотипная, особенно игра Жарикова - практически везде один и тот же ритм

[Чужой]

Как бэ КРАТКАЯ история группы
Раз Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться
Два Чтобы увидеть ссылку вы должны зарегистрироваться
Как правильно написал сам Жариков:

Весь материал доступен, в первую очередь, на диджипаках. Плюс ДМБ, Зеркало-души и "Март" - тоже имеются отдельно. А вторичный материал - народ сам найдёт, кому интересно.

Что именно у группы слушать Диджипаки - это издания 2006-2008 годов.